Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

• Название: М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание
• Автор: Михаил Садовяну
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1976

Ливиу Ребяну и Михаил Садовяну — два различных художественных темперамента, два совершенно не похожих друг на друга писателя.

Л. Ребяну главным образом эпик, М. Садовяну в основе своей лирик. И вместе с тем, несмотря на все различие их творческих индивидуальностей, они два крупнейших представителя реалистического направления в румынской литературе XX века и неразрывно связаны между собой пристальным вниманием к судьбе родного народа, кровной заинтересованностью в положении крестьянина-труженика.

В издание вошли рассказы М. Садовяну и его повесть "Митря Кокор" (1949), обошедшая буквально весь мир, переведенная на десятки языков, принесшая автору высокую награду — "Золотую медаль мира". А также роман Л. Ребряну "Восстание"(1932).

Вступительная статья и примечания Ю. Кожевникова

Иллюстрации П. Пинкисевича

---

— Так-то так, однако… — попытался возразить Платамону таким же испуганным голосом, но в душе чуть успокоившись при виде безмятежной уверенности сына.

— Знаю, знаю! — снова перебил его Аристиде. — Мне Гергина уже давно все сказала, наплакалась. Я ее долго учил, что надо сделать, даже деньги предлагал, ведь не так много и нужно, но она сама не захотела… Кто же виноват в том, что теперь все узнают и она станет посмешищем? Послушай она меня, никто, даже ее собственная мать бы не узнала, и все было бы хорошо… Теперь, конечно, ничего не поделаешь, придется тебе попозже что-то предпринять, возможно, даже немного раскошелиться, чтобы унять Кирилэ и Гергину. Ты уж сам сообрази, под каким соусом это лучше сделать, ты ведь человек умный и умеешь ладить с крестьянами!

— Это уж конечно! — согласился Платамону, окончательно успокаиваясь. — Не стоит раздувать историю. Правда, лучше бы не доводить до этого… Ну да ладно!

Кирилэ Пэун не находил себе места от обиды и боли. Когда жена рассказала ему, что стряслось с дочерью, он избил обеих. Потом пожалел об этом, подумав, что сам во всем виноват — позарился на больший заработок и нанялся на службу к арендатору, хотя был наслышан о норове его сынка.

Он чувствовал настоятельную потребность хоть как-то отвести душу, особенно когда вернулся из поместья в Амару. Ведь завтра-послезавтра узнает все село. Как он после такого позора покажется людям на глаза? Кирилэ пошел к священнику Никодиму, рассказал ему все, долго жаловался и попросил совета. Священник и сам был расстроен и угнетен своими невзгодами. Он уже давно плохо видел, а теперь ему стал изменять слух. Уразумев наконец, в чем дело, он перекрестился и громко позвал дочь:

— Послушай только, Никулина, что за беда стряслась у несчастного Кирилэ.

Никулина возмутилась, принялась клясть арендатора и его сынка и, в свою очередь, позвала мужа:

— Слышишь, Филип, какое безобразие учинил над дочерью Кирилэ молодой Платамону, студент!..

Филип внимательно выслушал, с осуждением покачал головой и медленно, размеренно спросил:

— Так что ж ты думаешь делать, Кирилэ?

— Потому я и пришел к батюшке, чтобы он меня надоумил, как быть, а то я просто и не знаю, на каком я свете, — пробормотал Кирилэ, не поднимая глаз.

— Гм! — только хмыкнул в ответ Филип и, помолчав, еще раз хмыкнул столь же многозначительно.

Кирилэ Пэун так и ушел, не получив никакого совета, но на душе у него немного полегчало, верно оттого, что он поделился своим горем с другими людьми и послушал, как они ругают арендатора. Ближе к вечеру он пошел к учителю Драгошу. О беде Гергины там уже знали, как, впрочем, знали во всем селе. Весть о проделке Аристиде, дошла даже до Мирона Юги и так глубоко его поразила, что он заявил в присутствии Исбэшеску и приказчика Бомбу:

— Вот какими гадостями они занимаются, а мы еще удивляемся, что крестьяне ропщут и бунтуют.

В доме учителя, в ожидании возможного прихода Кирилэ, разгорелся ожесточенный спор. Николае, брат учителя, узнал о беде Гергины от Петре Петре, которого случайно встретил на улице. Николае так и кипел от негодования и ярости. Он уже давно собирался жениться на Гергине и говорил всем, что другой такой девушки нигде не найти.

— Видишь, как хорошо, что ты не поторопился! — сказала ему Флорика.

— А я думаю, как раз наоборот, если бы ты не откладывал и женился сразу, как полюбил, этот кобель не посмел бы надругаться над бедной девушкой! — сочувственно заметил Драгош.

Николае злобно выругался и попросил брата как-нибудь помочь Кирилэ, чтобы такое издевательство не осталось безнаказанным.

— Ну уж нет! — горячо вскинулась Флорика. — Ты, Ионел, послушай меня и не встревай. Сам знаешь — когда ты поступал по-моему, все выходило как нельзя лучше, а когда не слушал, одни беды на нас валились! Пусть каждый сам о себе думает, не ты же советовал Кирилэ наняться к Платамону, он сам, по своей воле пошел. Сам запутался, пусть сам и выпутывается…

Кирилэ Пэун пришел, как раз когда они, чуть поостыв, заговорили о другом, а Флорика зажигала лампу. Все слушали его очень внимательно, но как только он кончил, Флорика, опасаясь за мужа, сухо заметила:

— Да, плохи твои дела, дядюшка Кирилэ! Надо было тебе с самого начала поостеречься, ты ведь знал заранее, что за гусь сынок арендатора!

— Хуже некуда, сам вижу! — подтвердил Кирилэ, печально посмотрев на нее. — Кабы человек знал заранее, что ему грозит, то поостерегся бы, а так…

— Пожадничал ты и нанялся к арендатору, а Гергина теперь расплачивается, — укоризненно проговорил Николае.

— Да не ругайся хоть ты, парень, меня и так бог наказал! — горестно отмахнулся Кирилэ. — Я-то ведь знал, что у тебя с Гергиной любовь, потому и не стерег ее так строго, на тебя надеялся!

— Я так этого все равно не оставлю, переломаю ему ноги! — скрипнув зубами, выдавил Николае и выскочил из дома, не в силах больше слушать эти разговоры.

Кирилэ Пэун просидел у учителя до самого ужина и ушел, немного успокоившись. Каждое доброе слово было для него настоящим бальзамом.

Теперь он рассказывал о беде Гергины всем, кого только встречал. Староста посоветовал ему набраться терпения — авось все образуется. Лука Талабэ сказал несколько сочувственных слов и тут же принялся подробно расспрашивать о Платамону: не знает ли Кирилэ, какую цену тот предложил за Бабароагу и сколько потребовала барыня.

Один лишь Трифон Гужу, когда Кирилэ все ему рассказал, хмуро ответил:

— Так-то оно так, дядюшка Кирилэ, только у тебя хоть амбар хлебом набит, а мне-то что делать, коли у меня полон дом детишек, а уже с самого крещения ни зернышка кукурузы не осталось?

— Твоя правда, Трифон! — согласился Кирилэ. — У каждого свои невзгоды.

— Когда брюхо набито, то и беда полегче кажется! — буркнул Гужу.

Кирилэ рассказал о своем несчастье даже Пантелимону Вэдуве, приехавшему на два дня в отпуск из полка. Военная форма очень шла Пантелимону. В казарме он старался вести себя примерно, опасаясь, как бы его не наказали и не лишили отпусков. Его мучил страх, что, пока он в армии, Домника его забудет и выйдет замуж за другого.

Петре Петре тоже еще не женился. Он давно уже приглядел себе невесту — дочку Ирины Мариоару, которая прислуживала в усадьбе Мирона Юги, но из-за бедности все откладывал свадьбу. Теперь, узнав о беде Гергины, Петре решил больше не тянуть и обстоятельно обсудил все с матерью, которую намерение сына очень обрадовало. Она и до того не раз советовала ему жениться, и, послушай ее Петре, он уже давно бы зажил собственным домом. Смаранда на второй день пошла сговариваться с матерью Мариоары, а потом и с ее теткой Профирой.

Как раз когда они сговаривались да рядились, Петре повстречал Кирилэ, и тот тоже рассказал ему о том, какие муки он принимает из-за арендатора. Петре выслушал и процедил сквозь стиснутые зубы:

— Я, дядюшка Кирилэ, не простил бы ему этого ни в жисть, хоть бы меня потом убили!

— Твоя правда, Петрикэ, твоя! — униженно согласился Кирилэ.

2

К Титу Херделе неожиданно нагрянул в редакцию священник Белчуг из Припаса. Он был хорошо одет, в новом пальто и новой рясе, с аккуратно подстриженной бородкой, опрятный и нарядный, как жених. Таким Титу никогда его не видел.

— Я получил субсидию за шесть месяцев и приехал, а то призовет меня всевышний к себе и помру, так и не повидав родной страны! — сказал Белчуг с робкой, но в то же время радостной улыбкой. — Приехал сегодня утром и из гостиницы — прямо к тебе, чтобы не блуждать яко слепец по городу, пока я тут ничего не знаю.

Отец Титу, стремясь возвысить своего отпрыска в глазах священника, сказал ему, что сына легче всего найти в редакции газеты «Драпелул». Титу представил Белчуга секретарю редакции, а потом вышел с гостем, чтобы пройтись по центру города и спокойно побеседовать. Священник должен был ему рассказать о всех новостях Амарадии, крупных и мелких, а главное — о свадьбе Гиги, о которой мать кое-что написала, но не так подробно, как Титу хотелось.

Затем Титу стал показывать священнику Бухарест. В первую очередь он повел его к памятнику Михая Храброго{59}, где Белчуг благоговейно осенил себя крестным знамением и даже, по совету Титу, оторвал от венка, бог знает с каких пор висевшего на решетчатой ограде, увядший листик, чтобы сохранить его как драгоценную реликвию и показать дома. Они заглянули в несколько церквей и музеев, побывали в больших магазинах. В палате депутатов и в сенате им не повезло, — они попали на обыденные, скучные заседания и не услышали ни одной важной речи, но Белчугу все равно там понравилось, как ему нравилось все, что он видел и слышал, словно и не могло быть иначе, раз он совершил такое далекое путешествие и потратил столько денег. А Национальный театр, после того как они побывали там вместе два раза, священник до того полюбил, что стал ходить туда почти каждый вечер.