Клэр Бреттонс - С вечера до полудня

• Название: С вечера до полудня
• Автор: Клэр Бреттонс
• Издательство: Международный журнал «Панорама»
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-7024-0966-3

Героиню романа, молодую привлекательную женщину, судьба наградила уникальным даром — внутренним зрением она видит людей, оказавшихся жертвами жестоких преступлений. И хотя для нее самой этот дар — источник бесконечных страданий, душевных и физических, она по мере сил пытается помочь попавшим в беду. Правда, помощь эта приходит иногда слишком поздно… Как же будет на этот раз? В ее видениях — измученная, больная, почти умирающая от страха маленькая девочка, брошенная в углу грязного сарая. Общее расследование сводит героиню с недоверяющим ей частным детективом…

---

— Я ошиблась! — раздался крик.

Габриела?! Вскочив, он бросился в ее комнату. Навстречу ему неслись ее отчаянные рыдания.

— Габи, что с тобой?! — Подскочив к постели, он принялся нашаривать выключатель, чтобы зажечь свет.

— Не надо, — простонала Габриела. — Не надо.

Он присел на краешек кровати. Дрожа всем телом, девушка потянулась к нему и положила руки ему на колени. Он накрыл ее ладони своими.

— Что такое? Тебе снова плохо?

Она не отвечала.

Гордон лихорадочно стал растирать ей руки и плечи.

— Ну скажи мне, что случилось?!

— Что случилось, того уже изменить нельзя, Гордон. И здесь мне никто не может помочь.

Ее тонкий дрожащий голосок надрывал ему сердце. Гордону хотелось обнять ее, прижать к себе, успокоить. Но как она к этому отнесется? Подумав, он решил, что это одинаково необходимо им обоим. Откинувшись на спинку в изголовье кровати, он притянул ее к себе.

— Иди сюда, Габи.

Прильнув к нему, она спрятала лицо у него на груди, и он понял, что поступил правильно. Но Боже, как же она дрожала! Уткнувшись подбородком ей в макушку, он принялся ласково нашептывать ей на ухо все, что только приходило в голову, лишь бы успокоить ее.

— Тсс… это просто сон. Не плачь, расскажи мне все. Не бойся. Что тебе приснилось?

— Это не просто сон. — Ее голос был еле слышен. — Это…

Над крышей дома, сотрясая шаткие стены, прокатился оглушительный гром. Снова полил дождь. Не торопя с ответом, Гордон гладил ее хрупкие плечи и спину. По потолку плясали тени. Отчего же, гадал он, из всех женщин мира только Габриела Вудс вызывает в нем такую нежность, только ее держать в объятиях для него так же естественно, как дышать.

— Это было одно из расследований, — наконец начала она. Голос стал чуть громче, но слезы все еще душили ее. — Тогда жертвой была женщина. Очень красивая. Белокурая, зеленоглазая, с очаровательной улыбкой.

Тельма. Сердце Гордона едва не остановилось. Она говорит ему о Тельме! Сохраняя внешнее спокойствие, он спросил:

— И что же случилось?

— Я пыталась найти ее. Она была такой милой и такой… несчастной. — Слезы хлынули из глаз Габриелы. — Она пошла на рождественскую распродажу и купила деревянную фигурку дикой утки. Все это было и в моем видении.

Гордон знал эту фигурку. Ее вернули с личными вещами Тельмы. Это был ее рождественский подарок Эвансу. Сердце его пронзила резкая боль.

— На стоянке машин какой-то мужчина ударил ее сзади по голове и втащил в фургон. Он привез ее в какую-то ужасную берлогу, там было грязно и мерзко пахло. Он там жил. Он связал ей руки… как Лейси.

Голос Габриелы срывался.

— Я видела ее в течение трех дней. Это было невыносимо. По ночам он приходил к ней и делал… просто ужас что. Первые два дня она еще сопротивлялась. Боролась так храбро, так отчаянно. Но на третий день затихла.

Гордон зажмурился. Дознание установило, что Тельму истязали три дня. От бессильной злобы у него кружилась голова, мутился рассудок. Ему хотелось заставить Габриелу молчать, чтобы его не терзала снова эта мрачная безжалостная правда, но он не мог. Ему необходимо было услышать эту историю из уст Габриелы. Глаза ему жгли непролитые слезы, на лбу выступил холодный пот. Он крепче прижал девушку, сам не зная, кого пытается успокоить — ее или себя.

Габриела чуть шевельнулась и сморщила нос.

— Потом я увидела неоновую вывеску — «Руе де Бурбон». На Гарден-стрит был бар с таким же названием. Я сказала об этом Шелтону, и мы поехали туда. — Ее снова начало трясти. — О Боже, Гордон, мы поехали туда! Осознание ошибки пришло чуть позже.

Он хотел сказать ей правду. Сказать, что не нужно ничего объяснять, что он и сам все знает. Он видел, как воспоминание об этой трагедии терзает Габриелу.

Ее хрупкое тело содрогалось от безутешных рыданий.

— На вывеске бара мигал красный свет. Мы вошли. Там было дымно и темно. От запаха пива и пота у меня закружилась голова. Тут снова пришло видение, и я ощутила резкую боль в горле. Шея огнем горела. Я… я стала задыхаться. Пыталась сказать Шелтону, что мы пришли не туда. Что нам нужна улица с этим названием, а не бар. — Дыхание ее стало хриплым и резким. — Но горло… — Она сглотнула. — Я не могла говорить. Я не могла сказать ему это, Гор. И… и Тельма умерла.

Гордон снова ощутил горечь, щемящую пустоту внутри, гнев оттого, что вмешательство Габриелы, возможно, замедлило полицейское расследование и привело к гибели Тельмы. Он снова пережил страшную боль, обрушившуюся на него в морге, где Эванс опознал тело Тельмы. Никогда ему не забыть этого. Руки и ноги ее были покрыты ссадинами, на груди и бедрах виднелись следы сигаретных ожогов. Но страшнее всего была рваная рана на ее горле.

Габриела заливалась слезами. Он провел по ее щекам тыльной стороной ладони. А стихнет ли ее боль хоть когда-нибудь?

— Мы нашли Тельму слишком поздно.

Охваченный леденящим страхом, Гордон стиснул плечи Габриелы.

— Ты ее видела?

Она кивнула и прижалась к его груди.

— Я кое-как написала, что это не бар, а улица. Мы поехали туда, и я указала дом. Потом Шелтон велел мне оставаться в машине, но я не послушалась.

— Ты пошла за ним? — Глаза Гордона налились слезами, и он поспешил опустить веки. — О Габи…

Изнемогая от стремления уберечь, защитить девушку, он так прижал ее к себе, что она чуть не задохнулась в его объятиях.

— Не знаю, что было дальше. Помню только, как вошла в эту жуткую комнату и увидела ее на постели. — Габриела задрожала всем телом. — Очнулась я в институте доктора Иды Хоффман. Мне сказали, что я два дня была без сознания.

В голосе ее уже не слышалось никаких эмоций, он стал тусклым и невыразительным. От этого неестественного спокойствия Гордону стало не по себе. Он понял, что Габриела уже видела этот сон раньше, и не один раз. Но он пока еще не уяснил, что заставляет ее так страдать — то, что она выдавала себя за экстрасенса и этим замедлила расследование, или то, что, будучи экстрасенсом, совершила ошибку, которая стала причиной гибели Тельмы. Но в том, что страдания Габриелы глубоки и искренни, он уже не сомневался. Ведь она, в отличие от него, видела Тельму не в стерильном морге, а в том жутком месте, где несчастная мучилась и умерла.

Гордон от всего сердца жалел, что его не было тогда рядом с Габриелой, что он не мог разделить с ней ее страдания, помочь ей справиться с невыносимым горем. А она страдала не меньше, чем Эванс. Бедный Эванс! Ведь Тельма была его женой. Подумать только, увидеть свою жену замученной до смерти! Такое может сломить человека на всю жизнь…

К его горлу подступили слезы. А Эванса горе и впрямь раздавило. Тем рождественским утром он сказал Гордону, что без Тельмы жизнь для него потеряла всякий смысл, что она была в его жизни всем, что лучше бы он умер вместе с ней. Только много позже Гордон догадался, что это был крик о помощи… но он его не услышал.

Слепо глядя в потолок, он сказал Габриеле то единственное, что только и мог сказать ей сейчас:

— В том нет твоей вины.

— Нет, это я виновата.

— Почему?

— Я совершила ошибку, и Тельма погибла.

В комнате повисла гнетущая тишина. В окно монотонно стучал дождь. По стеклам, поблескивая в отсветах фонаря, катились крупные капли.

Габриела винила себя в смерти Тельмы. А он, Гордон, винил себя в смерти Эванса, и эта вина была куда значительней, ибо к ней добавилась еще и ложь. Он все время лгал Габриеле. И сейчас, сидя рядом с ней на постели и держа ее в объятиях, он наконец сумел уловить ту мысль, что с самого начала витала где-то в глубине его разума: она ни разу не солгала ему. Единственное, чего она не открыла ему, — это имя Тельмы. Но во всем остальном она была с ним предельно откровенна. А он?

Гордон почувствовал страстное желание рассказать ей о Тельме и Эвансе, о проведенном им расследовании длиною в год. Слова сами просились ему на язык, но он не позволил им сорваться с губ. Как ни жгла его истина, но он не мог открыться ей теперь. Слишком поздно.

Хотя все указывало на то, что Габриела и впрямь экстрасенс, Гордон все еще не был в этом уверен. Она ведь, рассуждал он, вполне могла найти какие-то косвенные улики, указывающие местопребывание Тельмы, и выдать их за видения. Может статься, Шелтон о чем-то проболтался ей, позволил зацепить кончик ниточки, а ей большего и не требовалось, она ведь все схватывает на лету. Но сейчас ее давило чувство вины. Она отчаянно нуждалась в ком-то, кто разделил бы с ней ее ношу. И хотя у Гордона не было на то никакого права, но ему до смерти хотелось стать этим кем-то.

Потянувшись, Габриела с трудом открыла глаза. Комната утопала в солнечном свете. Но она чувствовала себя хуже некуда. Голова болела, в желудке какая-то тяжесть. И тут к ней вернулись воспоминания прошлой ночи. Гордон! Она рассказала ему про Тельму.