Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

• Название: Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке
• Автор: Альберт Мифтахутдинов
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

И в этой книге А. Мифтахутдинов остается верен своей теме: Чукотка и ее люди. Мир его героев освещен романтикой труда, героикой повседневных будней, стремлением на деле воплотить в жизнь «полярный кодекс чести» с его высокой нравственностью и чистотой.

---

Это случилось в 1252 году, в канун рождества. Святая Клара была уже тогда очень больна… При ней не было никого из сестер, все они ушли на богослужение в церковь… Когда приблизилась полночь, Кларе стало страшно обидно, что она не может присутствовать на богослужении. Она пожаловалась богу. Не успела она кончить, как услышала голоса и увидела на стене, напротив своего изголовья, какие-то картины. Через несколько секунд голоса и картины слились в четком зрительно-слуховом отражении церковной службы…

При изучении вопроса конгрегация обрядов учла также один эпизод из жизни святого Франциска. Он увидел однажды на поверхности воды необычайно четкое и ясное отражение лица святой Клары в сияющем ореоле.

Приняв все это во внимание, конгрегация пришла к заключению, что за семьсот лет до изобретения телевидения святая Клара была не только субъектом, но и объектом передачи изображения на расстояние».

…Через два часа упряжка была у домика геологов.

Геннадий лежал, закутанный в одеяла. Он сильно обморозил ноги выше колен и простудился. В дороге его прихватила пурга. Тогда он решил идти по берегу океана до первой брошенной избушки, проскочил распадок и вовремя понял, что надо идти только в одном направлении, в данном случае на запад, взяв ориентиром океан.

— Как ты нашел меня? — удивился Геннадий.

— Скажи спасибо Тадеушу Врезе. И молись все время святой Кларе.

Он решил, что я окончательно спятил.

Тогда я вытащил «Бронзовые врата», открыл страницы со схемами и рассказал, как я его искал.

— А медведя ты видел недалеко от избушки, и варил вермишель в миске, и не хотел есть нерпу…

Геннадий кивнул и больше не удивлялся.

— Кстати, верни карабин… И может быть, скажешь, почему ушел?

— Я и сам не во всем разобрался. Но ясно одно: мне осточертела эта жизнь в этой избушке.

Ночью пришел трактор. Я взял у ребят кое-какие продукты и рано утром отправился домой. Встречали мою упряжку все: и Николай, и Вера, и Наташа.

— Ну?..

— Все в порядке. Жив он. У геологов.

Я рассказал все подробно и напомнил, что сегодня Восьмое марта, а у нас в избушке две женщины, и надо отметить праздник.

— Но, как? — развел руками Николай.

— Сюрприз. Это прислал для вас начальник партии. Скоро трактор и к нам зайдет. — Я вытащил из рюкзака бутылку московской «Старки», несколько буханок свежего хлеба, конфеты и яблоки для Наташи.

Мы включили «Спидолу», дом заполнила музыка. Ужин мы приготовили роскошный. Выпили за женщин нашей избушки и за всех женщин, которые ждут. За Геннадия мы пить не стали, а вот за Тадеуша Врезу — с удовольствием.

…Осенью я опять побывал в этих местах. Новый мотор был на байдаре Николая, и мы славно поохотились на моржей.

— А где Геннадий сейчас? — спросил Николай.

— В Москве.

— Там ему будет хорошо, — улыбнулся Николай.

Танец маленьких медведей

И вот я остался один. Вчера ребята двинулись по берегу на восток, и теперь я в этом заброшенном поселении окончательно один. В тундре или тайге одиночество переносится легче, а здесь все напоминает о людях — каждая раскрытая настежь дверь покинутого дома зовет в гости, а там только пустые стены и остатки скарба могут рассказать про обитателей этого жилища.

Когда вечерний туман обволакивает дома, в некоторых раздаются неясные голоса, какие-то шумы, и кажется, будто тени мелькают в окнах, и мысли о привидениях невольно начинают тревожить. Нет, одному в тундре лучше, чем в пустом поселении… Ты один со своей палаткой и оружием, и костром, и тебе спокойно — ничто не тревожит, только непогода. А если и зверь поблизости, он обойдет стороной.

Вот как-то маршрутили мы по среднему течению нашей речки, к вечеру пал туман, мы уже готовились к ночлегу, я заливал костер. Он зашипел, и клуб белого пара оторвался от земли и поднялся вверх, растворился в тумане. И тут сбоку раздалось чье-то хрюканье.

Я оглянулся и оторопел — мимо палатки шли не спеша медведица и два медвежонка. Звери видели палатку и костер, но тем не менее шли близко, посматривая в мою сторону.

Мамаша остановилась, один из малышей направился к палатке, она рыкнула на него, он вернулся. Я позвал ребят, вылез Виталий с ружьем, зарядил жаканом, ждал. Вася кинул мне фальшфейер, а сам лихорадочно рылся в своем фотохозяйстве, искал пленку самой высокой чувствительности, которая могла бы сладить с туманом.

Я зажег фальшфейер, швырнул его в сторону медведицы. Малыши отскочили.

Представьте себе сотни три бенгальских огней, горящих одновременно, — вот какой огонь у фальшфейера.

Сноп пламени и дыма бился на земле, медведица удивленно смотрела, как занимается мокрая тундра, больше минуты горел огонь, потом она подошла к внезапно затихшей шутихе, запах ей не понравился, она рыкнула на малышей, и они потрусили в гору, не тронув людей и палатку.

Виталий перевел ружье на предохранитель, а Вася вздыхал и охал, сетовал на «закон всемирного свинства», по которому, когда есть сюжет, непременно не окажется под рукой фотоаппарата или нужной пленки.

Медведица была черной, и мы запомнили яркий рыжий кусок на ее правом боку.

— Пыталась стать искусственной блондинкой, — заметил Виталий, — но узнала, что сейчас не модно.

К нам в бухту зашел вельбот чукотского морзверобоя Акко, и я ему рассказал о встрече с Рыжебокой, о том, что она не боится огня.

— Знает людей… все понимает, вот и не боится. У меня для них есть оружие. — Акко засмеялся и вытащил из кармана виеви.

Это два длинных ремешка, соединенных куском кожи, как у рогатки, только кожи больше и посередине с разрезом — чукотская праща. В кожу закладывается камень, праща раскручивается над головой, потом резко останавливается в том направлении, куда в этот момент показывает рука, камень вылетает, а кожа резко хлопает, вот почему там прорезь — для звука, и звук получается сильнее, чем от выстрела малокалиберки.

— Медведь не любит виеви, — смеется Акко.

Но сейчас я один, и Акко не заедет больше сюда, и даже чайки в туман не садятся на крыши пустых домов.

На троих у нас слишком много оборудования. Когда долго ходишь пешком, любая мелочь в рюкзаке, кажется, весит вдвое больше.

Перед экспедицией Васе было строго наказано, чтобы поменьше брал фотоаппаратов, пленки и разных там объективов. Он уверял, что взял минимум. Но когда по приезде на место мы распаковались на берегу, нашему взору предстал добытый из недр спального мешка объектив чудовищных размеров. В линзу этого объектива можно было вставить Васину физиономию в натуральную величину вместе с бородой. Поднять это чудо фототехники можно было только двумя руками.

— Это телевик, — наивно оправдывался Вася. — Сам делал. Без телевика нельзя… гм…

«Им бы сваи в землю забивать», — мелькнула у меня рационализаторская мысль.

— По утрам годится вместо гантелей, — вздохнул самый сильный из нас Виталий.

— Я сам его буду таскать! Черствые люди, что вы понимаете в искусстве? Эх!

Вася засунул телевик в спальный мешок, взвалил его на себя и, крякнув, пошел к домику.

На птичьем базаре мы оставили Васю среди камней в засаде, а сами спустились на берег. Море штормило. Снизу Васин телевик выглядел пушкой времен адмирала Нахимова, направленной в сторону фрегатов Ага-паши. Одного выстрела мортиры такого калибра было бы достаточно, чтобы ни птиц, ни базара не существовало больше никогда.

Мы уходили по берегу от базара, чтобы не пугать птиц и не мешать Васе работать Берег труден — большие каменные развалы. Приходится карабкаться по скользким валунам, волны разбиваются о них, обдают нас брызгами. Мокрые, мы вышли наконец на узкую галечную косу под высокими обрывами.

У отдельного камня клыками кверху валялся мертвый морж. Волны шевелили его тушу. Мы заметили кучки медвежьего помета, крупные следы, а рядом следы помельче. Медвежье семейство совсем недавно побывало тут.

Морж был цел, звери его не тронули. Знать, были сыты. В это время года они с большей охотой едят ягоды, мелких грызунов, коренья, травы. Вот если б весной они на него наткнулись — другое дело, весной они шастают по берегу, едят выброшенную штормом рыбу, мелких, крабов, водоросли. — все, что попадется. Весной не погурманствуешь.

Следы вели к соседней скале, на ней тоже ютились птицы, тысячи птиц.

— Тише! — тронул меня за руку Виталий.

По обрывистому склону карабкалась медведица. Шла она легко, только из-под лап сыпались земля и мелкие камни. За ней тянулся малыш. Виталий протянул бинокль:

— Смотри, да это блондинка!

Действительно, на боку медведицы рыжело пятно. А где же второй медвежонок? Второго нигде не было. Мы пошли к скале, чтобы рассмотреть зверей поближе. Медведица заметила нас, но не волновалась. Она понимала, что на скалу за ней мы не полезем, не такие дураки.