Андрей Борцов - Агент влияния Аватар, или Эссе о предательстве, суггестии, ученых, Родине, любви и близости к природе

• Название: Агент влияния Аватар, или Эссе о предательстве, суггестии, ученых, Родине, любви и близости к природе
• Автор: Андрей Борцов
• Жанр: Публицистика

В Эссе на примере художественного фильма режиссера Джеймса Кэмерона "Аватар" анализируется феномен предательства. Так же в работе разбирается такое явление как суггестия. Кроме того, затрагивается несколько побочных тем для более полного понимания того, куда глобалисты и либералы направляют мир.

---

В очередной раз: важна суггестия, и то, что земляне прилетели не все, а лишь горстка  — не существенно, символизируют они именно землян в целом. «За кадром» — это надо домысливать, суггестия же действует, как я уже объяснял, непосредственно, без осмысления. Скажем, если в фильме показывается, как оккупанты сжигают в сарае заложников, это — именно что отношение к населению в целом, а не «локально сожгли деревню, а как относятся к другим — не определено». Хотя строго формально — оно так, разумеется. Еще и коллаборационисты есть в той или иной степени.

Но вот воздействие фильма — оно именно «эти так относятся к нам». Разумеется, если смотреть фильм «с другой стороны» — то и восприятие будет другое, вплоть до «как прикольно верещат эти недочеловеки, так и надо ко всем к ним относится, не считая за людей».

Принципиальная разница в том, что на'ви — на самом деле вообще не люди. Это не значит, то надо с ними всенепременно сражаться и проч. — см. выше про дракониан. Но с ходу так выступать на стороне чужаков, массово уничтожая своих… «Аватар» именно что внушает: ТАК МОЖНО. А по «каким причинам» — это уже поиск оправдания, рационализация.

*****

Вспоминается очень хороший фильм — «Последний самурай».

«Фильм является художественной интерпретацией событий, происходивших в Японии в конце девятнадцатого столетия, а именно в переломный для Японии момент всевозможных модернизаций по западному образцу, веяний из Европы и Америки (как по части самого быта, так и по части тактики ведения войны).

Американский офицер Нэйтан Олгрэн прибывает с другом в Страну Восходящего Солнца, чтобы обучать японских солдат современной науке ведения боевых действий. Практически сразу Олгрэна ставят в известность, что ему предстоит не только модернизировать императорскую армию, но и подавить один из мятежей, которые поднимают так называемые “борцы за старину”, а проще говоря — самураи, не желающие мириться с новыми порядками, и уверенные в том, что все самое важное заключается в их традициях и обычаях, а все, что пытаются навязать всевозможные дельцы и дипломаты с Запада — зло. По причине неподготовленности солдат и нежелания правительства Японии ждать, когда же они будут готовы, отряд Олгрэна терпит полный разгром в первом же сражении — более того, сам Олгрэн попадает в плен к самураям. С этого момента и начинается необычная история американского капитана, находящегося в плену у самураев, который должен переосмыслить многие жизненные ценности, пересмотреть какие-то события своей жизни, и понять, ради чего же мы живем».

После переосмысления он становится на сторону традиционных самураев и скачет с катаной на пулемет. Чем это заканчивается — догадаться несложно.

Является ли американский офицер Нэйтан Олгрэн предателем?

Нет. Он не пошел «против американцев за самураев», а лишь за одних японцев против других. Правда, в конце пулемет использовали его соотечественники, но это не специфично для ситуации. Да и, судя по всему, самураи вместе с новичком понимали, что они именно что героически погибнут, кидаясь с холодным оружием на огнестрел в лоб на открытой местности, и не более того. Вполне по-самурайски.

Можно поразмыслить на тему «является ли предателем наемник, который после поражения переметнулся на сторону тех, против кого воевал, не ища выгоды» (некоторые будут требовать текст контракта — мол, на что подписывался конкретно), но не имеет смысла. Суть все равно в другом: судьба Олгрэна в фильме преподнесена именно как трагедия — нет восхищения тем, что он стал самураем и т.д. Трагедия, а не пример для подражания — разница есть, не так ли?

Ззакономерность обнаруживается во всех художественных произведениях, которые я помню на тему «герой идет против своих», даже если он с ними не согласен без всякой выгоды, во имя высоких целей и проч. Всегда это преподносится как однозначная трагедия, как когнитивный диссонанс… Свои не правы — но нельзя и идти против своих!

Согласен, что пример не в моем стиле, но очень уж наглядно: есть интерпретации евангельских событий (можно сказать, что гностическая), когда Иуда выдает Иисуса на казнь по его же распоряжению, чтобы свершилось то, что должно свершиться. И даже в этом случае — нет никакого предательства, сам просил, и даже понятно, зачем все — Иуда все равно заканчивает жизнь самоубийством. 

*****

Еще одна «калька» событий:

 

Согласитесь, совсем другое впечатление?  А ведь сюжет — ровно тот же. Следовательно, воздействие НЕ логическое, а бассознательное, на эмоциях: «любофф», няшки-котеги…

*****

Эльрик из Меньнибоне (одна из инкарнаций Вечного Героя М. Муркока) — также очень наглядный пример трагедии.

 

«Элрик оглянулся на ревущие, рушащиеся, падающие, объятые пламенем развалины Имррира и приказал мокрым от пота гребцам работать быстрее. …

Он смотрел на Имррир, и в горле у него стоял ком. Элрик понимал: теперь он превратился в бездомного, в предателя и женоубийцу — пусть и невольного. В своей слепой мстительной ярости он убил единственную женщину, которую любил. Теперь с этим было покончено — со всем было покончено. Он не видел для себя никакого будущего, потому что его будущее было связано с прошлым, а теперь это прошлое лежало в охваченных огнем руинах. В груди у него родились бесслезные рыдания, и он еще крепче ухватился за леер.

… Он стал причиной гибели того последнего, что свидетельствовало о существовании когда-то великой и могущественной Сияющей империи, и теперь ему казалось, что и большая часть его самого перестала существовать.

Элрик оглянулся на Имррир, и внезапно еще большая скорбь обуяла его — он увидел, как башня, хрупкая и прекрасная, словно тонкое кружево, накренилась и рухнула, объятая пламенем.

Он сровнял с землей последний великий памятник умирающего народа — его собственного народа. Когда-нибудь люди, возможно, научатся строить прочные, изящные башни, похожие на башни Имррира, но в ревущем хаосе, сопровождающем падение Грезящего города и исчезновение мелнибонийского народа, умирало само это знание.»

Ну и так далее.

Весь цикл повестей и рассказов Эльрик, мягко говоря, не радуется. Хотя мельнибонийцы никакой симпатии и не вызывают.

*****

Давайте вспомним общеизвестную классику: Рэй Бредбери, «Марсианские хроники», Четвертая экспедиция.

Герой рассказа так впечатлился погибшей марсианской цивилизацией, что даже пристрелил несколько членов своего экипажа, которые не разделяли его мнения и заявляли, что им эти марсиане безразличны, да и вообще вели себя непочтительно по отношению к почившим.

Кроме того: хотя он и убил своих, но на сторону чужих-то он не становился! Даже называя себя «последним марсианином», он выступал не «против землян вообще», а именно что против тупого быдла. Марсиан к тому времени уже и не было.

Конечно, возникает вопрос: а как же он раньше с экипажем-то общался? Но художественный рассказ — на то и художественный. Можно считать, что вот так пафосно сошел с ума.

«Спендер выхватил из кобуры пистолет. Послышалось слабое жужжание. Первая пуля поразила крайнего слева, вторая и третья — крайнего справа и того, что сидел посредине. Кок испуганно обернулся от костра и был сражен четвертой пулей. Он упал плашмя в огонь и остался лежать, его одежда загорелась.

Ракета стояла, залитая солнцем. Три человека сидели за столом, и руки их неподвижно лежали возле тарелок, на которых остывал завтрак. Один Чероки, невредимый, с тупым недоумением глядел на Спендера.

— Можешь пойти со мной, — сказал Спендер.

…

— Ты их убил, — произнес он и заставил себя взглянуть на сидящих напротив.

— Они это заслужили.

— Ты сошел с ума!

— Возможно. Но ты можешь пойти со мной.

— Пойти с тобой — зачем? — вскричал Чероки, мертвенно бледный, со слезами на глазах. — Уходи, убирайся прочь!

Лицо Спендера окаменело.

— Я то думал, хоть ты меня поймешь.

— Убирайся! — рука Чероки потянулась за пистолетом.

Спендер выстрелил в последний раз. Больше Чероки не двигался.

Зато покачнулся Спендер. Он провел ладонью по потному лицу. Он поглядел на ракету, и вдруг его начала бить дрожь. Он едва не упал, настолько сильна была реакция. Его лицо было лицом человека, который приходит в себя после гипноза, после сновидения. Он сел, чтобы справиться с дрожью.

— Перестать! Сейчас же! — приказал он своему телу.

Каждая клеточка судорожно дрожала.

— Перестань!

Он сжал тело в тисках воли, пока не выдавил из него всю дрожь, до последнего остатка. Теперь руки лежали спокойно на усмиренных коленях.

Он встал и с неторопливой тщательностью закрепил на спине ранец с продуктами. На какую то крохотную долю секунды его руки опять задрожали, но Спендер очень решительно скомандовал: “Нет!”, и дрожь прошла. И он побрел прочь на негнущихся ногах и затерялся среди раскаленных красных гор. Один.»