Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)

• Название: «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)
• Автор: Альфина
• Издательство: СИ
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2014

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина. В Академии же за одной скамьёй оказываются выходцы из самых разных сословий, от портового бандита до высочайшей аристократии. Можно представить, к чему способно привести подобное соседство. Как минимум к переосмыслению привычных установок. В «Пёсьем дворе» много героев и ещё больше событий, ибо студенческая жизнь скучной не бывает. Да и никакая не бывает: рано или поздно на смену невинным юношеским забавам приходят дела куда более серьёзные. Кровь, любовь и революция.

---

— К счастью, ни малейшей.

— И часто вы залезаете в бумажки папашки?

Этот хамский вопрос показался хэру Ройшу-младшему оскорбительным. Если вдуматься, Хикеракли из кожи вон лез, пытаясь быть оскорбительным во всех вообразимых смыслах — чего стоило хотя бы его бестолковое перескакивание с «вы» на «ты» и обратно. Наверное, именно из-за очевидности его стремлений хэру Ройшу-младшему и показалось, что всерьёз обижаться на такое хамство было бы как-то слишком просто.

— Только когда мне что-нибудь достаточно сильно не нравится.

Тем более что именно этим хэр Ройш-младший за неимением других возможностей и занимался: заглядывал без спросу в документы отца. И все его достижения оказывались не более чем мелким воровством.

А значит, несмотря на нарочито неприятную подачу, Хикеракли удивительно точно уловил суть дела.

Глава 13. Люди столь юного возраста

Как всё-таки меняет суть дела точка обзора!

Зацепив обрывок очередной беседы, Жорж мог только усмехнуться.

В Академии первые лекции Сигизмунда Фрайда были событием — уникальным и потому заслуживающим внимания, едва ли не историческим, хотя, казалось бы, ну что такого в тривиальном пополнении преподавательского состава? А студенты всё равно сообщали друг другу новость с придыханием, набивались под завязку в аудиторию, причём загодя, опасаясь, что не хватит мест, — и если бы кто-нибудь догадался продавать билеты, их разобрали бы в полчаса.

Приём же, организованный в честь Сигизмунда Фрайда в особняке графа Ипчикова, так и кричал об обыденности своего повода. Ещё один заграничный гость Петерберга, эка невидаль. С именем и шлейфом скандальных слухов — но, помилуйте, а кто без шлейфа? Взглянуть любопытно, засвидетельствовать почтение — полагается, а теперь давайте обсудим последний указ наместника, состояние железной дороги, расстановку сил в Четвёртом Патриархате и нескрываемое намерение хозяина дома обустроить своей дочери брак с графом Набедренных. Ах, что вы, что вы! Граф Набедренных сам распоряжается собой, он вряд ли пожелает обременять себя женитьбой в столь юном возрасте — кто бы из нас пожелал? Графу Ипчикову следует оставить бесплодные притязания и обратить свой взор на молодого графа Метелина — с ним хотя бы есть надежда на влияние отца…

Жоржа перекосило: непросто смириться с тем, что Метелина («молодого графа Метелина»!) с недавних пор уместно перечислять через запятую с графом Набедренных. Какой, однако же, абсурд.

Если уж говорить откровенно, Жорж никак не мог быть уверен, что это перечисление через запятую — недавнее веяние, поскольку на настоящем аристократическом приёме он присутствовал впервые и впервые же подслушивал светские разговоры собственными ушами. Граф Набедренных предложил им с За’Бэем пронаблюдать Сигизмунда Фрайда вне стен Академии, и Жорж согласился, хотя За’Бэй и отговаривал его от «напудренной скукотищи», — было чрезвычайно любопытно взглянуть с близкого расстояния на людей, чей вкус и чувство меры регулярно поносил батюшка.

После изумрудного гарнитура баронессы Копчевиг, надетого к платью с жемчугом по лифу, Жорж понял, что вопрос непредвзятости батюшкиной оценки закрыт навсегда. Избыточность туалетов какое-то время его развлекала, потом он наслаждался тем, как нервно щерится в ответ на всякую шпильку вальяжный и невозмутимый в Академии Сигизмунд Фрайд, но часа через полтора впечатления себя исчерпали. Графа Набедренных всё не отпускал хозяин дома, и Жоржу оставалось лишь укрывать хэра Ройша от утомительной заботы его неожиданно говорливой матери. Знакомство с этой дамой заставило Жоржа посмотреть на хэра Ройша новыми глазами: тот факт, что он не только разрешает себе некоторое количество глотков вина, но и в принципе изъявляет готовность хотя бы раз в неделю кружить с ними по городу до полуночи, в свете открывшихся обстоятельств вызывал безоговорочное уважение. Жорж бы от таких проявлений родительской любви давно сбежал драить конюшни Охраны Петерберга — и будь что будет.

— Вы заметили, что мистер Фрайд прибыл без молодого человека, которого привёз в Академию вместе с собой? — хэр Ройш задумчиво склонил голову, будто сам наконец согласился с некими собственными же не озвученными выводами.

— Не искушайте меня, — улыбнулся Жорж. — Вы ведь не можете не понимать, сколь ревнив я ко всем иностранцам с именем, намеревающимся осесть в Петерберге? Если я дам себе волю, буду без сна и отдыха выискивать у них на манжетах пятна, чтобы только доказать их ничтожность в сравнении с легендарной фигурой моего батюшки.

— Вы счастливый человек, господин Солосье: можете похвастаться пребыванием в мире и гармонии со своими идеалами. Редкое преимущество.

Жорж еле удержался от трагического вздоха. Он бы и не прочь вздохнуть перед хэром Ройшем, но вдруг устремившийся к ним Метелин быть свидетелем вздохов никак не заслуживал.

— Хэр Ройш, господин Солосье, — непривычно раскланялся тот, — могу ли я претендовать на минуту вашего внимания?

Хэр Ройш весь подобрался, а потому принять удар следовало Жоржу.

— Как можем мы возразить, Саша! — со слабоумной приторностью прощебетал он.

В прошлый раз Жорж говорил с Метелиным как раз год назад — потом тот впервые исчез из Академии, а вернувшись, был столь оскорблён сближением друга отрочества с иными представителями петербержской знати, что всякую отроческую дружбу как ветром сдуло. Жоржу было, конечно, немного жаль — в конце концов, графа Набедренных не станешь учить стрелять, слишком уж он далёк от реальных проявлений агрессии, пусть и не из законопослушности, просто натура его такова. Но сожаление Жоржа заканчивалось там, где начиналось понимание: у Метелина сильно собственничество и слабо самомнение — его будто унижает, что не знатный по происхождению Жорж (коего он, молодой граф Метелин, облагодетельствовал своей дружбой!) безо всякого затруднения нашёл себе не просто компанию, но компанию другого графа. Графа, который, к слову, происхождения вовсе не замечает и благодетелем себя не полагает — как всякий студент Академии, пребывающий в своём уме.

Но вот что удивительно: былые проблемы Метелина не вызывали у Жоржа ни тени злорадства, однако теперешние успехи почему-то задевали и раздражали. Будто бы было в Метелине, наконец занявшемся подобающими графскому сыну делами, нечто досадное и перечёркивающее беззаботную Жоржеву жизнь.

— Хэр Ройш, я рискну утомить вас надобностями своего завода.

Нечто досадное. Например, проклятущий завод.

— Рискните, — выдавил из себя изрядно удивлённый хэр Ройш.

— Прежде моим поставщиком металла был граф Тепловодищев, но после переоборудования производства стало очевидно, что вести дела со Столицей нерентабельно. Слишком затруднительны переговоры, да и транспортировка — непозволительное расточительство времени. Я намереваюсь в скором времени расширяться, — Метелин всё-таки чуть вздёрнул подбородок, — а потому думаю заключить новый контракт на металл. Ваша семья, как вы понимаете, первая в моём списке претендентов.

Жоржу было так жаль хэра Ройша, что пришлось вновь становиться на путь слабоумной приторности:

— Расширяться? Саша, вы сейчас уничтожили всю интригу! А ведь наш радушный хозяин, граф Ипчиков, всё расспрашивал графа Набедренных, не на политическую ли карьеру вы нацелились, воспрянув от кутежа? Переоборудование завода позволяет вам выгодно продать сей обременительный актив и кутить уже на государственном посту — особенно если хватит средств обзавестись шахтой или лесопилкой.

— Какая неожиданность, господин Солосье, что вы разбираетесь в связи шахт и лесопилок с государственными постами, — огрызнулся Метелин.

— Батюшка твердил мне с самой колыбели, сколь нелепа эта связь.

Батюшка твердил, что Европы буквально душат Росскую Конфедерацию, а Четвёртый Патриархат только удобней шею подставляет: когда всему государству воздух перекрыт, отдельным-то лицам привольней дышится. Удивительная ведь чепуха: так и так все аристократы — крупные собственники, но во власть лишь тех пускают, кто имеет в собственности ресурсы, а не производства, такой вот дифференцированный имущественный ценз. Потому что Росская Конфедерация — территория обширная, все Европы вместе взятые и четверти её не переплюнут, Европам самая прямая выгода ресурсы тянуть. Если собственников производств усадить законы принимать, они всю экономику, на обеспечение Европ ориентированную, мигом перекроят под свои нужды, внутреннее и внешнее ценообразование пересмотрят.

Жорж всё недоумевал, почему Росская-то Конфедерация Европы кормить согласна, пока учёба в Академии всё по местам не расставила: владение — землёй ли, шахтами-лесопилками ли — форма собственности куда более древняя, чем крупное производство, ещё совсем недавно ведь, если по историческим меркам, одними продуктами ремесла люди перебивались. Вот и выходит, что ресурсная знать доминирует над производственной и интересы свои защищает исправно. А интерес простой — от сделок с Европами конкретному поставщику в карман больше пойдёт.