Василий Шатилов - А до Берлина было так далеко...

• Название: А до Берлина было так далеко...
• Автор: Василий Шатилов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Первая часть книги — ранее изданные воспоминания «На земле Украины», посвященные событиям первых четырех месяцев Великой Отечественной войны на Южном, а затем на Юго-Западном фронте, где автор был начальником штаба 196-й стрелковой дивизии. Во второй части — «А до Берлина было так далеко…» — автор рассказывает о славных боевых делах, высоком воинском мастерстве, мужестве и отваге воинов 182-й стрелковой Дновской дивизии в боях на Северо-Западном фронте с августа 1942 года по апрель 1944 года. Герой Советского Союза генерал-полковник В. М. Шатилов — автор широко известных мемуаров «Знамя над рейхстагом».

---

— Телефон-то молчит. Зачем же возле него сидеть? — спросил я девочку.

— Звонит еще.

— Кто звонит?

— Все. Одни спрашивают, ушли ли красноармейцы, другие — пришли ли немцы…

— И что ты отвечаешь?

— О войске я молчу, говорю, что сижу в хате и не знаю, что происходит на улице.

— Молодец, так и надо. А то невольно поможешь немцам, скажешь, что наши ушли к Днепру, а им это и нужно.

Резко затрезвонил, вернее, застучал звонок. Я взял трубку. На другом конце провода глуховатый голос с явным акцентом спрашивал по-русски:

— Кте говорить? Хто ти есть?

Перемешав русские и украинские слова, я ответил, что у телефона сторож сельсовета.

Было ясно, что говорил немец, должно быть разведчик.

— Сторощь? Ми думал, Советь ушел за Днепр.

— Совет на месте и уходить не собирается.

— Золдаты в деревень ест?

— Солдаты? Видимо-невидимо…

— Куда идет золдат? К Днепр или Хорсунь? — Обнаглевший фашистский разведчик пытался получить точную информацию от «простофили-сторожа».

Я же, войдя в роль, старался, чтобы все выглядело достоверно, вел разговор по-стариковски бестолково, переспрашивал, долго кашлял в трубку, создавая у фашиста впечатление, что он имеет дело с дремучим стариком.

— Войско куда идет? К Хорсуню идет. Тиллерия — пушки, значит. Танки.

— Таньки? Много-много таньков?

— Считать не считал. Брехать не буду, грех на душу не приму. А машин этих ползучих видимо-невидимо.

В трубке — молчание, должно быть, немец думал, правду говорит русский мужик в Софиевке или наводит тень на плетень.

— Спасибо тебе, товарищь, — наконец ответил мой собеседник.

«Тамбовский волк тебе товарищ», — подумал я и положил на рычаг трубку.

— Вот что, голубушка, — сказал я дежурной, — собирай-ка ты свои манатки. Даю тебе пять минут. Поедешь с нами. Доставим тебя через Днепр, а то пропадешь здесь не за понюх табаку.

Девчонка замахала руками и стала тараторить, что она никуда не поедет, что она сама знает, как поступать, что ее укроют надежные люди, которые ушли в лес. А дорогу она к ним найдет.

Я строго пожурил будущую подпольщицу за то, что разоткровенничалась с первым встречным.

— А вдруг на моем месте оказался бы переодетый фашист? Тогда как? Ты бы и сама лишилась головы и других в петлю загнала. Не надо быть такой доверчивой.

— Но ведь я вижу, товарищ командир, кто вы есть. Меня не обманешь.

На этом мы и расстались. Пожал на прощание маленькую, почти детскую руку девушки, которая один на один оставалась с приближавшейся к этому опустевшему украинскому селу войной. У маленького человека было большое и храброе сердце.

Из сельсовета мы проехали к мосту через Ольшанку. Эта поездка позволила оценить местность с точки зрения противотанковой обороны. Надо было заранее определить промежуточный рубеж, где в случае появления противника дать бой, остановить фашистские танки. Я и мои спутники утвердились в мысли, что местность здесь весьма выигрышная для борьбы с танками: река сравнительно глубокая и широкая, танки ее не форсируют. Мост же можно заминировать и при необходимости взорвать. Берег, где, по нашему убеждению, можно занять оборону, господствует над противоположным, откуда должны появиться немецкие тапки.

— Быть посему, — резюмировал я короткий обмен мнениями.

— Быть, — согласился Карташов.

Еще засветло мы возвратились в Межиречи. Генерал Куликов и несколько командиров сидели в ожидании нас на лужайке под высоким деревом. В середине круга чернел большой чугун, из которого клубился пар. Вкусно пахло вареной картошкой. Рядом стояла большая миска малосольных огурцов. При виде еды у меня потекли слюнки.

Куликов беседовал с молодой женщиной, державшей за руку маленькую, лет семи, девочку по имени Люба. Варвара Даниловна — так звали женщину — кончиком головного платка смахивала бегущие по лицу слезы и с горечью говорила о том, что ее и ее семью ждет, когда придет фашист.

— Вы уж побыстрее, паши дорогие красноармейцы и командиры, возвращайтесь. Помните, что мы вас будем ждать каждый день, ждать, словно большого праздника.

— Мы обязательно вернемся. Сами запомните и передайте всем, кто ушел из села в лес: в беде вас Красная Армия, наша партия, наша Советская власть не оставят. Уж так случилось: Гитлер хорошо подготовился к своему разбойничьему нападению, собрал огромное войско. Но его сила на глазах тает, и он скоро выдохнется. И тогда враг проклянет тот час и день, когда пошел на пас войной. За все мы воздадим фашистам сполна — и за ваши слезы, Варвара Даниловна, и за омраченное детство вашей дочери. Поверьте мне!

Куликов говорил медленно и тихо, словно из стали отливал слова. Он не прикоснулся к еде, она не лезла в горло. Генерал, как и все присутствующие командиры, чувствовал свою вину, вину бойцов дивизии за то, что мы вынуждены отходить и оставлять в неволе плачущую женщину и ее дочь, их древнего бородатого деда-пасечника, который сторожкими шагами неслышно подошел и, встав в сторонке, вслушивался в слова генерала. В руках дед держал полную молодого меда рамку из улья. Когда генерал Куликов замолчал, он подошел к кругу и сказал:

— Попробуйте, сынки, моего меду. Мед дает человеку силу, а силы вам надо много. Ведь вам побеждать надобно, а как же без силы победишь.

Мы отказывались, но старик — Варвара Даниловна называла его дедом Кириллом — настоял, и нам пришлось отведать меду. Мед и вправду был отменный, отдавал запахами цветущей липы и разнотравья.

Константин Ефимович поднялся, обнял старика и, не обращаясь ни к кому, сказал:

— Выживем! Народ нельзя победить. Можно разбить дивизию, корпус, армию. Окружить их, заставить уйти за Днепр. Но нельзя, черт побери, победить народ!

Под покровом наступивших сумерек батальоны выстраивались в колонны. В прикрытии оставили по роте или взводу от каждой части. Они изредка стреляли из пулеметов и винтовок, пускали вверх ракеты, создавая у врага иллюзию, что обороняющиеся па месте.

В селе все еще догорали хаты, чадили подбитые танки.

Туман полз по берегам украинской реки Рось, покрывая, словно саваном, нашедших здесь свою гибель фашистов.

Ночь выдалась темная, непроглядная, но люди шли уверенно: в таких примерно условиях каждый прошагал не одну сотню верст, и все это было нам не в новинку. Многие даже ухитрялись дремать на ходу: ноги идут, а голова в тумане, отключилась от реального мира. Если на пути ямка или бугорок, боец спотыкается, очумело вздрагивает, просыпается и тут же снова погружается в полусон. А вообще-то спать на ходу могут лишь люди с железными нервами или же смертельно уставшие. У меня этого не получалось, может быть, потому, что не мог отключаться от забот, которых всегда было полно.

Через каждые шесть-семь километров объявлялся короткий привал, и люди падали от усталости, как подпиленные деревья. Минут двадцать восстанавливали силы, и опять колонна влезала в черную, беззвездную ночь.

Начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар П. А. Даровский разослал всех политработников в роты и батареи. Цель — ободрить людей, побеседовать по душам. Один политработник сокрушался:

— Какие беседы на привале? Бойцы от еды отказываются. Силы на пределе. А я тут со своей беседой. Всему свое место и время. Как вы считаете, товарищ майор?

— Как считаю? На ночном привале самая важная обязанность агитатора поддержать людей, если нужно, а когда этого не требуется — не мешать бойцам спать.

На рассвете части вышли к реке Ольшанка — новому промежуточному рубежу. Здесь снова предстоял бой, здесь снова мы должны отразить танковые атаки противника, не пустить фашистов к Днепру, к Черкассам.

Здесь, на реке Ольшанка, нам требовалось стоять насмерть. Надеяться не на кого. Если фашисты сомнут дивизию, они ворвутся в Черкассы, взорвут переправы, перекроют последний путь на левый берег. Этого допустить нельзя.

Задача предельно ясна, и командиры, политработники, коммунисты довели ее до каждого красноармейца. И опять я убедился в могучем влиянии партийного слова. Оно вдохнуло в людей силы, которых, казалось, уже и нет. И опять, как и прежде, после четырех-пяти часов работы, работы со сжатыми зубами, берег реки перерезали окопы в полный профиль, опять орудия надели зеленый маскарадный костюм и глядели своими жерлами туда, откуда следовало ожидать фашистов.

Я осмотрел позиции Двух полков и не сделал замечаний: все было сделано так, как подсказывал нам опыт войны. Да, война научила нас вгрызаться в землю, прикрываться ее надежной грудью.

Хорошо поработали саперы. Так или иначе, дороги, ведущие на Черкассы, начинались у моста через Ольшанку, и это облегчало задачу, подсказывало, где установить минные поля. Особенно плотно саперы начинили минами дорогу из села Драбовка в направлении села Мошны, по которой, как предполагалось, пойдет противник. Эта дорога была покрыта гравием и почти не раскисла после дождя.