Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

• Название: Следующая остановка - расстрел
• Автор: Олег Гордиевский
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-227-00453-6

Он был заочно приговорен к расстрелу, и его дело до сих пор не закрыто! Как только не называли Олега Гордиевского после скандального побега из Москвы под самым носом бдительных чекистов. Но он всего лишь был не согласен с существующим в Советском Союзе режимом и приверженцем западной демократии. Проработав долгие годы на Западе в качестве сотрудника КГБ под дипломатическим прикрытием, он испытал на себе всё лицемерие пропаганды, кричащей о строительстве коммунизма в отдельно взятой стране. Оказавшись в сложных жизненных обстоятельствах, он начал сотрудничать с английской разведкой, пока не попал под подозрение Центра. О вербовке иностранной агентуры, о секретной «кухне» шпионажа и о своей жизни с предельной откровенностью рассказывает Олег Гордиевский в автобиографической книге, которая во многом расходится с общепринятыми представлениями о службе госбезопасности…

---

В течение многих месяцев Никитенко тешил себя надеждой, что вот-вот его официально назначат резидентом, и, желая лишний раз напомнить о себе, забрасывал своих друзей из Первого главного управления вкрадчивыми письмами. Но когда в январе 1985 года меня вызвали в Москву для собеседования на весьма высоком уровне, стало ясно, что наилучшей кандидатурой на место Гука считаюсь все же я. Грибин, питая ко мне самые дружеские чувства, по-прежнему решительно отстаивал мою кандидатуру. И теперь, глядя на него, я понял по выражению его лица, что он выиграл последнее и главное сражение, хотя победа далась ему нелегко.

Однако на ежегодной конференции отдела возник весьма неприятный казус, который мог осложнить ситуацию. Я оказался в числе тех, кому было поручено выступить на конференции с докладом. Грибин сказал, что сейчас для меня крайне важно произвести самое благоприятное впечатление. Я, естественно, упорно работал над текстом своего выступления, и, надо сказать, доклад получился неплохой, а то, что он оказался немного затянут, не столь уж важно. И все было бы хорошо, если бы председательствовавший на конференции Поздняков не представил меня как «товарища Гордиевского, только что назначенного на пост резидента в Лондоне, но еще не вступившего в новую должность». Грибин пришел в неописуемую ярость, поскольку считал, что до подписания соответствующего приказа нельзя допускать ни малейшей утечки информации. Его реакция тем более была понятна, что он со своей стороны делал все, чтобы избежать преждевременных толков. Как только был объявлен перерыв, начальник отдела кадров бросился звонить Грибину, требуя ответить, кто подписал приказ, так что Грибину поневоле пришлось дистанцироваться от заявления Позднякова, продемонстрировав тем самым типичную для сотрудников КГБ тактику.

Стараясь не придавать этому досадному происшествию слишком большое значение, я обошел кабинеты всех связанных с моим назначением руководителей отделов. Одним из тех, с кем я встретился, был начальник Управления С Юрий Дроздов — высокий, стройный генерал, послуживший для Фредерика Форсайта прообразом Евгения Карпова — героя его романа «Четвертый протокол». Он предложил мне, если я пожелаю, остаться работать в Центре, поскольку, согласно его словам, он был бы рад снова видеть меня в моем родном управлении. И в то же время он встревожил меня, сказав, чтобы мы глаз не спускали с Николаса Баррингтона, видного английского дипломата, «потому что нам необходимо свести с ним старые счеты». Замечу в связи с этим, что КГБ подозревал Баррингтона в том, что в 1982 году он помог Николаю Кузичкину удрать из Ирана в Англию. Когда я вернулся в Лондон, я предупредил своих друзей-англичан о нависшей над Баррингтоном опасности, и они тотчас же приняли необходимые меры предосторожности.

Попрощавшись с Дроздовым, я отправился в шифровальный отдел, где ознакомился с рядом инструкций, касавшихся правил пользования кодами и шифровальным оборудованием. Наконец, в последний час своего пребывания в здании Центра, мне довелось прочитать циркуляр, в котором говорилось, что сотрудник КГБ подполковник Ветров, обвиненный в шпионаже в пользу Франции, был предан суду и что вынесенный ему смертный приговор приведен в исполнение. При чтении этого документа у меня по спине пробежал холодок. Но тут же пришла спасительная мысль: я тотчас же сообщу об этом англичанам, а те уж, в свою очередь, свяжутся с французами,

Вернувшись в Лондон в начале февраля, я увидел, что Никитенко не собирается сидеть сложа руки и ждать, когда я обойду его. Он писал одно письмо за другим, стремясь подпортить мою репутацию, и, кроме того, стал утаивать от меня телеграммы, поступающие из Центра, хотя по моему служебному положению я просто обязан был знакомиться с ними. Во всем остальном дела шли нормально, и я продолжал получать от Грибина ободряющие письма.

Затем, в середине марта, он перестал мне писать. Я не знал, что это должно означать. Резидентура работала как обычно, и единственное, что меня тревожило, — это молчание Москвы. Создавалось впечатление, что там попросту забыли обо мне. Однако в действительности это было не так. 24 апреля прибыла замена Никитенко — зловещий тип по имени Корчагин, курировавший некогда Абривара. 28 апреля я принял формально дела от Никитенко, и 2 мая он вылетел в Москву.

Наконец я стал полномочным главой резидентуры, над которым никто не стоял, по крайней мере в Лондоне. Однако, радуясь этому, я чувствовал все же, что что-то все-таки не совсем так, как следовало бы. Во-первых, из Центра не поступило ни одной телеграммы, открывающей мне доступ к шифровальным кодам, и, во-вторых, Никитенко оставил здесь свой служебный кейс. Открыв его, я обнаружил, что в нем не было ничего, кроме небольшого желтого конверта, в котором находились две фотокопии писем от Майкла Бэттани. Почему мой бывший шеф, обычно такой аккуратный, положил сюда бумаги, которые никому уже не нужны? Не потому ли, что он не доверял мне и поэтому решил не оставлять в своем кейсе никаких документов, с которых еще не снят гриф секретности?

Когда я размышлял над этим, мне становилось не по себе. Однако первые две недели жизнь текла, как обычно. Несмотря на все мои усилия, направленные на достижение между Востоком и Западом хоть какого-то взаимопонимания, разверзшаяся между ними пропасть так и не была преодолена, свидетельством чему стало событие, происшедшее в конце апреля. Англичане решили выслать из страны пятерых сотрудников Главного разведывательного управления, двое из которых работали в военном представительстве СССР и поэтому носили форму, а трое служили в Лондоне под видом гражданских лиц. Посол и Никитенко с их традиционным мышлением отправили в Центр идентичные телеграммы, в которых утверждалось, что это очередная провокация против нашей страны, преследующая вполне определенную цель: англичане подобрали время высылки советских граждан с таким расчетом, чтобы испортить торжества по случаю Дня Победы, широко отмечаемого в Советском Союзе 9 мая, а в этом году совпадающего к тому же с сороковой годовщиной окончания Второй мировой войны. Когда я сообщил своим друзьям-англичанам об их реакции на решение английских властей, они были буквально ошарашены абсурдностью столь идиотского обвинения: никто в Лондоне и не думал связывать эту акцию с годовщиной Победы.

Я не долго наслаждался покоем. 16 мая, в четверг, во второй половине дня грянул гром среди ясного неба. Я сидел за своим столом в кабинете резидента, когда шифровальщик принес мне телеграмму. Прочитав написанный от руки текст, я почувствовал, как у меня взмокла от пота спина. На секунду или две мой взор затуманился. Прилагая неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках, я думал со страхом о том, что шифровальщик, должно быть, заметил, как я изменился в лице.

«В связи с утверждением вас в должность резидента, — говорилось в телеграмме, — вам предлагается немедленно, в течение двух дней, прибыть в Москву для обсуждения важных вопросов с товарищами Михайловым и Алешиным».

Ознакомившись с текстом, я сразу же почувствовал, что здесь что-то не так: ведь Михайлов — это псевдоним Чебрикова, Председателя КГБ, Алешин — Крючкова, начальника Первого главного управления. Меня вызывали к людям, занимавшим в нашем ведомстве самые высокие посты. Но зачем? Будучи в Москве в январе, я встречался со всеми, с кем должен был встречаться, и прошел все полагающиеся в таких случаях собеседования. Так что оснований для встреч со мною у самых высоких начальников КГБ, по моему мнению, не было.

Мне стало немного легче лишь после того, как на следующее утро пришла другая телеграмма, в которой говорилось: «Имеется в виду, что во время пребывания в Москве вам предстоит обстоятельно доложить о положении в Англии и о проблемах, актуальных для этой страны, разумеется, подкрепив свое сообщение убедительными фактами».

Оглядываясь назад, я могу сказать с полной уверенностью, что в Москве поняли, что предыдущая телеграмма кого угодно могла встревожить, и, отправив ей вдогонку вторую телеграмму, надеялись немного успокоить меня.

Должен заметить, что текст второй телеграммы выглядел более правдоподобным, чем первой, и какое-то время я пытался тешить себя надеждой, что у меня нет никаких оснований думать о чем-то плохом. Но это не очень-то мне удавалось. Я никак не мог избавиться от мысли, что, вполне возможно, мне угрожает смертельная опасность, и даже всерьез подумывал о том, чтобы «исчезнуть», — такой вариант тоже обсуждался с английскими партнерами.

Казалось, на моего последнего куратора, Стивна, текст обеих телеграмм произвел большое впечатление, однако ни удивления, ни тревоги не вызвал. То же самое можно сказать и о Джоан. Они оба заявили чуть ли не в один голос, что были бы рады познакомиться с планами Чебрикова относительно Англии. Когда я услышал это, у меня возникло ощущение, будто из рук моих уплывает последняя соломинка, и я подумал с горечью: неужто слова Чебрикова, еще не известно сколь интересные, для них куда важнее, чем моя жизнь? Я был бы счастлив услышать: «Олег, нам не нравится все это. Почему бы вам не остаться здесь и «исчезнуть», чтобы начать новую жизнь?». Но они ничего подобного не сказали, и, когда я спросил, нет ли у них или у смежных служб каких-либо данных, свидетельствующих о грозящей мне опасности, их ответ прозвучал обнадеживающе: насколько им известно, оснований для такого беспокойства нет. И только один из них высказался против моего возвращения в Москву, но основывалось это мнение не на фактах, а исключительно на интуиции.