Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

• Название: Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма
• Автор: Георгий Голохвастов
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978–5–9796–0122–9

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов (1882–1963) — автор многочисленных стихотворений (прежде всего — в жанре полусонета) и грандиозной поэмы «Гибель Атлантиды» (1938). Чрезвычайно богатое, насыщенное яркими оккультными красками мистическое ощущение допотопной эпохи, визионерски пережитое поэтом, кажется, подводит к пределу творчества в изображении древней жизни атлантов. Современники Голохвастова сравнивали его произведение с лучшими европейскими образцами эпического жанра: «Божественной комедией» Данте, «Освобожденным Иерусалимом» Тассо, «Потерянным Раем» Мильтона. Философско-эзотерический эпос Георгия Голохвастова «Гибель Атлантиды» является выдающимся поэтическим произведением в освещении истинности платоновского предания и Атлантической Традиции, идущей к нам из тьмы тысячелетий.

---

Глава пятнадцатая

Светлы лампады под звездным мерцаньем;
Земля согрета небес созерцаньем,
Помин священный раздумчиво тих.
Но вдруг в молчанье минут дорогих
Ворвались крики со струнным бряцаньем,
И, словно вызов, в тиши прозвенев,
Мятежной песни раздался напев.

Среди домов, что вздымаются рядом
Один другого роскошней, пышней,
Большой дворец, с величавым фасадом
Из черных, белых и красных камней,
Горит огнями над сонным каналом:
Здесь вождь Атлантских полков и галер
Дает Ацтлану открытый пример
Греха, в размахе досель небывалом.
Шумит толпа говорливых гостей;
Уже похмельем вина и страстей
Овеян пир их в кругу одичалом.
Здесь сонм несчастных и страшных людей,
Чернее черных, как ночь, лебедей,
Надменно сделал наш праздник предлогом
Для новой битвы с величьем Творца,
И силы зла, в состязании с Богом,
Сплотились дружно в твердыне дворца.

Порока дети, слепые созданья!
Они не верят ни в час воздаянья,
Ни в жизнь бессмертья; их совесть глуха
К заветам правды; небес откровенья
Для них безмолвны. В утехах греха
Безумцы ищут для сердца забвенья,
Больной отрады на краткость мгновенья.

Безбожье — веру грозит пошатнуть:
«Спешите, люди! Недолог наш путь,
И нет нигде нам от смерти спасенья;
За ней — ни жизни, ни дня воскресенья.

Рожденье наше — случайности дар,
Кончина наша — случайный удар;
Пред нами — склепа безмолвного дверца…
И вот, дыханье ноздрей наших — пар,
А слово — искра от трепета сердца.

Когда ж угаснем, рассыплется в прах
Земное тело, а дух, нас живящий,
Развеян будет, как ветром в лесах
Полдневный воздух нагревшейся чащи.

О нас в грядущем забудут века,
Потомство нас не помянет приветом.
Как сумрак ночи бледнеет с рассветом,
Как, тая, в небе идут облака,
Так наша жизнь — прохождение тени,
А дни и годы — к могиле ступени:
За вечным тленом — ни кар, ни наград,
И нет оттуда дороги назад.

Так, будем жить, наслаждаясь мгновеньем,
С беспечным смехом, с живым дерзновеньем
Земные блага изведать спеша;
И пусть, как счастьем, как юностью, миром
В короткий праздник упьется душа.
Мы маслом роз умастимся и миром,
Мы сердце хмелем утешим за пиром
И будем песни слагать, чтоб для нас
Весенний свет бытия не угас.

Пока ни мы, ни цветы не увяли,
Пусть дышит грудь благовонием их!
Вспугните тени! Гоните печали,
А с ними — Мудрых, Святых и Благих!

Зовем лишь тех мы, кто просит участья
В разгаре жизни, кто ищет, как счастья,
Утех минутных, кто всем пренебрег,
Чтоб слышать зовы в бряцаньи серег,
Чтоб жаждать страсти, победней похмелья,
Чтоб пить лобзанья, язвительней стрел:
Нам тот попутчик, кто молод и смел.
Промчимся в жизни, как ветер ущелья,
И след повсюду оставим веселья,
Гирлянд измятых и пролитых вин,
Как нас достойный и верный помин!»

Они в безделья изнеженных трутней
Проводят время безрадостных дней.
И срок их — полночь. Пороку уютней
Вдали от Солнца; под кровом теней
Порывы плоти смелей и алчней:
Чем смена острых желаний минутней,
Чем злей кощунство, чем чувства распутней,
Чем хмель угарней, — тем радость полней,
Тем яд скифосов заздравных нужней,
Тем громче струны ликующих лютней
Рокочут в блеске неверных огней.

В святую полночь — вновь зло налетело.
Толпились лодки у пристани белой,
Пестро огнями светился портал;
И вождь радушно приезжих встречал
Вверху, у ярко раскрашенных сходней,
Связавших пристань с вертепом-дворцом.
Его хозяин был первым жрецом
В безверьи, мрачном, как тьма преисподней:
Служил греху всё смелей и свободней
И был, могучий, с прекрасным лицом,
Кумиром жен и мужей образцом.

Герой, он был бы по праву достоин
Любви, почета и лавров венца.
Плечистый, рослый, выносливый воин,
С душой, горящей отвагой бойца,
Он с бурей спорил в набегах далеких,
Просторы жарких морей бороздя,
Прошел пустыни и в битвах жестоких
Был взыскан громкой удачей вождя.

Ходя по миру в поход из похода,
Круша упорство враждебных нам стран,
Везде любимец царя и народа
Купил победу ценой своих ран.

Но в годы странствий Атлантских флотилий,
В заморских землях средь диких племен,
В трудах военных душой закален,
Он сжился с долей боев и насилий;
Разящий бич побежденных владык,
Рабов-народов гроза, он привык
В чужих дворцах к расхищенью богатства,
А в чуждых храмах к делам святотатства;
Как вепрь свирепый, вонзающий клык
В живое тело, он трепет злорадный
Впивал при стонах мученья; и в нем
При виде крови восторг плотоядный,
Волнуя страсть, разгорался огнем.

Усвоив нравы суровых колоний,
Любил он темных религий уклад;
Ни в чем он, в жажде всечасной погони
За бредом жизни, не ведал преград
И шел всё дальше путем беззаконий,
Забыв, что трудны дороги назад.

Когда же сердцем свободолюбивым,
Привыкшим счастье ловить на лету,
На миг внезапно прозрел он тщету
Плотских стремлений за призраком лживым
И понял вдруг пред лицом красоты,
Что есть предел и его своеволью,
Что в этом мире в лучах чистоты
Есть рай, закрытый для грешной мечты, —
Тогда палящей, мучительной болью
Душа пронзилась… И снова он в ночь
Ушел от света за прежним обманом,
Стремясь тяжелым дурманным туманом
Минутный проблеск добра заволочь.

Никто не знал в его свите безбожной,
Что вождь надежно от взоров укрыл
Свой мир любви, дорогой и неложной,
И грезы чистой невиданный пыл:
В полночном буйстве кощунственных оргий
Кипела в сердце тоска, как смола;
В объятьях женских слепые восторги
Душа, как чашу забвенья, пила;
И он, безбожник, погрязший преступно
В зловещей тине порока и зла,
Святые грезы любви недоступной
Сжигал в пожаре разврата дотла.

Глава шестнадцатая

Идет служенье. И в капище круглом,
С двумя жрецами, в полуночный срок,
Иштар встречает безбожный пророк:
Восторг в лице истомленном и смуглом,
Густые кудри над сумрачным лбом,
Как хищный клюв, переносье — горбом;
В губах румяных и чувственно-пухлых
Усмешки дрожь. Богохульный девиз,
Как вызов, выткан по трауру риз.
Кажденье серы дыханьем протухлых
Яиц дымится. В костлявой руке
Лже-маг сжимает орудье закланий —
Трехгранный нож, и на сизом клинке
Чернеют кровью запекшейся грани.

Со стен свисает гирлянда-змея
Разрыв-травы с жестколиственным терном,
И пурпур ягод на мраморе черном,
Как кровь, пылает. Высоко царя,
На своде красны, как кровь, острия
Шестиконечной звезды из коралла.
В средине храма высокий помост;
На нем, литой из цветного металла,
Стоит кумир в человеческий рост, —
Источник жизни в прообразе фалла.
Узором грубых и гнусных фигур
Покров помоста умышленно вышит;
Огонь алтарной жаровни чуть дышит,
Клубится дым мандрагоры и хмур
Зловещий идол, окутанный чадом.
Пред ним, от хмеля и страсти слепа,
Беснуясь, пляшет и скачет толпа:
Мужи и жены — все вместе; и градом
С их лиц спадает струящийся пот;
Их щеки бурным огнем разогреты,
Дыханье жарко и руки воздеты
В порыве дружном. Как водоворот,
Несет их пляски стремленье, и тесен
Их круг под ритм завывающих песен:

В смерче вращенья —
Пламени крещенья…
Прославлен Лингам!
В смерче вращенья —
Дух очищенья…
Прославлен Лингам!
В смерче вращенья —
Тайна общенья…
Прославлен Лингам!

В страсти общенья —
Тайна крещенья
И очищенья!..
В смерче вращенья,
Исходит Лингам!

Но сразу жалким тоскующим плачем
Прервало песню блеянье овцы:
К закланью жертву готовят жрецы.
И с мрачным блеском во взоре незрячем
Свой нож заносит поющий пророк.
Еще блеянье, как будто спросонок,
Объятый страхом, заплакал ребенок…
И в сердце жертвы вонзился клинок.
Овца метнулась; и хлынул поток
Невинной, жарко дымящейся крови.
А жрец, насупив сращенные брови,
Ее сливает в чугунный котел.
В кровавых пятнах и пол, и треножник;
В кровавых брызгах недвижный безбожник;
Он кровь вдыхает, он очи возвел
К звезде на своде; в лице — напряженье.
Внезапный шорох… Меж женщин движенье…

Пронесся смутным жужжанием пчел
Невнятный шепот неясной тревоги:
В толпе со стуком копытцев прошел
И вдруг вскочил на помост — длиннорогий,
Как полночь черный, мохнатый козел.
Вскочил и замер видением мрачным
У ног кумира, как будто прирос,
И лишь привычным движением жвачным
Шевелит быстро свой чувственный нос.

Огонь оживший пылает в жаровне,
Костей и мяса удушлива гарь;
Ужасен кровью залитый алтарь.
Чернее мысли… желанья греховней…
И снова пляски томящий недуг
Людей свивает в танцующий круг.

Девы, вас зовет Лингам
В мир, открытый лишь богам!

Полумесяц — серп Лингама —
В небе всплыл, как челн рыбачий,

Чуждый в море берегам.
Чу! гремит эпиталама
Узам сладостных безбрачий, —
Девы, вас зовет Лингам!
Умащайтесь ароматом
Драгоценных благовоний
С безбоязненной мечтой:
Близок Он в челне рогатом,
Близок миг его погони
За влекущей наготой…
Гуще волны фимиама, —
И Двурогий Гость в зените!..
Пойте гимн его рогам!
В свите светлого Лингама
Тело кровью окропите:
Девы, вас избрал Лингам!

И девы, с песней, спешат, как для пира,
Надеть из веток терновых венцы;
А маг с помоста, во имя кумира,
Кропит их кровью закланной овцы.

Он бросил травы на угли в каганце;
Волной поплыл белладонны угар,
И все помчались в ликующем танце,
Как птицы, стаей трепещущих пар.

Он грядет!
Он придет
В просветленьи!
Вихрь несет,
Как полет,
В устремленьи.
Свергнут гнет:
Мир цветет
В преломленьи.
Дух поет,
Плоть зовет
В окрыленьи…
Он придет,
Он возьмет
В исступленьи!..

И блещет похоть в горящих глазах:
«Вращайтесь!.. Вейтесь!..» Не бешеный скоп ли
Подземных духов на черных крылах,
Взметая, носит подхваченный прах?
«Лингам!.. Вращайтесь!..» Пронзительны вопли;
Терзают люди одежды в клочки;
Хватают ветки и терном колючим
Со свистом хлещут; из язв ручейки
Горячей крови текут, и под жгучим
Дождем уколов восторгом летучим
Пьянеют люди, вертясь, как волчки.

Вторично кровью из чаши алтарной
Кропит безумцев неистовый маг;
И пляшет сам, окровавлен и наг,
Вращаясь вихрем в горячке угарной:
«Сливайтесь!..» — кинул он радостный клич,
И возглас души ужалил, как бич…
Толпа в смятеньи дробится попарно.
«Лингам!.. Сливайтесь!.. Сродняйтесь!.. Лингам!..»
И люди ищут, подобно врагам,
В борьбе бесстыдной — победы любовной.
Тела змеятся от судорог, словно
Стремится с плотью расстаться душа
Под хрип дыханья прерывисто-частый.
Достигли страстных верхов оргиасты…
Снуют старухи, лампады туша…

А рядом — комнат и зал анфилада;
Сады разбиты на крытых дворах;
Журчат фонтаны, и ночи прохлада
Приветно веет в древесных шатрах
Разлиты крепких духов ароматы,
Лазурной пылью покрыты полы
И всюду говор и смеха раскаты.
В хрустальных сводах столовой палаты
Огни в хрустальных лампадах светлы;
Чертог богато цветами украшен,
Хлопочут слуги и гнутся столы
В убранстве пышном под тяжестью брашен.

Здесь всё, что может порадовать взор
И тонко вкуса утешить причуды:
Меж чаш заздравных и звонкой посуды,
Затейлив кубков чеканный узор;
Цветов тепличных искусен убор;
Обильны яства на кованых блюдах,
Несчетны сласти и, в красочных грудах,
Плодов привозных изыскан подбор;
Душисты вина в прозрачных сосудах
И в красной глине тяжелых амфор.
Но пир окончен. Истомно и душно.
На пищу гости глядят равнодушно,
Забыты чаши и вял разговор.

Насытясь вдосталь, как варвары, мясом,
Упившись хмелем отведанных вин,
Следят мужчины лениво за плясом
Рабынь под сиплый напев окарин.
Другие женщин, почти оголенных,
Влекут, и тут же на шкурах пантер
Слепая похоть, пьяней, чем сикер,
Сплетает змеи их рук воспаленных
И будит, трепет животный в телах…
Печально вянут цветы на столах…

Глава семнадцатая