Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

• Название: Мачты и трюмы Российского флота
• Автор: Пётр Фурса
• Издательство: Издательство «Уссури»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-85832-084-8

Мемуары — это скучно. НО НЕ В ЭТОМ СЛУЧАЕ — читается увлекательно!

Петр Фурса - врач, морской офицер, почти вся служба которого прошла на надводных кораблях Тихоокеанского флота. Мемуары являются художественной переработкой реалий флотской жизни, свидетелем и действующим лицом которых он был, и охватывает период с 1975 по 1995 годы. В книге сохранены имена людей, с которыми автор книги служил, описаны и крупномасштабные события, значительные для всего флота, и события совсем другого уровня, умещающиеся в жизненных рамках небольшого флотского экипажа, но не лишенные от этого своей значимости в судьбах людей.

---

Пожар в котельном отделении, причиной которого была авария топливной магистрали, через час был потушен фреоном. “Отличившиеся” лежали в лазарете. “Крайним” оказался ... солидный возраст корабля, износивший металлические стенки кровеносной системы последнего.

Зализав ожоги, крейсер прибыл в Кам-Рань, заправился топливом, водой и, прихватив в компанию младшего брата ВПК “Гордый”, лег курсом на Владивосток. Неделя, всего лишь какая-то неделя, отделяла моряков от дома и берега. Но она показалась, как "небо с овчинку”.

Было 21.00. По расчетам штурмана, назавтра в 18.00, крейсер прибывал в бухту Золотой Рог. Домой. Осталась одна ночь. Можно было считать часы и минуты. Это что – по сравнению с месяцами и неделями?! В 23.00, в очередной раз разложив “колониальные товары”, рассортировав подарки родным и близким по пакетам, моряки уснули, решив перед встречей с Родиной хорошо отдохнуть. В четыре часа утра меня разбудил рассыльный вахтенного офицера: “ В связи с болезнью НМС ВПК “Гордый” быть готовым пересесть на ВПК и следовать в Советскую Гавань”. Это значит – мимо Владивостока, мимо семьи!!! Озверевший доктор ринулся на ГКП. В полумраке, подсвечиваемом только приборными панелями, сидел на своем высоком кресле командир, возле прокладочного стола – вахтенный офицер, на руле – матрос рулевой. Я “с порога”, или, по-флотски, “с комингса” заорал, что “мол, плевать мне на все, что судьба – злодейка, что...” Вулкан красноречия (боцманского красноречия, надо доложить) был прерван смехом командира. Шутка! И, поняв “тонкий” юмор, док мгновенно успокоился. Но, не желая быть одураченным в одиночку, предложил, в свою очередь, свою “шутку”. На крейсере домой возвращалась группа пассажиров, не имеющих отношения к экипажу, но тоже всей душой стремящихся под крылышко своих домочадцев. Трансляция разнесла команду: “Группе пассажиров, следующих во Владивосток, приготовиться к построению на правом шкафуте с вещами. Быть готовыми к пересадке на БПК. Крейсер следует в Советскую Гавань.” Наступал дождливо-туманный, промозглый рассвет, непривычный для моряков, девять месяцев находившихся в тропиках. Минут через двадцать на шкафут начали поодиночке прибывать очумелые от непонятной вводной “пассажиры”, таща за собой чемоданы, баулы и ящики с кораллами, матеря при этом погоду, флотские порядки и ... друг друга. Еще через двадцать минут, уяснив, что это все “шутка” (!?), “пассажиры” покорно потащили чемоданы и ящики обратно в каюты, матеря “шутников” и... друг друга. До подъема были разыграны “шутки” со снабженцем, механиком и артиллеристом. Не “понял” юмора только снабженец, которому в порядке “шутки” пришлось выгружать на верхнюю палубу пятнадцать тонн дрожжей, испорченных тропическим солнцем, а потом загружать их обратно в кладовки.

Подобный “юмор” не оценил бы даже Салтыков-Щедрин. Вернее, не сумел бы понять его. Для эстрадных острословов этот “юмор” мог послужить основанием покрутить у виска пальцем и обвинить “шутников” в солдафонстве и тупости. Но если бы всех эстрадников, собранных вместе, продержать на крейсере в море в течение девяти месяцев, то ни Хазанов, ни Жванецкий домой бы в живых не вернулись, т.к. были бы съедены своими одичавшими коллегами-юмористами, не подготовленными к длительным психологическим перегрузкам, которым подвергаются моряки. И на всю жизнь они бы потеряли возможность и желание шутить. И снимали бы шляпы перед человеком в морской форме.

В течение дня на корабле проводилась большая приборка, стирка, помывка.

“По первому сроку оденьтесь, братишки, по первому сроку.
Положено в чистом в свой дом заходить морякам”.

В 18.00, как и рассчитано было, крейсер бросил якорь в живописной бухте Патрокл. Город был рядом, рядом были семьи. Некоторые могли разглядеть в бинокль даже окна собственных квартир. Но... торжественная встреча героев-моряков была назначена на 9.00 следующих суток. В точке номер один тридцать третьего причала. Предстояло провести еще одну, теперь уже действительно последнюю перед домом, ночь на корабле. Офицеры уснуть не могли. Всю ночь в кают-компании пили чай, в салоне играли в домино и бильярд, слонялись по коридорам и из каюты в каюту. Неестественно громко хохотали над анекдотами, еще вчера вызывающими раздражение. Даже Чоп был прощен и допущен опять в салон кают-компании. Прощен потому, что на самом деле его никто не замечал. Анекдоты вызывали смех потому, что их никто не слушал и не слышал. Доминошники “лепили горбатого” потому, что никто за игрой не следил. Мысли всех были далеко от корабля. Только дежурно-вахтенная служба не могла позволить себе роскошь расслабиться: надо бдить. Чтобы не взорваться, не сгореть и не утонуть! Чтобы выжить и жить! Чтобы завтра обнять жену и детей!

XXX

В 7.00 сыграли приготовление к бою и походу. До начала движения полтора часа. Омытое морем и зеленью сопок, ласково вставало родное, чуть греющее (привыкли к жаре!) солнце. Родной город, без всяких там заграничных архитектурных излишеств, ласково смотрел окнами девятиэтажных коробок. Ласково пели родные хулиганистые чайки, дерущиеся за кусок хлеба. Ласково матерился Григорьич. И вообще во всей природе царили мир, покой и согласие.

Со входом в бухту Золотой Рог в бинокль стала видна яркая, украшенная цветами толпа женщин и детей на причале. Доносились звуки оркестра штаба флота. Михайлов, размахивая яростно руками в белых перчатках, рвал воздух, барабанные перепонки и нервы громом оркестра крейсера. Нервы выдавливали на глаза слезы. Слезы тщательно прятались от окружающих. Бинокли переходили из рук в руки: каждый хотел увидеть в толпе встречающих своих близких. Нетерпение вырывалось наружу. Гром оркестров по мере приближения крейсера к причалу нарастал лавинообразно. Женщины сдержанно махали цветами (родные мученицы и мадонны, вам ведь тоже хочется плакать!), детишки, заметив своих пап, что-то кричали. Папы, столпившиеся на юте, (свободные от вахты) мешали действиям швартовой команды. Найчик вежливо руководил действиями личного состава. Наконец, на пирс подан парадный трап. Экипаж построен по большому сбору. Командующий ТОФ и член Военного совета ТОФ взошли на палубу. Приняв рапорт командира об успешном выполнении боевой задачи, начали говорить какие-то правильные и торжественные слова. Застыв в строю, военморы этих слов не слышали и, считая секунды, проклинали и командующего, и члена военного совета. И вот, наконец, ораторы иссякли. Первым на пирс сошел командир, где его, как ни в чем не бывало, ждала жена, не написавшая своему мужу за девять месяцев ни одного (!) письма, но исправно получавшая мужнину зарплату. (За все время службы на флоте – это единственный пример бессердечности женщины-морячки. Дай бог им всем счастья!)

Оксаночка, бросившаяся к сошедшему на берег папе, грудью налетела на стальной швартов и оставила мазутный след на платьице. Ниночка вручила мужу цветы. Муж, расцеловав обеих, повел жену и понес на руках дочурку в каюту № 26. Как передать здесь радость встречи? Словами? Не Есенин. Музыкой? Не Чайковский.

Ниночка воодрузила на стол бутылку шампанского, я – тропические фрукты. Вдруг дверь каюты открылась, и вошел майор медицинской службы – представитель СКП флота, в обязанности которого входят карантинные дела. Он, собака, может даже сход на берег запретить и вывесить на мачте желтый флаг, если будут к тому основания. Но даже зная это, я выставил “представителя” из каюты, как своего личного злейшего врага, направив его к терапевту, жены у которого еще не было. Радость встречи затмила разум. Убедительно?

На мой вопрос, почему жена командира не писала писем, подвергая мужа репрессиям неизвестности, вразумительного ответа получено не было. Командир предоставил мне двадцать суток послепоходного отдыха, включая пять суток для решения вопросов служебного характера в медицинском отделе ТОФ. Счастливый эскулап с дочуркой на руках убыл домой в сопровождении молодой, красивой и тоже счастливой жены.

Глава 57 МОСКВИЧИ

Дни, отпущенные мне для отдыха, летели со скоростью крейсера, лежащего на боевом курсе при выходе в атаку на надводную цель. Свою вину перед семьей я осознал полностью, когда однажды, лежа на диване, я услышал топот детворы на лестнице. Открылась дверь, и в комнату, предводительствуемая Оксаночкой, ввалилась толпа ребятишек. Счастливо сияя глазами, Оксаночка указала на папу:

– Вот, смотрите! Это мой папа! У меня тоже папа есть!

И папа заплакал, да простят ему моряки! Не навзрыд, правда. А ведь через пять дней мне предстояло улететь в Советскую Гавань, оставив маму и дочку во Владивостоке. На неопределенное время.

Я отправился в медицинский отдел флота. Необходимо было доложить начальнику медицинской службы о результатах похода и попытаться получить путевки в санатории и дома отдыха МО для офицеров крейсера, многие из которых собирались в отпуск. Обязанность обеспечения отдыха офицеров в санаториях лежит на медицинской службе частей. Руководящими циркулярами ВМФ и МО медицине предписывается обеспечивать путевками преимущественно плавающий состав. Но жизнь вносит в циркуляры свои коррективы. В плавсоставе служат офицеры в званиях от лейтенанта до капитана третьего ранга (= 90%) и только 10% – в званиях выше. На берегу – обратное количественное соотношение. Кто быстрее получит путевку в санаторий: лейтенант или капитан первого ранга? Зачем тогда умные циркуляры писать? А затем, чтобы создать видимость заботы о плавсоставе. Итак, официальным и честным путем корабельный доктор может обеспечить путевкой в санаторий, в лучшем случае, командира. А остальных офицеров? На то и существуют кораллы в Индийском океане или говядина тушеная в провизионных кладовых.