Майк Мак-Кай - Хьюстон, 2015: Мисс Неопределённость

• Название: Хьюстон, 2015: Мисс Неопределённость
• Автор: Майк Мак-Кай
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

У литературных жанров свои законы. Я их знаю плохо. Наплевать на Шекспира! Зато по профессии я нефтяник, законы у меня нефтяные. Вот есть: предел пластичности. Если нагрузить бурильные трубы выше этого предела, трубка рано или поздно — оборвётся, и жахнет по голове так, что окровавленные обломки «защитной» каски достанут у вас из «защитных» сапог… Видите, уже получается «Техно-триллер»!

Можете произносить магические заклинания, или молиться Богу Бурильных Труб, или поглаживать вашу любимую штурмовую винтовку. Жахнет по-любому. Летающая Бурильная Труба просто обязана жахнуть, потому что уважает законы. Законы физики, знаете ли. А жанр у меня… «Не-совсем-альтернативная история»! Вам нравится? Аннигиляционных торпед не гарантирую, но Совмещений в Пространстве-Времени будет предостаточно.

О чём я? А, ну так вот законы физики. Есть такой Закон Сохранения Энергии, он же Первое Начало Термодинамики. Учили в школе давно — забыли? Не слыхали? Зря. Потому как этот Закон уже играет с жителями планеты Земля, включая и вас, Дорогой Читатель, — злую-презлую шутку. По сравнению с которой Летающая Бурильная Труба — невинная детская шалость. Вас заинтриговало, что за Закон такой? Почему жахнет? По кому жахнет? Читайте роман.

---

— Это полиция? — шепчу я.

— Вряд ли. Надо выбраться на крышу, — так же шёпотом отвечает Софи. Она поднимается с пола и на цыпочках крадётся к окну. Но в окно, помимо москитной сетки, вмонтирована изящная белая решётка.

За дверью раздаётся оглушительный механический визг, вроде как режут металл на стройке. Что-то тяжёлое падает на ковёр. Снова голоса, явно чем-то рассерженные. Шаги по коридору. Кто-то дёргает ручку запертой двери, что-то кричит. Затем, с мощным выдохом, как у каратистов, — удар в дверь.

Щепки от косяка летят по всей комнате. Дверь распахивается, пробив ручкой дырку в гипсокартонной стене, и в комнату заглядывает бритоголовый парень лет двадцати. Его губы растягиваются в похотливой улыбке: «Хэллоу, гырлс». Софи обнимает меня, пытаясь защитить.

В комнату деловито входят ещё трое: двое молодых, бритоголовых, как и первый, и один постарше, лет сорока, с лысинкой и обрамляющей её сальной рыжеватой шевелюрой. Все четверо в кожаных куртках, но почему-то в спортивных штанах. Мужчина с лысиной, наверняка предводитель, отдаёт команды лениво, повелительным тоном. Во рту блестят золотые зубы.

Первый парень хватает Софи за локоть. «Ком, ком», — он говорит ласково и продолжает улыбаться. Софи сжалась, почти придушив меня в объятиях. «Ком». Остальные хохочут. «Ком!» — парень дёргает локоть сестры, вдруг отпускает, и резко бьёт её ладонью по лицу. Подскакивает второй, рывком ставит нас на ноги. Через мгновение я лечу в угол, больно ударившись головой о стену. Сестру волокут в коридор. Она орёт что-то неразборчивое и цепляется за косяк двери. Вот сорокалетний подошёл и спокойно, деловито, въехал ей кроссовкой «Адидас» по пальцам.

Третий парень стоит у шкафа, явно не зная, что ему делать. Босс что-то приказывает, ткнув большим пальцем в сторону коридора. Парень кивает и выскакивает из комнаты. Мужчина по-хозяйски прикрывает дверь, покачав головой, словно прикидывая, как приладить на место вырванную с корнем накладку замка. Повернувшись, стягивает с себя куртку и аккуратно вешает на ручку двери. Указал на меня, потом на кровать.

Я слышу из коридора голос сестры. Она говорит громко, быстро: «Н-не надо. Ну п-пожалуйста, не надо. Вот, з-заберите всё. Деньги. Не надо. Пожалуйста».

Оглушительный мужской хохот. Один из парней там сказал что-то весёлое, даже сорокалетний предводитель, тут в спальне, улыбнулся, блеснув золотыми зубами. Он снова указывает на меня, на кровать, а потом показывает небольшую пантомиму: что именно он собирается со мной делать. Вот из коридора раздался вопль сестры, вдруг перешедший в ритмичные придушенные стоны…

Всё продолжалось меньше часа. Последний насильник стоял надо мной с сигаретой в зубах. Струйка мочи пробежала по моей разорванной футболке, растеклась отвратительным теплом по груди, перескочила на лицо. Парень стряхнул последнюю каплю и поддёрнул на место спортивные штаны. Почему они так любят марку «Адидас»? Носок кроссовки коснулся моей щеки.

«Good girl»[83], — произнёс он по-английски, неожиданно почти без акцента.

Из коридора позвали. Бандит развернулся и двинулся к двери. Ещё минута, и всё затихло, только скулит за окном чей-то щенок.

Я встаю на четвереньки. Между ног саднит. На сером ворсе ковра — красно-бурое пятно. Провожу по бедру. На ладони — свежая кровь и ещё что-то липкое. Предпоследний прыснул мне в глаза. А последний — держал мой затылок, а я задыхалась и кашляла, разбрызгивая слюни и сперму через нос. Он смотрел и улыбался, икая алкогольным перегаром.

Я пытаюсь встать на ноги, но колени не слушаются. Освободившись от остатков футболки, подползаю к шкафу. Дёргаю какую-то одежду с плечиков, обтираю лицо. Так же на коленях, ползу по коридору. Чей это щенок скулит? Ванная, там горит свет. Добраться до раковины нет сил, но до крана ванны можно дотянуться и с колен. Головка душа окатывает меня ледяной водой, но вода потихоньку теплеет. Я сижу в ванне, ловлю струйки и полощу, полощу, полощу рот. Как отмыться от этой гадости? Внезапно, меня рвёт желчью.

То ли вода помогла, то ли рвота — я поднимаюсь на ноги. Из зеркала глядит незнакомая девчонка, с всклокоченными волосами и кровоподтёком во всю щёку. Вдруг понимаю: у меня разорваны мочки ушей — кто-то вырвал серёжки. Ужаснувшись своей наготы, прикрываю ладонями грудь и промежность. Мокрая от душа, бреду в спальню. Если пошире расставлять ноги, почти не больно. Щенок скулит всё громче. Выбрасываю одежду из шкафа. Джинсы? Нет, не смогу надеть. Длинная юбка — подойдёт. Течёт ли ещё кровь? Вроде нет. Фиолетовая футболка, моя любимая. Откуда взялся этот щенок? Звук вовсе не от окна, а из коридора.

Заковыляла из комнаты. В спальне родителей содержимое шкафа вывалено. Дверца от сейфа, испачканная чёрными разводами, — на полу. Рядом — пустая бутылка из-под французского коньяка, самого дорогого, папа смаковал только по праздникам.

Щенок скулит внизу, на первом этаже. Спускаться по лестнице невозможно, каждый шаг отдаётся жуткой болью в промежности. Сажусь на пол и так сползаю по ступенькам. Тело мамы лежит в прихожей. Остекленевшие глаза, руки ещё сжимают швабру. Засохшая струйка крови из уха. Тоже вырваны серёжки. Где-то внутри шевельнулось: мамы больше нет. Затем вдруг: как хорошо, что она умерла сразу. Никаких эмоций. Ни жалости, ни огорчения.

Откуда у нас щенок в доме? Вдруг, понимаю: это не щенок, а Соф! Ковыляю в залу, боль между ног — как бритвой. Софи на полу, голая. Глаза широко открытые, безумные. Ноги раскинуты в стороны. Господи! Между ног… торчит горлышко бутылки!

— Соф! — я опускаюсь на колени, дотронувшись до её лица.

Она отползает назад, — Не-е-ет… Не-е-ет…

Сошла с ума от боли, догадываюсь я, — Соф, потерпи, ладно? Надо позвонить.

Я ищу глазами мамин «айфон». Обычно она оставляла на кофейном столике в зале, но теперь мобильника нет. Возможно, забрали бандиты. Телефон на тумбочке возле дивана. На коленях, подползаю к аппарату. Гудок в трубке меня почему-то обнадёжил. Девять-один-один. Электрическое шипение в трубке.

Дура! Почему девять-один-один? Я же не в Америке! Вот под пластиковой панелькой телефона листочек. Сверху отпечатано на принтере, ниже — аккуратный мамин почерк. «Отдел Безопасности НХЭЛ — 44–0000. Единый спасения — 112. Пожарные — 01. Полиция — 02. Скорая Медицинская Помощь — 03».

Дрожащими пальцами набираю 44–0000. Длинный гудок, второй, третий. Где-то на двадцатом — вешаю трубку. Если «горячая линия» Безопасности не отвечает, можно попробовать 112. В трубке женский голос по-русски.

— Помогите, на нас напали! — выпаливаю я.

Пауза, затем голос в трубке говорит с акцентом: «No English. No English. Speak Russian, please».[84]

В отчаянии, грохнула трубкой о телефон. Мой взгляд останавливается на заметках, сделанных на листочке рукой мамы: «Фитнесс. Кафе. Домработница (Леся)». Длинный номер с девяткой, вроде бы мобильный.

Трубку подняли на пятом гудке.

— Аллё? — недовольный мужской голос.

— Кто это? — дурацкий вопрос. С той стороны должны спрашивать, кто я, и почему в пять утра. Но тот, на другом конце линии, наверняка взглянул на входящий номер.

— You are Missis Smiles, yes?[85]

— Да. То есть нет. То есть да. Я — Натали Смайлс. Помогите!

На том конце линии заговорили по-русски, на пределе слышимости. Через пятнадцать мучительно-долгих секунд, телефон говорит голосом Леси: — Наташа! Почему ты ещё в городе?

— Маму… Маму — убили! — Слово выскочило само по себе, и тут только до меня доходит, мамы больше нет. Совсем нет!

— Убили? Кто? Почему?

Но я уже не могу говорить, меня душат слёзы.

— Подожди. Мы приедем. Скоро. Десять минут. Подожди… — и телефон запикал короткими гудками.

Я так и не поняла, сколько времени прошло с момента звонка: то ли десять минут, то ли тридцать. Мозг просто отключился. Вдруг заскрипела входная дверь. Вскрикнула Леся. Мужской голос, что был в телефоне, сказал что-то по-русски, резко, отрывисто, как выкрикивают военные команды. Раздались быстрые шаги.

— Наташа? Наташа? — в дверях залы стоял мужчина, выше среднего роста, плечистый, лет двадцати пяти, в зимней сине-оранжевой куртке с логотипом НХЭЛ. Он посмотрел на меня, — Ты — Наташа, да?

— Да. А вы кто?

Широко открытыми глазами, мужчина глядел на бутылку в промежности Софи.

— Бля! — наконец сказал он. Корейцы всегда представляются по фамилии. Хотя — этот не похож на корейца.

— Не-е-ет. Не-е-ет, — простонала Софи, попыталась отползти от мужчины, но сдвинулась всего на пару дюймов.

— Наташа? — мужчина повернулся ко мне, — Можешь сама идти, да? Надо уходить. Быстрей.

Он снял куртку. Видно, собирался в спешке. Под курткой оказалась футболка, наполовину заправленная в домашние шорты. Голые волосатые ноги торчали из рабочих сапог. Накинув куртку на Софи, кореец поднял сестру на руки без видимого напряжения.