Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)

• Название: «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)
• Автор: Альфина
• Издательство: СИ
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2014

««Пёсий двор», собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина. В Академии же за одной скамьёй оказываются выходцы из самых разных сословий, от портового бандита до высочайшей аристократии. Можно представить, к чему способно привести подобное соседство. Как минимум к переосмыслению привычных установок. В «Пёсьем дворе» много героев и ещё больше событий, ибо студенческая жизнь скучной не бывает. Да и никакая не бывает: рано или поздно на смену невинным юношеским забавам приходят дела куда более серьёзные. Кровь, любовь и революция.

---

— Я задавался вопросом, отчего у вас столько приятелей, — сообщил хэр Ройш-младший. — Вы ко всем, как ко мне, набиваетесь?

Хикеракли, напустивший на себя во время созерцания предельно благопристойный вид, расплылся в ухмылке:

— Только к страждущим и несчастным. Не могу, так сказать, пройти мимо чужой беды. Вот, смотрите, сейчас и вас утешу. Думаете, ваша жизнь плоха? Помилуйте! Хэр Ройш, летом случилось ужасное. Я узнал, что я не пихт.

Хэр Ройш-младший ещё раз окинул взглядом вполне пихтскую шевелюру, почти красноватого оттенка глаза, чрезвычайно волосатую грудь и не сдержал вопроса:

— А кто же вы тогда?

— Исчадие. Отродие. Полупихт. — Хикеракли навалился на хэра Ройша-младшего, вцепившись ему в плечо. — Понимаете, добрый хэр, что это для меня значит? Понимаете? Вы, аристократы, должны понимать, вы ж вечно о чём-то подобном переживаете. У меня тоже была своя гордость, как вот говорит господин Фрайд, национальная. Патриотизм свой был. И летом — о, я узнал, что студенты Академии могут выклянчить у Пржеславского, у главы нашего многоуважаемого, пропуск за пределы Петерберга. В научно-образовательных целях, так сказать, ради общего и полного просвещения. И ведь выклянчил, нашёл пихтские деревни без карты — ах, я думал, меня ведёт сердце, чутьё! А они… — Хикеракли сбросил с себя экзальтированность и сделался задумчив. — А они там все на полголовы ниже. Они настоящие. А я… Хэр Ройш, как меня зовут?

— Хикеракли, — хмыкнул хэр Ройш-младший.

— А отца моего?

— Вероятно, тоже Хикеракли.

— Вот! — Хикеракли торжествующе воздел палец. — А должны звать иначе! Как пихты прослышали, что у нас с отцом имя одно, сразу подняли на смех. Понимаешь, оказывается, у пихтов фамилия по наследству не переходит. Знаешь, как они ребёнка нарекают, а? Когда дитя только-только научился кое-как словечки говорить, годика в полтора, выносят его на околицу. Что увидит, на что пальчиком ткнёт, как окликнет, так и будут его звать. Сам себя человек именует, уважительно! Да, уважительно к личности. А я, выходит, личность свою не проявил, раз имя от отца принял.

Хэр Ройш-младший догадывался, что нарочитое расстройство Хикеракли — это лишь артистическое мастерство, но не мог сообразить, правда ли тот верит в свою чушь.

— Мне кажется, они над вами подшутили, — коротко отозвался он. — Так что же, вы не знали, что ваша мать — роска?

— Знал, конечно, — Хикеракли почесал в затылке, — у меня с матушкой отличное отношение было, пока она у петербержских Копчевигов жила. Но как-то не задумывался.

— Не задумывались, что, если ваш отец — пихт, а мать — роска, вы пихт только наполовину?

— Не задумывался, что этого недостаточно для пихтства! Я, знаешь, даже помышлял там, в деревнях, папашу своего сыскать. Странный он был, мой папаша. Ну и подумал, что его, может, в младшее, как говорится, отечество потянуло. Как меня вот. Ан нет-с, нетути. Они его предателем считают, что уехал да на роске женился. А я вот, знаешь, на пихтских женщин посмотрел и душу-то его всю сразу и понял, да.

— И как вас только из города выпустили, — снова хмыкнул хэр Ройш-младший.

— Говорю уж больно складно, как меня не выпустишь? Я привёз обратно ценные, что называется, материалы. Отличные материалы, эт-но-гра-фи-чес-ки-е. Знаешь, какой у пихтов главный праздник?

— Какой?

— Никакой! У них триста шестьдесят пять праздников в году. Есть вот, к примеру, Кругломордие. Это день, когда все набивают за щёки тряпки — или там чего другое — и так ходят. Или вот, например, Комарица. Весь год пихты ловят комаров, а потом запускают их в самый большой амбар и запирают. С песнями, с радостью, как говорится, на лицах. После, подождамши, дверь амбара открывают, и который первым вылетел, тот и победитель. И у меня все триста шестьдесят пять записаны, так-то. Небесполезно, иными словами, съездил.

Хэру Ройшу-младшему иногда казалось, что граф Набедренных городит чепуху, и потому для него было определённым откровением осознание того, что чепуха, оказывается, бывает чрезвычайно разнообразной. Как и подобает вруну, Хикеракли разливался увлечённо, убеждённо и наслаждаясь звуками собственного голоса. В голосе слышалась изрядная самозабвенность, и хэр Ройш-младший неожиданно подумал, что это ровно та же черта, которая раздражает его в мистере Фрайде. Тем непонятнее было, почему Хикеракли не раздражал, а забавлял. Быть может, дело в банальной тяге к запретному? Слушать на лекции выступающего полагается, а отвлекаться на сторонние разговоры — нет, и потому второе становится слаще. Но было несколько обидно признавать, что хэр Ройш-младший не чужд столь обыденного и нерационального способа мыслить.

— …Взять, к примеру, национальные стереотипы — чуждые вам, быть может, в Росской Конфедерации, — вещал тем временем Фрайд. — В Европах они процветают. Каждый смеётся над соседом, каждый подмечает его броские чёрточки. И каждый, конечно, твердит, что сосед на его счёт ошибается. Но ошибается ли? Я утверждаю: стереотипы есть доведённые до абсурда глубинные свойства явлений. Запишите. Более того, они нужны нам, пусть только как подложка для антагонизма. Поясню на более близком вам примере. В Росской Конфедерации есть народ тавров. Говорят, они всегда ходят при ножах, любят только своих коней и опираются в быту на архаичные представления о «чести». Так ли это? Конечно нет! Конечно, любой из вас сможет припомнить тавров, избравших совсем иную жизнь…

— Я не смогу, — пробурчал себе под нос хэр Ройш-младший.

— …Но я утверждаю, что в глубине любого из них живёт настоящий, древний тавр при ноже, коне и чести.

— Косы забыл, — снова не удержался хэр Ройш-младший. Повертев головой, он отыскал в зале тавра по имени Плеть — одного из портовых разбойников. Тому не хватило приставного стула, и он с абсолютно непроницаемым видом подпирал стену возле входа, являя собой всецелое воплощение стереотипа.

— И в этом нет ничего дурного! То, что отражается извне стереотипами, внутри является, если хотите, корнями, пущенными в нас нашей же культурой. Зачастую они врастают столь глубоко, что кажутся неотделимыми от нашего «я», но я утверждаю, что границу эту провести можно. Можно и нужно. Ведь только осознание того, где заканчивается «я» и начинается «она» — культура, страна, родина, — позволяет действовать во имя общего блага. Позволяет вообще о нём говорить.

— А есть ещё праздник Безудержное Веселье, — беззастенчиво вклинился лишённый внимания Хикеракли. — Не знаю, впрочем, почему его так назвали… В этот день каждый пихт должен соорудить себе рога. Все, и женщины, и мужчины, соревнуются за звание «главного самца» — у кого рога, так сказать, представительней, тот и победитель. В прошлом году выиграл один старец, сумевший водрузить себе на голову нечто вроде самокатного устройства — знаете? И не сломал же шею…

Очередная глупость хэра Ройша-младшего доконала, и он издал смешок. Сидевший спереди студент, не обращавший никакого внимания на громогласные тирады Хикеракли, немедленно обернулся и шикнул.

— Умение шипеть ещё не делает тебя лебедем, — грубовато выпятил на него подбородок Хикеракли. Студент только покачал головой и вернулся к натужному конспектированию. Хикеракли, полностью в свою очередь удовлетворившийся, улегся на парту грудью и сделался лиричным.

— А ещё я видел Вилонскую степь, — неожиданно сентиментально поведал он. — Я ж не только по пихтским деревням, там меня всего на недельку-то и приняли. Но вот он — видный европейский учёный, наверное! — твердит про страну, про дух там какой-то… А как по мне, нет никакого духа в абстракции. Нужно самому походить, руками потрогать. Прочувствовать, как говорится, атмосферу. Пропуск из города негоже ведь на каких-то пихтов расходовать, а? Вот я так и рассудил. Поездил по Росской Конфедерации.

— У вас есть средства? — вежливо удивился хэр Ройш-младший. Хикеракли крякнул:

— Ну когда вы, друг Ройш, так ставите вопрос, то лучше сказать «походил». Да несложно ведь это. Там в гости напросишься, тут с конём поможешь, просто услужишь кому… Вы, хозяева, привыкли слуг недооценивать, а я самое главное умею, что в жизни вообще есть главного: не теряться.

— Как сказать — привыкли недооценивать, — не согласился хэр Ройш-младший. — Если вдуматься, тот факт, что именно слуг и прочий люд в первую очередь кормят пилюлями, говорит как раз о высокой оценке способностей вашего сословия.

— Ценили б высоко — проследили бы, чтоб ели, — фыркнул Хикеракли. — Я говорил уже, что папаша мой был странный? Странный-престранный. Он эти пилюли в конский навоз закапывал, просто выкинуть ему почему-то недостаточно было.

Хэр Ройш-младший невольно заинтересовался.

— И многие так делали? Манкировали, в смысле, законом?

— Не очень, — Хикеракли снова зарылся ладонью в копну волос. — Тут, вот как Сигизмундушка наш Фрайд говорит, борются не люди, а силы, что называется, высшие. Сила наплевательства и сила традиции. Вроде бы и надо, коль так отцами положено, а вроде бы и зачем делать, если можно не делать. Я никогда не следил внимательно, нет. Ну а потом — уж это ты всяко знаешь, аристократ мой, — потом баронесса рехнулась, так что сила наплевательства потерпела поражение. Но я уже взрослый был, да на хорошем счету, меня слишком не терзали.