Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

• Название: Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
• Автор: Александр Поповский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

Александр Поповский — один из старейших наших писателей.

Читатель знает его и как романиста, и как автора научно–художественного жанра.

Настоящий сборник знакомит нас лишь с одной из сторон творчества литератора — с его повестями о науке.

Тема каждой из этих трех повестей актуальна, вряд ли кого она может оставить равнодушным.

В «Повести о несодеянном преступлении» рассказывается о новейших открытиях терапии.

«Повесть о жизни и смерти» посвящена борьбе ученых за продление человеческой жизни.

В «Профессоре Студенцове» автор затрагивает проблемы лечения рака.

Три повести о медицине… Писателя волнуют прежде всего люди — их характеры и судьбы. Александр Поповский не умеет оставаться беспристрастным наблюдателем, и все эти повести построены на острых конфликтах.

В сборнике ведется серьезный разговор о жизни, о нашей позиции в ней, о нашем мироощущении.

---

Александр Поповский Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

ПОВЕСТЬ О НЕСОДЕЯННОМ ПРЕСТУПЛЕНИИ

1

Зимний морозный день подходил к концу. Сквозь тусклые окна зала народного суда слабо пробивались последние лучи солнца, оставляя в полумраке стол, за которым находились судья и заседатели. Скамьи для публики почти пустовали. На первой скамье в непосредственной близости к месту, отведенному для обвиняемого, сидели два человека — средних лет женщина в меховом жакете и шапочке собольего меха и мужчина лет сорока пяти в темном поношенном пальто, весьма потертом в локтях и у карманов. Белая сорочка на нем топорщилась и выпирала из–под ворота пиджака. Его давно не стриженная голова, небрежно выбритое лицо и косо свисающий галстук мало гармонировали с аккуратной, не без изящества одетой соседкой, с которой он время от времени обменивался взглядом и короткими замечаниями. Их шепот порой доходил до обвиняемого, и он движением глаз или кивком головы отвечал им.

Слушалось дело по обвинению главного врача больницы № 20 Семена Семеновича Лозовского в том, что он, применяя не предусмотренное официальными правилами лечение, серьезно ухудшил здоровье больного Андросова и вызвал его преждевременную смерть. Трое мужчин и две женщины — свидетели по делу — были удалены из зала суда после того, как их предупредили об ответственности за ложные показания. Судья спросил обвиняемого, вручили ли ему обвинительное заключение и доверяет ли он составу суда. После утвердительного ответа было зачитано обвинительное заключение.

— На предварительном следствии установлено, — несколько усталым голосом начал судья, — а обвиняемый Лозовский не отрицает, что в течение некоторого времени он прописывал туберкулезному больному в качестве лечебного питания сырое мясо. В результате болезнь приняла тяжелый характер и Андросов, переведенный в клинику, вскоре умер от истощения. На вскрытии выяснилось, что организм заселен паразитирующим бычьим цепнем, который, по–видимому, и был причиной смерти. Экспертиза полагает, что только из сырого мяса больной мог этих паразитов заполучить.

Судья окинул взглядом заседателей, перевел глаза на обвиняемого и спросил:

— Признаете себя виновным?

Обвиняемый встал, утвердительно кивнул головой и спокойно произнес:

— Да.

— Изложите суду обстоятельства дела, — с привычной интонацией проговорил судья, выжидательно откинувшись на спинку кресла.

Обвиняемый развел руками и, словно то, что от него спрашивали, изрядно ему надоело, с ноткой безразличия в голосе сказал:

— Мне придется повторить все, что вам известно уже из дела.

Усталый взгляд судьи приглашал его говорить, и он продолжал:

— Врач туберкулезного отделения нашей больницы сообщил мне, что здоровье больного Андросова крайне плохо, ничем ему не поможешь, он, вероятно, умрет. Я знал Андросова: он неоднократно бывал у нас, выписывался и вновь поступал. Сам он избегал являться по вызову, отказывался лечь в больницу, и его насильно привозила жена. На этот раз Андросов был особенно плох: он осунулся, похудел, не ел и не принимал лекарств. Просьбы и увещания персонала ни к чему не приводили. Больной словно покорился неизбежному концу. Таких больных я боюсь как огня: они сами раскрывают ворота болезни и сдаются ей в плен. На койку они ложатся, как в могилу, ничто им не дорого, ничем их не прельстишь. Лечи такого не лечи — все равно умрет. Андросов презирал врачей и сестер, никого не желал видеть и, уткнувшись в подушку, мог молча пролежать весь день. На зов врача он не откликался, не открывал глаз, как будто никто уже и ничто в этом мире не нужно ему. Как мы хотели, чтобы он вышел из этого состояния! Есть же больные, организм которых встает на дыбы и не дает болезни ходу. С одинаковой готовностью поглощают они горькие лекарства и ромовую бабу, верят врачу и в свое выздоровление. С Андросовым обстояло совсем не так, и все же никто из нас не сказал себе: «Довольно, пусть изворачивается как может». Я предложил врачу кормить больного сырым мясом…

— Погодите, обвиняемый, — перебила его заседательница, сидевшая справа от судьи, — ведь вы знали, что больных сырым мясом кормить запрещено.

Заседательница была молода, вряд ли старше двадцати четырех лет. Она недавно окончила институт химии и занимала должность начальника цеха на заводе. Подмостки, на которых возвышалось ее кресло — дубовое, резное, с необыкновенно высокой спинкой, увенчанной лаврами, красное сукно, покрывавшее стол, — видимо, вскружили ей голову и придали несвойственную ей смелость.

Уверенный голос заседательницы и ее торжествующая насмешка показались обвиняемому занятными, и он улыбнулся:

— Правильней было бы сказать, что сырое мясо как лечебное средство не показано.

Ответ не понравился ей, она насупилась и окинула его недовольным взглядом.

— Не все ли равно — запрещено или не показано…

Судья удивленно взглянул на нее и стал усердно перелистывать дело.

— Это различные вещи, — поучительным тоном произнес врач, — не показаны, например, многие лекарства, которые широко употребляются в народе. То, что не показано сегодня, может быть завтра признано полезным. А вот яды в дозах, превышающих норму, всегда будут запрещены.

Судья со сдержанной улыбкой спросил заседательницу, нет ли у нее других вопросов, и, получив в ответ сердитое «нет», пригласил обвиняемого продолжать.

— Больной отказался от мяса. «Я скорее умру, — заявил он, — чем стану есть эту падаль». Я решил перехитрить упрямца и вводил ему мясо в желудок зондом. Он так и не узнал, каким «лекарством» мы тогда лечили его. Андросов стал поправляться: одна каверна уменьшилась, а другая вовсе исчезла, и вдруг жена увезла его в клинику терапевтического института. Там пневмония сгубила его…

Заседательница нетерпеливо хлопнула рукой по столу и снова остановила врача:

— Значит, вы не отрицаете, что действовали вопреки воле больного? Вы забыли, что…

— У постели больного, — перебил ее врач, — я никогда ничего не забываю. Я отдавал себе отчет, что в этой стадии болезни больные меньше страдают от туберкулеза, чем от его последствий. Сырое мясо или сок его могли серьезно укрепить организм.

— Откуда эта уверенность? — все более повышая голос и не скрывая своего раздражения, спросила заседательница.

— Откуда? — удивился обвиняемый. — Ведь я это делаю не впервые.

— Не впервые! — протянула удивленная заседательница.

Судья перегнулся к ней, что–то шепнул и, обращаясь к обвиняемому, спросил:

— Не объясните ли вы нам, почему вдруг увезли Андросова из больницы, ведь он как будто стал поправляться?

Ответа не последовало, обвиняемый промолчал.

— Вы, может быть, ответите, почему жена Андросова обратилась с жалобой к прокурору?

Обвиняемый снова промолчал.

Если бы судья был немного наблюдательней, он увидел бы, что врач и женщина в меховом жакете, сидевшая в первом ряду, в тот момент переглянулись. И еще бы заметил, что выражение уверенности на лице обвиняемого сменилось болезненной усмешкой.

Заседательница хотела было вмешаться в разговор, но судья взглядом остановил ее. Она порядком ему надоела. Надо же, чтобы в такой трудный день именно ее прислали сюда. В последнее время ему приходилось много работать, минувшую ночь он провел до утра в совещательной комнате, готовил мотивированные решения по гражданским делам, сроки которых истекали. От усталости слипались глаза и в голове до сих пор стоял шум. Передохнуть не удалось: в суд были вызваны свидетели, доставлен юноша под стражей, собрались заседатели, и сразу же пришлось сесть за стол. Особенно истомило его одно дело, неожиданно затянувшееся надолго. Паренек лет двадцати, подделав подпись на бюллетене, получил по нему дополнительное освобождение от работы. Все свидетельствовало против обвиняемого, но он так искренне и страстно защищался, что достоверное и бесспорное начинало казаться сомнительным. Дело, возможно, и довели бы до конца, если бы не озорная заседательница. Она сразу же поверила в невиновность паренька и всякого рода подсказками и наводящими вопросами запутала дело, и его пришлось отложить.

После бессонной ночи и напряженного дня судья выглядел скверно. Его большие синие глаза, неизменно живые и ясные, утратили свой блеск и, подернутые поволокой, выражали крайнюю степень усталости; смуглое лицо приобрело землистый оттенок. От тягостного ли чувства, связанного с минувшим делом, бессонной ли ночи или от навязчивых придирок заседательницы он почувствовал себя плохо и объявил перерыв.

Когда состав суда вновь занял свои места, молодая заседательница выглядела смущенной и некоторое время не вмешивалась в допрос обвиняемого.