Петр Багров - От слов к телу

• Название: От слов к телу
• Автор: Петр Багров
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Культурология
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86793-817-8

Сборник приурочен к 60-летию Юрия Гаврииловича Цивьяна, киноведа, профессора Чикагского университета, чьи работы уже оказали заметное влияние на ход развития российской литературоведческой мысли и впредь могут быть рекомендованы в списки обязательного чтения современного филолога.

Поэтому и среди авторов сборника наряду с российскими и зарубежными историками кино и театра — видные литературоведы, исследования которых охватывают круг имен от Пушкина до Набокова, от Эдгара По до Вальтера Беньямина, от Гоголя до Твардовского. Многие статьи посвящены тематике жеста и движения в искусстве, разрабатываемой в новейших работах юбиляра.

---

А вот пример отмежевания — у Александра Грина в «Военной хронике»:

Тит Пестов идет к «Иллюзиону»;
Тит Пестов читает у ворот:
«Монопольно!! Дивно!! Для сезону
Боевая хроника идет!!»
Мрачный тип, с пером павлиньим в шапке,
Отворяет, коченея, дверь,
И Пестов у кассы зрит на папке,
Как стрелка когтит индийский зверь.
Тут же надпись: «Тридцать две копейки
Третье место». Тит Пестов умен,
У него придуманы лазейки
Надувать театр «Иллюзион».
Медленно передвигая чресла
И сопя солидно в воротник,
На пустые он садится кресла,
Благо дремлет билетер-старик.
И за тридцать две копейки потных,
Из господских, из рублевых мест,
Зрит Пестов страдальцев благородных
И войны неизгладимый крест.
Перед ним, на «зеркальном» экране,
Жертвенно проносятся войска;
Батареи видит он на Сане,
На Калэ — алжирского стрелка;
И отряды мучеников Льежа,
Средь развалин, холодно горды,
К новой смерти движутся…
— «А где жа, —
Говорит Пестов, — таи форты?!
Уж Пате бы я наклал взашею;
Эко диво — воинский поход!
Ты мне эту самую траншею
Покажи, да в деле — пулемет!
Как хозяин от стыда не лопнет?!
Надувать честнеющих людей!..
Ежли бомбой по окопу хлопнет —
Приведу, пожалуй, и детей…»
Так у трупа, в сумерках сраженья,
К тайне крови хищностью влеком,
Кровь бойца, забывшую движенье,
Лижет пес кровавым языком[703].

С Грином перекликается другой «сатириконец», охотник за «двуногими без перьев» — Василий Князев:

Почтенный старичок с старушкой
Сидят и смотрят, чуть дыша,
Как душит герцога подушкой
Субъект в костюме апаша.
А сбоку, спрятавшись в гардине,
(Страшись, беспечный изувер!), —
Глазами блещет герцогиня,
Приподымая револьвер.
У старца — ушки на макушке:
Он весь трепещет и живет…
«Смотри, — он говорит старушке, —
Она его сейчас убьет».
«Убьет?.. О, Господи!..» Осечка…
Старик жестоко возмущен:
От огорчения словечка
Не может выговорить он.
Лицо обиженно-сурово:
Пропал полтинник задарма!
Но женщина стреляет снова…
На сцене — грохот, пламя, тьма
И дым, который быстро тает —
Чтоб было видно, как в углу
Свой дух убийца испускает
В жестоких корчах на полу.
Но перед смертью герцогине
Он шепчет с горечью: «Увы!
Отец нашел убийцу в сыне,
А сына застрелили — вы!»
Со старикашкой ужас прямо
Творится что — готов орать!
«Ай, драма! — шепчет. —
Ну и драма! Сын — батюшку, а сына — мать;
Ну, а ее-то кто?»… Ее-то?
Увы — никто: сойдя с ума
И выбежавши за ворота,
Она стреляется сама…
Старик доволен: за полтинник —
Три хладных трупа… Ну и ну!
Сияет, точно именинник,
Победно глядя на жену,
И мыслит, как бы аккуратно,
Надув швейцара-простеца —
Еще раз посмотреть бесплатно,
Как сын ухлопает отца[704].

В 1920-е годы дань киноэкфрасису отдает будущий автор текстов «Свинарки и пастуха» и «Весны в Москве», будущий сценарист пырьевского «В шесть часов вечера после войны» Виктор Гусев. Его стихотворение «Кино» (1926–1929) вплетает в себя афишу, титры, монтажные перебивки, назывные предложения для крупных планов и проч., кольцевой композицией передавая повторность сеансов (шести!) и демонстрируя иконически экспансию кинопоэтики в быт (не с экрана ли пришло имя посетительницы, не от Мэри ли Пикфорд, урожденной Глэдис Луизы Смит?):

Жуткая драма:
— «Так любят испанцы».
(Тайная клятва на верном кресте.)
Сегодня вечером — шесть сеансов,
В каждом сеансе — двенадцать частей.

Касса, касса —
— Море голов.
Ближе к кассе —
— Деньги готовь!
Хотите, Мэри,
Пойти в кино.
Первая серия:
«Ночь в казино»,
Вторая — «Где ты,
бедная мать».
Два билета
По семьдесят пять.
Гудит фойе спокойным ульем.
Плывет толпа едва-едва.
У стен стоят хромые стулья
И подозрительный диван.
Плакат. Вопрос.
Вдоль желтых стен
Висит анонс:
«Дуглас!..
Фербенкс!»

Буря сервирована на скатерти экрана.

Экватор. Мы не увидим земли.

Гремит рояль. И из глубин тумана

Выходят и зловеще бредут корабли.

Крупным планом:
Разорваны снасти.
А между тем…
(долина, река).
В старинном замке бушуют страсти…
(Крупно: браунинг, нож, рука.)
Ночью похищена невеста молодая.
Сушится мост. Мчит автомобиль.
Цыганка злодею о смерти гадает.
Смокинг надевает Гарри Пиль.
Развернут дорог бесконечный свиток.
(Двенадцать частей накрутить легко ль.)
У Чортова моста привал бандитов.
Оскал ножей, семизарядный кольт.
Бой. Гарри Пиль эффектно ранен.
Невеста отбита (без всяких ран).
Герои целуются на аэроплане.
Грохочет рояль. Умирает экран.

Конец. К отверстиям дверей
Направлен каждый шаг.
Скорей —
— Скорей —
— Скорей —
— Скорей.
Там ждут уже.
И так
Шумит кино за часом час,
Просторной грудью мощно дышит.
И, освещенные, кричат
Со стен саженные афиши:
Жуткая драма:
— «Так любят испанцы» —
(Тайная клятва на черном кресте).
Сегодня вечером — шесть сеансов,
В каждом сеансе — двенадцать частей[705].

И в это же время появляются стихотворные этюды, кропотливо описывающие киносъемку, — их несколько у Николая Панова, один из которых («Кинематограф») приведем:

«Всем молодым, усталым за день
Отдыха лучше и проще нет…»
Кто-то бренчал. А кто-то сзади
Твердой рукой прикончил свет.
Мрак. И мерцанье на экране.
Каждый уйти глазами рад
В эти четыре черных грани,
В этот сияющий квадрат!
Видим: подходят к двери трое,
Знаем: приказ жестокий дан,
Видим влюбленный взгляд героя
И героини стройный стан.
Тысячи жертв богатства ради,
Ради любви миллионы жертв…
Схвачен герой, чертеж украден,
Близится казнь. Но вот уже:
Лошадь берет за милей милю,
Лошадь плетни и рвы брала —
Это на помощь Гарри Пилю
Мчится бесстрашная Руфь Родлан!
Дальше! Ковбои, бой в притоне,
Выстрелов дым, мельканье драк,
Волны реки, героиня тонет,
Нет избавленья… Свет, антракт.
Сколько фальшивых бед и счастий
Вкраплено в пленки липкий плен,
Сколько усилий в каждой части
Этих прозрачных гибких лент —
Веки зажмурив, сквозь тьму промчась,
Тихо опустимся в ателье.
Там, на дорогу тень бросая,
Виснет картонная гора,
Там на полу черта косая
Дом отделяет от двора,
И, со стеклянных крыш свисая,
Сдавленно блещут «юпитера».
В черных очках, у аппарата,
Ноги расставив, ждет оператор
И воспаленный таращит взор
Желчный и сгорбленный режиссер:
— Руфь, вы нашли жениха, не брата!
— Гарри, целуйте реже! Все!
Выключить! «Вечер. Порывы ветра,
Трое людей на мосту сошлись»…
Ладно! Отметим: четыре метра.
Клод! Передайте монтажный лист!
[ «]В шляпах, в плащах и в темных гетрах».
Все ли готовы? На-ча-ли!
Так вот идут от съемки к съемке,
Так создают десятки фильм,
Чтоб улыбался залам ёмким
Миллионоликий Гарри Пиль.
Чтобы волна картонных счастий
Вилась в сознаньи и брала…
Тише! Начало третьей части —
Гарри бежал, на Руфь Роллан…[706]

Итак, как можно видеть из предложенной цивьянески, вопрос о составлении антологии русской поэзии, посвященной 10-й музе, по аналогии с уже имеющимися коллекциями подношений Полигимнии и Терпсихоре, явно доспевает.

Дарья Хитрова