Михаил Найман - Плохо быть мной

• Название: Плохо быть мной
• Автор: Михаил Найман
• Издательство: Время
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9691-1260-5

Добрый, наивный, влюбленный, неприкаянный русский американец Миша входит в нашу реальность как бы из небытия, из-за прикрытой судьбой двери — роман Михаила Наймана публикуется посмертно. Обидно, конечно, что автор, не доживший до сорока, никому не даст интервью и не подпишет книгу, но издательство уверено, что ей и без того суждена широкая известность. Так проносится реактивный самолет — уже скрылся за горизонтом, а звук только нарастает. Начитанные люди заметят родство героя с Холденом Колфилдом из романа Сэлинджера. Это хорошо: Холдену будет не так одиноко за горизонтом, ему будет приятно сознавать, что у него есть такой способный братишка в русской литературе.

---

Подкатилась старуха со сморщенным лицом и попросила меня передать, чтобы в следующий раз в один из термосов не клали сахара — у нее диабет. За ней появилась другая, тоже со сморщенным лицом, и сообщила, что ей кажется, чай вполне сладкий.

— Сладкий чай — это хорошо, — попробовал я войти в разговор. — Будоражит.

На это женщина сказала мне, что это верный признак.

— Верный признак чего?

— Когда просыпаешься утром, пьешь сладкий чай и тебя с этого будоражит — верный признак того, что наступило время для новой дозы и дело срочное, — пояснила старушка. — Когда будоражит с сахара, это значит, что вчера ты пустил в ход только три кубика и тебе срочно требуется догнаться.

Элизабет стала прощаться, сначала со старушками, потом со мной. Все собирали свои вещи, укладывали в сумки. Элизабет повторила, чтобы я приходил в следующую пятницу на Двадцать Пятую улицу. Все это произошло слишком быстро, и вдруг в парке остались только я и еще пара бездомных.

Мы со старушкой, которая сказала, что сладкий чай будоражит, направились к улице Святого Марка. Я подумал, что для этой женщины все что угодно, есть верный признак, что пора вмазаться, но говорить этого вслух не стал. Мы подошли к концу парка. Она сказала, что идет проверить сына, ему очень плохо и у него, наверное, кристаллизировалось легкое.

— Лежит на скамейке третий день и не двигается. Хоть бы встал достал что-нибудь поесть, а то лежит, словно это комната отдыха. Форменный оболтус. Ни одна больница его не возьмет, потому что в прошлый раз, когда он лечился, главный врач нашел у него под матрацем шприцы и пять кубиков. Откуда, ума не приложу, я ему их в тот день точно не передавала.

Она стала глядеть по сторонам, объяснила, что никак не может найти собаку Джойса. Скорее всего, пропала. Она за ней должна присматривать, а уже больше двух недель не видела.

— А где сам Джойс?

— Джойс в тюрьме. Защищал одну девушку от полицейского, и его посадили.

Я предположил, что Джойс, должно быть, защищал девушку активнее, чем следовало.

— Джойс человек чести, — согласилась со мной старушка. — И когда на кону стоит честь другого человека, Джойс готов пожертвовать собственной жизнью. Он защищал честь той девушки от полицейского, да так пылко, что его посадили в тюрьму на целых три года — вот как важна ему честь другого.

— Этот полицейский оскорбил честь девушки?

— Именно. Пытался задержать ее, когда она выносила из ювелирного какую-то мелочь. Джойс ему этого оскорбления не простил. Отстаивал честь этой девушки так, что ему дали три года. А я взялась присматривать за его собакой, но мне кажется, что она пропала.

— А полицейский?

— Да мне плевать! — неожиданно резко и горячо отозвалась старушка. — Выплачивают, поди, пенсию как инвалиду. Такие, как он, неплохо устраиваются в этой жизни, получают пенсию, не то что мы. Сидит в коляске, а ему капает на счет полторы тысячи в месяц. Хотела бы я, чтобы меня так избили, чтобы я имела с этого полторы тысячи. Знаешь, что? Полиция — это дьяволы, и они преследуют нас, потому что видят на нас печать Святого Духа.

Она замолчала, ожидая моего подтверждения, но я ничего не сказал. Я терпеть не мог полицию, но трудно было согласиться, что это причина, почему копы гоняют бездомных.

— Знаешь, что я поняла? Что жизнь таких вещей не прощает. Господь ничего не пропускает, и тебе всегда воздастся по твоим делам. Вот Бешеный Джимми обокрал меня, а на следующий день его зарезали, — с торжеством сообщила она.

На этом мы распрощались, парк закончился, и каждый из нас пошел своей дорогой.

Я шел по Сент Маркс стрит к Бродвею. На улице была одна молодежь. Все одеты беднее моих английских друзей, а некоторые — даже бездомных, с которыми я только что тусовался. Все это были жители Сент Маркс — одного из самых дорогих районов Нью-Йорка. Рваные выцветшие пончо, накинутые на плечи девушек, широкие приспущенные штаны, растафарианские шапки, серьги в бровях, губах и во всех остальных частях тела. Я увидел одетую, как бродяжка, красивую девушку, с умным, интеллигентным лицом. Но, не знаю почему, был уверен, что с ней все равно будет неинтересно. Люди, живущие в таком районе, обязаны иметь интеллигентные лица. Живя в районе для богемы и интеллигентной публики, всю энергию направляешь на то, чтобы иметь умное лицо.

Мне пришлось идти мимо подворотни, я обернулся и заглянул внутрь, зная, что увижу в ней кого-то. Под обшарпанным навесом стояла молоденькая девушка в черном платке. У нее был вид вставшей под навес намеренно, в попытке укрыться от этого мира так же, как мусульманские женщины занавешивают лицо от взглядов мужчин паранджой. В черном платке она напрашивалась на сходство с православной греческой монахиней. В скорбном выражении печальной строгости, с которой она несла красоту, просвечивали аскетизм и святость, не свойственные этому городу. Такие лица встречались в начале прошлого века, когда не было телевидения, поп-музыки, журнала «Плейбой». Красота лежала на ней, как на инвалидах их физическое уродство, из-за чего эта девушка всегда будет в мире лишняя. Я посмотрел на нее мимолетным взглядом, когда проходил. Мы встретились глазами. Мне привиделось волнение на ее лице, и фантастическая мысль пришла в голову: что я прилетел сюда лишь затем, чтобы встретить ее в этой подворотне. Она прожила свою жизнь для того, чтобы встретиться взглядом со мной, я — чтобы с ней — свою.

Я прошел всю улицу Сент Маркс, не переставая о ней думать. Вышел на Бродвей, свернул налево и зашел в «Тауэр Рекордс». Я спросил у кассирши, где у них диски «Паблик Энеми», она ткнула пальцем — на той полке. У нее были инопланетные глаза, потому что за день через «Тауэр Рекордс» проходили тысячи человек, и со сколькими из них ей приходилось иметь дело!

Я взял с полки один из альбомов «Паблик Энеми». Это был легендарный «It Takes a Nation of Millions to Hold us Back». Один из лучших альбомов в мире. Записанный в 88-м году, он звучал современнее многих дисков, что вышли сегодня и выйдут потом. Я смотрел на названия песен, которые знал наизусть уже много лет. Со мной происходило то, о чем пелось в песнях. Я бросал словесный коктейль Молотова, сварганенный из гневных нападок Чака Ди, во взрослый буржуазный мир, который ненавидел. Я прятался за баррикадами уникальных рифм Флэйва Флэйвы, выстроенных им вместе с ребятами из SW1. Я участвовал во всех бунтах, которые организовали «Паблик Энеми», и я был один из тех, кого пытались удержать нации миллионов[7], — теперь я вспоминал об этом.

И я успокоился. Подержав диски «Паблик Энеми» в нью-йоркском «Тауэр Рекордс», я понял, что сделал то, чего так давно хотел.

Я вышел из магазина и пошел обратно по Купер Сквер. Я был расслаблен и уверен в том, что мне не надо никому ничего доказывать. Я шел по Купер Сквер и совсем не видел людей. Я знал, что совсем недалеко от квартиры Полины, но это ровным счетом ничего не значило.

На пути был книжный магазин «Барнс и Нобл». У дверей стояла небольшая группа народу, немногим больше десятка. Стояли плечом к плечу, спинами ко мне, увидеть, на что смотрят, было невозможно. Протолкнувшись вперед, я увидел, что на самую обыденную сцену. Центром внимания были девушка и маленький котенок, над которым она склонилась. Девушка сидела на корточках и гладила ему спинку одинаковыми механическими движениями, тот жалобно мяукал в такт поглаживаниям.

Прошло некоторое время, прежде чем я понял, что девушка — та красавица в платке, поразившая меня торжественно обреченным видом в подворотне на Святого Марка. Скорее всего, глазеющие чувствовали похожее, иначе зачем бы они собрались?

— Бедненький, — говорила девушка, — никто о тебе не заботится! Совсем один в этом городе — как я тебя понимаю!

Фраза досконально описывала момент, когда я увидел ее под аркой, и сердце мое екнуло. Она тогда тоже была совсем одна в этом городе, и ее положение тоже никто не понимал так, как я. Сама же она прекрасно понимала, что благодаря своей утонченной красоте обречена быть чужой в этом мире.

— Бедняжке нужно молоко, — холодно сказала она, как заведомо знающая, что не найдет отклика. Голос и интонация были из фильма сороковых годов. — Хочешь молока, киска? — обратилась она к котенку, находя общение с ним более органичным, чем с кем-нибудь из толпы.

— Я принесу молоко, — вызвался я.

Она не удостоила меня даже взглядом.

Я открыл дверь книжного магазина и поднялся по лестнице. В «Барнс и Нобл» на втором этаже было кафе «Стар Бакс».

— Молока, — сказал я девушке за стойкой.

— Вы его берете с кофе? — спросила она неживым голосом. Смотрела на меня в упор, но не видела. Никого не видела.

— Нет, — ответил я и лишь тогда спохватился, что ответ неправильный.

— С вас два пятьдесят.