Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

• Название: Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
• Автор: Александр Поповский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

Александр Поповский — один из старейших наших писателей.

Читатель знает его и как романиста, и как автора научно–художественного жанра.

Настоящий сборник знакомит нас лишь с одной из сторон творчества литератора — с его повестями о науке.

Тема каждой из этих трех повестей актуальна, вряд ли кого она может оставить равнодушным.

В «Повести о несодеянном преступлении» рассказывается о новейших открытиях терапии.

«Повесть о жизни и смерти» посвящена борьбе ученых за продление человеческой жизни.

В «Профессоре Студенцове» автор затрагивает проблемы лечения рака.

Три повести о медицине… Писателя волнуют прежде всего люди — их характеры и судьбы. Александр Поповский не умеет оставаться беспристрастным наблюдателем, и все эти повести построены на острых конфликтах.

В сборнике ведется серьезный разговор о жизни, о нашей позиции в ней, о нашем мироощущении.

---

Дождь перестал, и выглянуло солнце. На отмели реки под сверкающим высоким небом брели девушки с подоткнутыми подолами. На высоко поднятых руках колыхались корзинки, узелки и гитара со свисающим бантом. Они шли вразброд, отставая друг от друга, а взволнованному Якову Гавриловичу казалось, что движения их ритмичны и следуют в такт песне, плывущей с надвигающегося берега.

Лес остался позади, по обеим сторонам пошли волнистые холмы, то справа, то слева журчал ручеек, и громко пел в небе жаворонок. Яков Гаврилович взглянул на исчезающую за холмом Волгу, и ему стало грустно. «Сколько сил, — думал он, — уходит напрасно, жизнь растрачивается по мелочам, на ложь, притворство и дрязги». Он бы рад жить в тиши и в мире, да рады ли этому другие? Далеко ли ходить за примером. Встречает его вчера главный хирург ортопедического института Иван Иванович Зеленко и на ухо шепчет: «Мы такое на днях разблаговестим, что мир удивим». Веселый, хмельной, так в лицо и смеется. Толком рассказать не хочет, отмалчивается. Где уж тут быть спокойным? А вдруг в самом деле удивит? Почему, спросят нас, вы прозевали? Только и жди, что тебя осадят или обведут вокруг пальца…

Одна грустная мысль вызывает другую, а там теснятся еще и еще… На заседании хирургического общества Иван Андреевич Болоховский — заведующий областным здравотделом, прошел близко мимо него и не поздоровался. Никогда этого с ним не случалось. Назавтра он горячо просил извинения и опять проявил непонятную рассеянность — не справился о здоровье жены. С чего бы, казалось? Он всегда спросит: «Как здоровье Агнии Борисовны?» Бог с ним, с Болоховским, а Зеленко попомнит Студенцова. Назавтра все в городе над этим хохотали. Михайлов — молодец, где надо процитировать или передать чужую мысль, никто лучше его не справится.

«Сколько забот, сколько испытаний на каждом шагу. Счастливец Ванин! — думает Яков Гаврилович, глядя на белые стены районной больницы, вырастающие из лесного массива. — Живет, благоденствует, не зная тревог. Прямо со школьной скамьи поехал в районную больницу, сел и сидит двадцать пять лет. Крепок, здоров и умен. Настоящий медведь — залюбуешься: ростом высок, в плечах косая сажень, борода окладистая, русская, и умом и сердцем — хорош. Лоб белый, высокий, руки сильные, только глаз не увидишь за сросшимися бровями, будто два озерца в камышах потонули».

Сравнение глаз с озерцами нравится Якову Гавриловичу, и он замедляет ход машины, чтобы записать свою литературную находку.

Высокий, крепкий забор вокруг больницы и добротно сколоченные ворота напоминают ему о том, как много в его жизни связано с этим местом и живущими здесь людьми. Тут была задумана и осуществлена его кандидатская работа. Ванин предложил тему ему — своему другу. Якову Гавриловичу она не понравилась. Тогда Самсон Иванович выложил на стол необыкновенно интересные материалы. Искусно подобранные, начисто переписанные, со ссылками на источники и перечнем литературы, они сами по себе представляли научный труд. Студенцов согласился и написал диссертацию. Прочитав ее, Ванин всплеснул руками и сказал: «Мне бы, Якушка, твой ум, твое дарование, и я бы, пожалуй, преуспел».

Тут, в этой районной больнице, Яков Гаврилович оперировал Марию Ивановну, и опять не обошлось без участия Ванина. «Что ты раздумываешь, — сердился он, — послужи науке, она сколько лет ждала тебя!» Удачная операция стала темой для диссертации на степень доктора медицинских наук. Самсон Иванович снова его поддержал, надавал ему тщательно подобран–ных материалов и советов. Где он все это набрал, когда вычитал, зачем ему, терапевту, это понадобилось, трудно было понять. Диссертация привела Самсона Ивановича в умиление. Он долго обнимал своего друга, хлопал по спине и повторял: «Ай да молодец! Счастливый ты человек, как тебе все удается! Трудиться ты, видит бог, еще на школьной скамье не любил, засиживаться за книгой тоже не охотник, а преуспеваешь». На это ему Яков Гаврилович полушутя–полусерьезно ответил: «Идеи не цыплята, их не высиживают, они носятся в воздухе, учуять надо».

Прекрасный друг, чудесный, недаром его всегда тянуло сюда.

Студенцов поставил машину в тени, прошел в глубь двора и сел на удобную скамейку под грушевым деревом. Идти к Ванину на квартиру было бы сейчас бесполезно, он на обходе и, освободившись, этой дорогой пройдет завтракать домой. В фруктовом саду было тихо и прохладно, где–то близко слышался щелк садовых ножниц и чуть колыхались листья на развесистой яблоне.

Занятый своими мыслями, Студенцов не заметил, как по дорожке прошла женщина и остановилась невдалеке.

— Скажите, пожалуйста, — обращаясь к человеку, обрезавшему сучья на дереве, проговорила она, — где я могу увидеть доктора Ванина? Мне сказали, что он здесь где–то в саду.

Ветви на дереве шевельнулись, высунулась рука с ножовкой, и снова послышались щелк ножниц и звуки пилы.

— Я спрашиваю, где врач, — повторила женщина.

Из зеленой листвы пришел короткий ответ:

— Он занят, обратитесь к фельдшеру.

Опять застучали ножницы и заходила ножовка.

— Я не больная, вы слышите, — настаивал голос с земли, — мне нужно видеть Самсона Ивановича.

— Ничего не выйдет, — донеслось сверху, — он очень занят.

Внизу начинали терять терпение:

— Покажите его мне, где он.

Из листвы показалось глубоко озабоченное лицо. Увидев незнакомую женщину, Самсон Иванович — это был он — сунул ножницы в карман.

— Одну минуточку, я сейчас спущусь.

На землю спустился высокий, полный человек лет пятидесяти, в широких шароварах, заправленных в сапоги, в широкой расстегнутой рубахе. В пышных усах его застрял зеленый стебелек, темную окладистую бороду, чуть тронутую проседью, покрыли свежие опилки. Он оглядел женщину и стал стряхивать приставшую к шароварам кору.

— Я — врач из Мякинина, — сказала она, — ваша соседка.

Он взял ее руку, и на его тронутом рябинками лице появилась широкая улыбка:

— Так бы сразу и сказали. Рад познакомиться.

Голос его звучал мягко, певуче, глаза смотрели прямо.

— Я к вам по делу.

Самсон Иванович замечает сидящего неподалеку Студенцова, широко разводит руки и вдруг восклицает:

— Якушка! Вот не ждал! Какими судьбами?

Он спешит к нему с раскрытыми объятиями, повторяя на ходу:

— Вот одолжил! Спасибо! Не ждал…

Студенцов встает, делает несколько шагов навстречу и протягивает ему руку. Ванин долго пожимает, трясет ее и любовно заглядывает ему в лицо. Вспомнив о женщине, поджидающей его, он спешит к ней, засовывает на ходу руки в свои глубокие карманы и извлекает оттуда несколько яблок и груш.

— Ешьте, пожалуйста, — предлагает он ей, — это свое, не купленное. Значит, нужен я вам? Очень приятно, к вашим услугам. Только вот что, голубушка, сейчас не могу. Завтра чуть свет ждите — приеду. И выслушаю, и помогу, а сейчас увольте… Сами видите, старый друг пожаловал… Так ничего, согласны?

Он провожает ее до ворот и кричит вслед:

— Счастливо вам доехать, утром чуть свет прискачу.

Ванин спешит к своему гостю и, счастливый, ухмыляется:

— Ну, Якушка, теперь давай по–нашему, по–русски, поздороваемся.

Он загребает Студенцова в свои объятия, и они трижды целуются.

— Не забыл–таки меня, спасибо. Год как не показывался, чем же мы прогневили тебя? Все некогда? Работы много, на части рвут, или не до нас было, до безвестных людишек? Не обижайся, я это так, без обиды. Навестил, и на том спасибо. Пойдем, я тебе больничные приобретения покажу. Скажешь, видел, не поверю. У нас тут перемены небывалые, не хозяйство, а великолепие.

Он обнимает дорогого гостя и водит его по саду. Самсон Иванович легко скользит между кустами, ему нетрудно взобраться на дерево, чтобы сорвать там заманчивый плод.

— Яблонь стало сорок пять, — почти торжественно произносит он, — вишен сто двадцать, а слив — не сочтешь. Сам садил, сам и растил.

Он увлекает Якова Гавриловича в огород, чтобы удивить «невиданной» капустой, «небывалой» свеклой и «неповторимой» тыквой. На поливном огороде навстречу им поднимается стайка скворцов и ворон, о них у него разговор особый.

— У–у–у, нахлебники! — грозит он им пальцем. — Воду эти бездельники добывают здесь, зерна — на нашем полевом участке, а закусывают больничными помидорами. Для безопасности обжоры скворцы заключили союз с воронами, чтобы те защищали их от кобчиков.

Счастливый хозяин смеется, хохочет, словно подмигивает земле, народившей ему такое богатство. Он делает букет из зеленого лука, стручков гороха, моркови и любезно преподносит его другу:

— Не обессудь, народ мы простой пиитов не разводим, прошу не побрезговать… А вот и помидор для коллекции. Не ручаюсь только за качество, ранний, значит, с брачком. Все, что ранено жизнбю, спешит вызреть, так уж водится в природе. Яблочко с червоточинкой всегда спелее других.