прот. Лев Лебедев - Москва патриаршая

• Название: Москва патриаршая
• Автор: прот. Лев Лебедев
• Жанр: Религиоведение

---

Решающим моментом в созревании замысла о Новом Иерусалиме следует признать появление в русском переводе в 1655 году «Скрижали», о которой уже говорилось. Символичное, духовно-таинственное изъяснение литургии, храмовой архитектуры и священных предметов, содержащееся в этой книге, поразило, как мы помним, не одного Никона. Поместный собор Русской церкви 1656 года признал ее не только «непорочной», но и «достойной удивления». Символический образ мышления «Скрижали», вполне усвоенный Никоном, привел его к величайшему озарению: патриарх воспринял образ палестинского Иерусалима как одновременное отображение «Иерусалима Нового» Небесного (как образ Рая). Две разные идеи русского духовнообщественного сознания и архитектурного творчества соединились в одной точке в сознании патриарха Никона! При этом синтезе обе они претерпели значительное изменение.

Основой, самым сердцем народного благочестия Никон, как и все русские, считал православное подвижничество, находящее свое кристаллическое выражение в монашестве. Оно, недаром называемое «ангельским образом», является преображением, предначинанием на земле Небесного Царства. Монастырь в своем идеале есть община людей, всесторонне связанных друг с другом духом любви и взаимообеспечением в системе различных «послушаний». Монастырь - град Божий посреди земли, остров спасения, прочно отгороженный стенами от «житейского моря, воздвигаемого напастей бурею». Монастырь - наиболее последовательное и яркое выражение Церкви. Не считая домовых церквей в своих палатах, Никон не построил ни одного отдельного (приходского) храма, но только - монастырские.

Как отмечалось выше, в XVI веке понятие Иерусалима прилагалось к Москве - столице могучей и великой Руси. В связи с этим в проекте Бориса Годунова 1600-1601 годов была своя логика: подобие Иерусалимского храма как центральной святыни христанства должно быть в центре Руси и даже в центре самой Москвы, в Кремле. Это было бы последовательным осуществлением Москвы как второго Иерусалима, духовного центра современного православного мира. Если бы Никон воспринял только эту идею, он должен был бы строить подобие Иерусалимского храма пусть не на месте Успенского собора, но все же в Кремле или, по крайней мере, поблизости от него, но обязательно в столице.

А Никон - в стороне от Москвы. Ближайшей причиной этому можно считать то, что Никон вознамерился воспроизвести на местности целый комплекс святых мест Палестины, связанных с земной жизнью и подвигом Господа Иисуса Христа, включавший Елеон, Фавор, Вифанию, Гефсиманию, реку Иордан, Вифлеем, и т. д. Такой комплекс развернуть в Москве было бы, конечно, невозможно. Но это не единственная причина. Никон явно хочет осуществить свой замысел подальше от мирской суеты, в уединенном месте и в то же время недалеко от Москвы. И строится подобие Иерусалимского храма не как отдельный собор, а в монастыре - месте молитвенных подвигов и трудов, где все подчинено одной цели - возводить человека к Царству Божию, Царству Небесному. Выше уже отмечалось, что монашество наиболее ясно и последовательно представляет и выражает православную Церковь как остров среди волн житейского моря. Отсюда, не теряя значения подобия земной святыни христианства, Новый Иерусалим главным образом должен выражать идею Царства Небесного, достигаемого людьми на спасительном острове Церкви.

В таком случае никоновский Новый Иерусалим в духовном значении по своему замыслу оказывается все же самым центром мира, центром определенных смыслов концентрических кругов. Если принять, что православный Восток затоплен мусульманством, то Россия - остров среди волн враждебного иноверного мира; в самой России остров спасения - Церковь Божия; в ней самой остров спасения от суеты «мира сего» - монашество; центром же русского монашества должен стать Ново- Иерусалимский монастырь; центром монастыря - храм, образ тех мест, где совершились спасительные подвиги и победное Воскресение Господа Иисуса Христа - залог общего воскресения верных в радость вечной жизни в Царстве Небесном. Такое положение Ново-Иерусалимского собора нельзя не признать даже более «центральным», чем если бы он был построен в Москве как отдельный храм. Тогда он оказался бы вне монашеского круга («острова»), среди суетной стихии мира.

Смысловому положению Нового Иерусалима удивительно соответствует его положение на местности: полукруг (в символике это иногда все равно что круг) гор с трех сторон - полукруг реки - круг («остров») возвышенности - округлый (овальный) храм. Символика космичности, вечности.

Вынесенный из Москвы Воскресенский монастырь означал также, что поистине «Новым Иерусалимом», «Царством Божиим», началом Царства Небесного является в России Церковь, ее православное духовное благочестие, а не вещественная земная столица, хотя она и представляет Россию как единственную в мире великую православную державу, ибо в последнем значении Москва - «третий Рим». Такое отделение Нового Иерусалима от «третьего Рима» поразительно совпало с раздором (отделением) друг от друга патриарха и царя - «носителей» и сознательных представителей этих двух значений или восприятий одного и того же общества.

Окончательное оформление замысла о Новом Иерусалиме следует отнести к 1655 - началу 1656 года. В июне 1656 года Никои покупает у боярина Романа Боборыкина землю под этот монастырь. В том же году начинается строительство деревянной обители, а с 1658 года разворачивается создание каменного Воскресенского собора и прочих святых мест во образ палестинских. Возникает «подмосковная Палестина»...

Что могло привести Никона к решению создать целостный комплекс подобий палестинских святынь?

Отдельно взятому собору Воскресенского монастыря можно было, конечно, придать значение Небесного Иерусалима в смысле Откровения Иоанна Богослова. Но все равно по своему облику этот собор оставался бы прежде всего лишь образом земного вещественного храма в Иерусалиме палестинском. Как, с точки зрения основного закона иконографии, можно признать такой собор образом всего «града святого», «Иерусалима Нового», «Небесного»? Откровение описывает Небесный Иерусалим как будто совсем не так, как выглядит храм Гроба Господня, и вообще не как храм, а как град, в котором и храма нет «ибо Господь Бог Вседержитель - храм его и Агнец» (Откр. 21, 22). Однако Откровение говорит, что в этом граде есть «престол Бога и Агнца» «и рабы Его будут служить Ему» (Откр. 22, 3). Что же касается престола Бога и служения Ему, то Иоанну Богослову дано видеть это в следующих образах. «Престол стоял на небе и на престоле был Сидящий» (Откр. 4, 2). Окрест этого главного престола-трона (седалища) расположены еще престолы - седалища малые для «старцев» - «священников» (4, 4). Перед троном Вседержителя горят «семь светильников» (4, 5), перед ним же расположен «золотой жертвенник» (8, 3), под жертвенником содержатся «души убиенных за слово Божие» (6, 9). К престолу и жертвеннику подходят ангелы, «опаясанные по персям золотыми поясами» (15, 6), совершая различное служение Богу. При этом у них оказываются «золотые кадильницы», «чаши», «книги». Ангелы, старцы, священники и праведники, пребывающие здесь, приносят Богу славословия, молитвы, прошения, воспевают: «Свят, Свят, Свят Господь Вседержитель» (4, 8), «Аллилуйа» (19, 1) и т. д. Все это происходит в «храме Божием», который «отверзается на небе» (11, 19; 15, 5-8; 11, 1). Значит, в «Иерусалиме Новом» нет храма лишь в земном значении как человеческого здания для молитвы, а таинственный Божий храм, где престол Вседержителя и Агнца, все-таки есть!

Нетрудно видеть, что все происходящее в «храме небесном» и само устройство этого храма поразительно соответствует устройству алтаря православного храма, особенно большого кафедрального собора, и Божественной литургии, совершаемой архиерейским служением. На горнем месте - престол (седалище) архиерея, по сторонам - престолы (седалища) для сослужащего духовенства. Перед горним местом - семисвещник, за ним - то, что ныне называется «престолом», но в древности называлось именно «жертвенником» (или «трапезой»); под ним - мощи мучеников (или по современной практике - в антиминсе мощи святых). Диаконы и иподиаконы, опоясанные по персям, входят и выходят, совершая каждения и различные служебные действия; поются славословия, молитвы, в том числе - «Свяг, свят, свят», «Аллилуйа» и т. д.

Значит, алтарь православного собора - это уже образ Божия храма на небе. В литургической символике алтаря, кроме того, определенные предметы издавна обладали значением основных мест земной жизни и подвига Господа Иисуса Христа. Так «предложение», которое ныне называется «жертвенником», знаменовало собою Вифлеем и вертеп, где родился Господь, а также - Елеон, с которого Он вознесся на небо. «Жертвенник», ныне называемый престолом, знаменовал Голгофу и гроб Христа Спасителя.

Следовательно, алтарь православного собора - это не образ (в иконографическом смысле), но все же определенное знамение святой земли - Палестины (в смысле литургическом). Здесь заметно явное неравновесие, неполнота: образом храма небесного алтарь может быть иконографически, а образом земной Палестины - нет. А между тем именно Палестина как «земля обетованная» - прообраз обетованной земли Царства Небесного, тем самым только и может быть образом этого Царства, его проекций на земле, преломленной в соответствии с устройством земной, вещественной области бытия. Об этом косвенно свидетельствует Откровение Иоанна Богослова, в котором Иерусалим Новый означает не город в узком человеческом значении, а именно все Царство Небесное как область нового бытия праведников (21; 24, 27). Поэтому, чтобы создать иконографический образ Царства Небесного, Нового Иерусалима, необходимо создать подобие всей святой земли Палестины в целом (а не одного какого-либо ее святого места), то есть как бы вынести из алтаря и развернуть на местности Голгофу, Гроб Господень, Вифлеем, Елеон и т. д. Тогда вместе с храмовым алтарем, без сомнения отображающим «престол Бога и Агнца» и служение окрест него, такое подобие «земли обетованной» может претендовать на определенную благодатную полноту таинственной связи с первообразом - Царством Небесным.