Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

• Название: Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
• Автор: Андрей Гришин-Алмазов
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026129-2, 5-271-09944-Х, 5-9578-1243-9

По мнению большинства историков многие преобразования и реформы Петра Великого были начаты ещё во времена правления его старшего брата.

Новый роман современного писателя А. Гришина-Алмазова с полным основанием может быть отнесён к исторической эпопее.

В книге собрана целая галерея мест, событий и лиц XVII века; автор широко использует документальный материал, известные и малоизвестные факты, а также уникальные архивные находки, которые позволяют по-новому взглянуть на многие события.

---

А главные русские силы тем временем готовились к переправе, которая началась в третьем часу ночи поутру на Двадцать седьмое августа и обошлась почти без потерь. Турки были застигнуты врасплох, а когда по лодкам попытались ударить из пушек, на турецкие окопы обрушился ураганный огонь русских дальнобойных пушек с острова. Турецкие канониры почти не видели плывущих в темноте лодок, а русские пушкари били точно: по приказу Ромодановского орудия навели на турецкие окопы ещё засветло.

Началось то, чего Ромодановский ждал четыре года и к чему готовил армию двадцать пять лет, обучая и выращивая русских полковников и генералов, создавая солдатские полки — основу армии. Впервые в сражении у Днепра солдатских полков было больше, чем стрелецких, а русских полковников в этих полках — больше, чем иноземцев. А также впервые внутри армии часть полков были объединены в дивизии.

Лишь только лодки ткнулись в берег, как солдаты, ведомые полковником войсковым, захватили батарею и развернули пушки против отступающих турок. В это время к Войкову прибыл «дикий» отряд, возглавляемый князем Федькой Тохтамышевым, пять сотен казанских и две сотни астраханских татар.

Видя, что русские ещё не закрепились, располагая двойным перевесом, крымский хан Селим-Гирей решил сбить переправившихся в реку и налетел на «дикий» отряд. В темноте татары перемешались, татарская речь, татарская одежда, где свои, где чужие — не разобрать. Это вызвало ещё большее замешательство. Войков, Версов и Левенец, дав залп из пушек, атаковали сразу тремя полками.

Воевода боярин Григорий Ромодановский, не отходивший от берега всю ночь и всё утро, теперь торопил строителей моста, и как только он был закончен, по нему сразу перешли пятнадцать тысяч генерал-поручика Григория Косагова, которые сразу отбросили турецкие силы и выдвинулись вперёд.

В турецкий лагерь под Чигирином поскакал гонец. Паша и крымский хан доносили верховному Ибрагим-паше, что больше «мочи нет» атаковать русскую армию, что убиты сын крымского хана, два сына турецкого паши, множество мурз.

Ибрагим-паша двинул к берегу Днепра свои главные силы — до сорока тысяч пехоты и конницы. Но было уже поздно.

Ибрагим-паша атаковал весь день, до вечера, убитые исчислялись тысячами. Бой не затихал и ночью. К утру двадцать восьмого августа вся русская армия переправилась на правый берег, силы сравнялись. До середины дня ещё турки безуспешно атаковали русские позиции, неся большие потери, а затем русская пехота и казачья конница, атаковав, пошла вперёд. Турецкая армия была разгромлена и побежала, оставляя всё.

Продвинувшись немного вперёд, армия остановилась на отдых. К Чигирину был послан драгунский полк подполковника Тумашева, а преследовать отступавших татар пять тысяч донских казаков во главе с Григорием Косаговым. Тридцатого августа казаки настигли турецкую армию и атаковали обоз. Бросив обоз, Ибрагим-паша отступил к Ингульцу. Казаки повернули к русской армии.

Вся военная кампания заняла четыре недели и стоила Турции четверти армии, не считая вспомогательных войск, татар, валахов и молдаван. Только под Чигирином пало до шести тысяч человек. Были подсчитаны и русские потери. Погибли две тысячи четыреста шестьдесят два русских ратника, около пяти тысяч получили ранения. Войско показало профессиональную выучку и готово было идти далее. Отдохнув, пятого сентября в строгом порядке войско подошло к Чигирину. Передовой отряд был направлен в Черкассы. Но прибыла грамота от думы, коя указывала, за болезнью государя, что «Русская держава не хочет дальнейшего обострения отношений с Турцией». Под Чигирином и на Днепре султану преподали жестокий урок. Теперь следовало проявить сдержанность и посмотреть, как султан себя поведёт.

Государь поправился, и дума в полном составе заседала в малой Золотой палате.

Сегодня государь жаловал молодого князя Ивана Вол конского стольником, Аверкия Кирилова в думные дьяки, князя Никиту Вяземского по просьбе Воротынского воеводой в Каширу и Ивана Ивановича Ржевского в окольничие.

Пожалования первых трёх прошли быстро, а вот с Иваном Ржевским государю пришлось задержаться, с ним разговор был долгим:

   — Я помню тебе, Иван Иванович, с отрочества, когда был ещё царевичем. Отец мой всегда был к тебе милостивым и всегда считал наиразумнейшим воеводою, за што, может и с опозданием, жалую тебе воеводою ближним и окольничим.

Царь промолчал, что Григорий Ромодановский, Михаил Голицын и Иван Воротынский просили у царя для Ржевского боярства, как заслуженной награды, но Милославский, Хитрово и Волынский выступили против. Стрешнев с Василием Голицыным промолчали. Дума так и не пришла к решению.

Царь продолжал говорить, вспоминая всё это:

   — Боярин князь Григорий Ромодановский-Стародубский и гетман Самойлович просят, штобы в Чигирине воеводствовал не иноземец, а свой, русский, желательно вельможного роду. Лучше тебе нам не найти. Роду ты столь древнего, што и говорить не приходитьси, роду Рюрика. А воинские твои доблести нам ведомы, с того отправляйси в Чигирин и принимай город, замок и гарнизон в своё воеводство.

Ржевский, в новой жалованной шубе, низко склонился:

   — Да, род мой испокон веку служил Руси и государям русским и любую службу во благо родине почитал за честь. Ия, што в моих силах будет, всё содею.

На самом краю тайги, почти там, где начинается тундра, лес окружал долину, в которой лежал городок Пустозерск. Вокруг теснились высокие сопки, дома карабкались вверх по склонам, сбивались в крутые извилистые переулки, разбегались по каменистым пустырям.

Улицы в городке рано пустели, тишина окутывала дворы, вязко-грязные улицы — стоило глянуть вокруг, и было понятно, как прочно городок отрезан от всего мира: за сопками угадывалось обширнейшее безлюдное пространство тайги.

Из-за обилия сосланных в городок староверов во главе с Аввакумом здесь самый последний отрок и тот знал грамоту, книги были в каждом доме.

Теперь сюда привезли боярина Артамона Сергеевича Матвеева с сыном Андреем и их вещи, что остались случайно после досмотра боярина князя Ивана Богдановича Милославского. Дом, в который их поселили, года три пустовал. Артамону Сергеевичу пришлось многое доделывать и переделывать, а то и делать заново. Главным делом стала заготовка дров, печь в доме была дрянная и много тепла теряла, и дров приходилось запасать вдвое. Приставленный к Матвееву стрелец от безделья и по сердечной доброте во всём помогал, научил вялить мясо и рыбу, замачивать клюкву на квас да и многому другому. Когда полетели первые белые «мухи», Матвеев был готов к зиме. Теперь, сидя возле печи, он писал письма государю одно за другим и похожие одно на другое:

«Царю, Государю и великому князю Фёдору Алексеевы чу, Великой и Малой и Белой Руси Самодержавцу. Не имеющи помощи и заступления всесильного и милостивого Бога и тебя, помазанника его, Великого Государя, бьёт челом холопи твой бедный и до конца разорённый, Арта мошка Матвеев с убогим сиротою сынишком своим Андрюшком. В прошлом годе, зависти и ненависти ради, при несено на мени, холопи твоего, напраслина, чего в уме моём не было, и доколе дышу, того не будет, и безо всякой моей вины отлучён от твоей Государевой милости и по слан в Сибирь в Верхотурье воеводою, но затем по твоему указу оставлен в Лапшеве, и в прошлом годе ноября в двадцать пятый день по твоему указу приезжал полуголова Алексей Лужин и спрашивал у мене, холопа твоего, книги лечебника, в котором лечебнике многия статьи писаны циферью, и тот лечебник и людишек моих, Ивашка-еврея и Карла Захарка, велено у мене взяти. И говорено были о моём злом умысле противу тебе, Государь. С чего пом и ну, што какого лекарства у вас, Великого Государя, после ваших Государевых приёмов оставались, и те лекарства при вас, Великий Государь, выпивал я ж, холоп твой. А наши, Великого Государя, дядьки сказывали, што того не было. Так вы, Великий Государь, то очами своими зрили...»

Артамон Сергеевич не успел дописать письмо, как дверь открылась, и в дом вошёл протопоп Аввакум. Сана он был лишён, однако рясы не снял. Хитрые глаза с искоркой посмотрели на Матвеева:

   — Вот где Господь довёл встретиться, Артамон Сергеевич, не ждал небось. А ведь и ты на мене хулу лил.

Матвеев спрятал письмо в шкатулку.

   — Я уже почитай месяц в Пустозерске, — спокойно ответил он.

   — Я то ведаю, — снова с улыбкой произнёс Аввакум. — А помнишь дом свой: ковры, зеркала, столы дубовые иноземные.

   — То кровью и потом было заработано.

   — Всё нам Господь даёт и велит делиться с ближним. Иисус Христос, который не имел греха, умер на кресте, взяв на себя все наши грехи.

   — Каждый служит Господу по-своему.

   — Слова, слова, ими всё прикрыть можно. А в Евангелии от Матфея сказано: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убити; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне».