Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

• Название: Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
• Автор: Андрей Гришин-Алмазов
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026129-2, 5-271-09944-Х, 5-9578-1243-9

По мнению большинства историков многие преобразования и реформы Петра Великого были начаты ещё во времена правления его старшего брата.

Новый роман современного писателя А. Гришина-Алмазова с полным основанием может быть отнесён к исторической эпопее.

В книге собрана целая галерея мест, событий и лиц XVII века; автор широко использует документальный материал, известные и малоизвестные факты, а также уникальные архивные находки, которые позволяют по-новому взглянуть на многие события.

---

Стрелец, стоявший у крыльца, при виде царя посторонился. Опираясь на посох, Фёдор поднялся по ступеням, вошёл вовнутрь. Сидя у окна, что-то писал новый подьячий, лицом очень знакомый и сразу вскочивший и поспешивший навстречу. Фёдор присмотрелся внимательней.

   — Откуда-то мене твой лик знаком? — любопытствуя, спросил он.

   — Ещё в отрочестве государь, когда были наследником, вместе с ныне покойным князем Воротынским на соколиной охоте, часовенка в лесу и стрелецкий сотник. — Речь Андрея Алмазова была сбивчивой.

Лицо государя просияло:

   — Часовенка ещё изнутри светилась.

Андрей закивал головой.

У Андрея вдруг появилось неожиданное желание исповедаться, он мрачно посмотрел на рынд, и, уловив его взгляд, Фёдор жестом отослал тех ближе к двери. И Андрея как прорвало. Он стал сбивчиво рассказывать царю обо всём: о любви к Алёне, Приказе тайных дел, о выборе царёвой невесты его отцом, о шведском посольстве, и поездках в Болгарию и Грузию, о боярине Матвееве — обо всём, умолчав только о царевне Татьяне Михайловне. Фёдор внимательно слушал. Он многое видел, многое знал. Но тут открывалось такое, что показывало всех, в том числе и его родных, совершенно с другой стороны. Выплывали такие тайны, от которых становилось жутко. Тайны государственные, церковные, семейные. Да, этот человек знал слишком много, и будь Фёдору побольше лет, за жизнь Андрея можно было бы не дать и полушки.

   — Аки ты живёшь со всем этим?

Сзади раздался придурковатый смех царевича Ивана. Оба как бы очнулись.

   — Да, только ликом царских кровей, — удручённо молвил Фёдор, — а умом расплачивается за грехи его породивших. — Помолчав, добавил: — Ты более в ту часовенку не ходишь?

   — Опоганила её сволота якая-то.

Фёдор отвернулся от брата:

   — Ты мене много такого поведал, о чёма я и не догадывался и што мене может помочь, а потому проси, чего хочешь.

Андрей с неподдельным страхом взглянул на государя:

   — Есть легенда, што когда князь Юрий Долгорукий стал наезжать в Москву, когда она ещё селом была, то местный волхв показал ему пещеру на княжем холме, где князь обнаружил залу с вырезанным распятием Спасителя и алтарь белого камня. Говорят, ему в той пещере открылось будущее. Лишь после того он велел на месте села поставить город. Если есть в том правда, хотел бы я посетить ту залу.

Царь смотрел на Андрея широко раскрыв глаза, затем медленно поманил двух рынд:

   — Найдите быстро боярина Богдана Матвеевича Хитрово.

Рынды кинулись исполнять волю государя. Вскоре Хитрово с почтением и заискиванием смотрел на государя.

   — Богдан Матвеевич, тут мене про подземную церковь, што под Кремлём, сказы сказывают. Говори истинно, ести такая?

Хитрово затряс головою:

   — Ход в неё знаю, но сам там не был, и отец ваш Алексей Михайлович в неё не спускалси. — Испугавшись, добавил: — Даже крысы туда не идут, боятси.

   — А мы вот ныне сойдём, — сказал царь жёстко.

Хитрово, помня участь Милославского, даже спорить не стал, сразу повёл в бывшие казематы Тайного приказа. Оттуда в подвалы, затем ниже — на первый ярус, к ходам, по которым вода в Кремль течёт. Далее на второй ярус, где в красном кирпиче ходы, построенные ещё при Иване Грозном, и далее — на третий ярус, где всё белым известняком уложено, то ли при Иване Красном, то ли ещё ранее. А далее пошёл ход прямо в земле, вернее, в сплошной глине, будто огромным червём прорытый. Стены ровные и почти круглые. Царевич Иван, испугавшись, прижался к Языкову. Факелы от недостатка воздуха едва горели, что делало всё вокруг ещё страшнее. Недостаток воздуха чувствовался и во время дыхания, казалось, воздух хотелось укусить. И вот когда стало казаться, что впереди только преисподняя, ход расширился и в свете факелов появилась известковая стена с узким проходом посередине. На стене кириллицей было что-то высечено. Фёдор подошёл ближе и стал читать:

— «Азм княж Гюргий, седьмой княж Ростовский и третий княж Ростово-Суждальский, сын великого и светлого княже Володимира, что царски одежды вослед свожу деду и прадеду носил и что его отцу на том же столе сидящего Бог не сподобил. Реку со слезми, что от отца свово по младшеству самую бедную землю восприял в земле Русской, где от города до города боле ста вёрст. Да и городов тех по пальцам перечесть можно, обе длани не сложив. Где на всю мою землю един каменный собор отцом моим заложенный и людьми его мастеровыми возведённый. Где вместо серебра и злата на столы княжеские пиршеские ставят дерево резное, в слезах моренное, и медвежатину почитают на уровне телятины. Тою землёю я владею с шести лет, по смерти брата свово старшего, крестным отцом своим убиенного, вместо отца пестуном взрощенный, на дикой половчанке обвенчанный, одноруким архереем под венец подведённый. А по восприятии венца того волхвами ярославскими вглубь сей пещеры спущенный, где видения чудные мене поведали, что при сыновьях моих земля моя будет в Русской земле самой наибогатой, и земли чужедальние на то богатство злобой и завистью зальютси, но не помыслют на силу её. И не будет мастерства, которого бы в моей земле не знали бы и не умели. И не спадёт гордыня на землю мою, и Господь трижды предупредит её, прежде чем покарать при внуках моих, лишив заступы своей».

Царь Фёдор Алексеевич с братом Иваном, боярин Богдан Матвеевич Хитрово, постельничий, окольничий Иван Максимович Языков и подьячий Посольского приказа дворянин Андрей Ерофеевич Алмазов стояли возле стены, так и не решаясь войти в низкий узкий проход. Четверо рынд стояли поодаль. Что там за этим проходом, узнать никто не решался.

Государь посмотрел в глаза Андрею, как бы говоря: «Ты хотел туды войти, што ж не входишь?» Увидев, как тот потупился, развернулся.

Возвращались молча, как будто что-то такое содеяли, за что впоследствии будет стыдно. И, выйдя наружу, каждый отправился по своим делам. Об этом спуске в чрево земли старались никогда не вспоминать, будто согрешили.

Царь Фёдор проснулся рано. Его любовь, семнадцатилетняя государыня Агафья Семёновна, спала рядом. Фёдор нежно прикоснулся губами к её щеке. Последнее время он называл жену «Божии даром и Солнечным лучиком среди тёмных туч». Он любил её всей душою, а пришедшая зима так сблизила их, что не было человека ближе и родней. Фёдор был счастлив как никогда. Жена, суженая. Скоро будет ребёнок, даст Бог, не такой болезненный, как он.

Фёдор тихо встал и подошёл к окну. За окном всё шёл снег. Двадцатая зима его жизни, а знание о стольком, словно прожил лет семьдесят, не зря в старину говорили: «Знание многого несёт печать».

— Почему я тогда так и не вошёл в подземную церковь? Чего так испугался сейчас, когда я так счастлив?

Он не мог ответить себе сам. Он продолжал стоять и смотреть на падающий снег.

Агафья тоже проснулась, но не подавала вида. Она тоже была счастлива, просто парила душой над Кремлём в своих мечтах, летала как во сне. Ей даже не приходила мысль о том, что здесь рядом, в дальних покоях, спит вдовая царица Наталья Кирилловна, всего девять лет назад также парившая в своих мечтах, также боготворящая своих детей, но ныне забытая и всеми оставленная. В задумчивости Агафья лежала и смотрела на царя, и он, повернувшись, увидел её взгляд.

   — Агаша, солнышко, ты што не спишь?

   — Я люблю тебя, Федя.

   — Я тоже тебя люблю, ты же знаешь. Ты же Божий дар, не зря я тебя во время крестного хода увидел.

   — А вдруг дочка родитси? — неожиданно спросила Агафья.

   — Ну и што, назовём, аки мою матушку, Марией.

   — А коли сын?

Стали вместе имя ему придумывать, перебрав самые известные в царском дому.

   — А давай, Агаша, назовём его, аки пророка, Ильёю, — предложил Фёдор. — Илья Муромец вона какой сильный, пущай и наш сын будет сильный-пресильный. Илья тридцать три года с больными ногами сидел, аки я. Если мене не поднятси, пущай он распуститси аки маков цвет.

   — Ну, так и назовём.

На том и порешили, начав обсуждать, кто будет крестным.

Они ещё долго обсуждали свою будущую жизнь, забыв про мудрость, гласившую, «что загад не бывает богат».

Второго января по приказу крымского хана Мурад-Гирея русских послов Василия Тяпкина, Никиту Зотова и Семёна Раковича извлекли из ямы, отвезли к морю и под смех окружающих предложили вымыться. Хотя на этой стороне гор снега не было, но тёплой погоду назвать было невозможно. Тяпкин первым показал пример, скинув одежду и зайдя в воду по пояс. Зотов и Ракович последовали за ним. Бывалый казак Семён даже поплавал, чем прервал смех. Татары, сидя на конях, с содроганием смотрели на трёх русских. Тяпкин, чтоб досадить своим «надзирателям», плескался дольше всех, пока его не позвали. Облачённых во всё чистое, послов доставили в Бахчисарай, выделили тёплые покои, куда доставили несколько блюд жареной баранины. Объевшиеся мясом и разморённые теплом, послы повалились спать и проспали до следующего дня. А утром прибыли шесть казаков, охранявших их добро. Они привезли царёвы дары и торжественные одеяния послов.