Сергей Филатов - Совершенно несекретно

• Название: Совершенно несекретно
• Автор: Сергей Филатов
• Издательство: ВАГРИУС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-264-00156-1

Сергей Филатов — одна из ключевых фигур российской политики последнего десятилетия. С начала 90-х он работал в Верховном Совете РСФСР, три года возглавлял Администрацию Президента, а затем общественное движение поддержки Б. Ельцина на президентских выборах в 1996 году. Анализируя события в стране в самые сложные периоды — путчи, референдумы, войну в Чечне, наблюдая перипетии борьбы за власть, — автор не без горечи пишет об атмосфере интриг в кремлевских коридорах власти, знакомит читателя с многогранными, противоречивыми и не всегда лицеприятными портретами наиболее значимых государственных фигур, и прежде всего Б. Ельцина

---

— Но ведь ЭТОТ телефон отключили…

Как-то в декабре 1990 года Хасбулатов предложил мне стать секретарем Президиума Верховного Совета РСФСР. Такая должность Конституцией не предусматривалась, но при особом режиме работы Ельцина и Хасбулатова — достаточно напряженном, перемежающемся с частыми поездками Бориса Николаевича и непрестанной борьбой с союзным центром и коммунистической оппозицией, да и с оппозицией, образовавшейся в руководстве Верховного Совета в лице Б.Исаева, С.Горячевой, В.Исакова и некоторых других членов президиума, — нужно было создать практически новый, работающий аппарат, новую технологию подготовки заседаний президиума и Верховного Совета. И я согласился.

15 января 1991 года на заседании президиума меня утвердили в этой хлопотной должности. Ельцин при этом не присутствовал: он почти никогда не досиживал до конца заседания, уходя через час-полтора после начала работы. Может быть, это приобретенная на партийной работе привычка первого лица, находящегося в особом положении.

Проработав секретарем президиума некоторое время, я понял, что стал в глазах Ельцина человеком Хасбулатова, и с опозданием узнал, что Ельцин с самого начала отнесся к моим новым функциям холодно. Тогда детали взаимоотношений Ельцина и Хасбулатова были мне совершенно неизвестны, видимо, какая-то трещина между ними пролегла уже в то время. Если у Бориса Николаевича возникали вопросы на заседании президиума или в ходе подготовки к нему, он неизменно обращался к Хасбулатову. Но я продолжал искренне верить, что мое назначение состоялось по их взаимной договоренности и при обоюдной заинтересованности.

Так продолжалось почти полгода, а потом, помню, раздался звонок правительственной связи, и телефонистка сказала, что из машины со мной будет говорить Борис Николаевич. Едва я успел поздороваться с ним, как на меня обрушились упреки: довольно грубо Ельцин стал выговаривать мне за то, что все-де социальные, популярные законы почему-то дают на подпись Хасбулатову, а ему — только второстепенные. Почему-то Ельцин винил в происходящем именно меня, хотя я к подписанию законов тогда не имел ни малейшего отношения.

Там действовал хитроумный механизм, присмотревшись попристальнее к которому я понял, что Борис Николаевич прав: многие законы и постановления действительно подписывались в его отсутствие, то есть их готовность к подписанию была как будто специально под-гадана к периоду, когда Борис Николаевич отсутствовал, находясь в это время в поездке. Вызвал руководителя редакторской группы, из которой и поступал документ на подпись, и попросил, чтобы вопрос этот был снят. Сказал об этом разговоре и Хасбулатову. Ответом было молчание.

На новом посту я начал с организации работы аппарата и создания технологической цепочки подготовки материалов к заседаниям. Общее руководство продолжал осуществлять Руслан Имранович. Он же проводил еженедельные оперативные совещания.

Собрав сотрудников, я сказал, что нам надо постараться забыть о политических баталиях в Верховном Совете. Тут есть и демократы, и коммунисты, но мы должны работать над общими для тех и других решениями Следующим шагом была организация поездок сотрудников в регионы, так как к тому времени были значительно потеряны связи с ними и объективная информация отсутствовала. Третьим шагом стала отработка структуры аппарата. От этого зависело многое, в том числе и четкость в работе технологической цепочки прохождения законопроектов. Хватало забот и с депутатскими проблемами. Были и курьезные случаи. Как-то в почте обнаружил записку депутата Анатолия Шабада, вечного путешественника по «горячим точкам»: «В связи с утратой мною депутатского значка-флажка с булавкой при облете меня двумя вертолетами-штурмовиками прошу выдать мне новый. 21.05.91 г.».

Подготовленные к сессии материалы, как правило, вечером просматривал Хасбулатов, а рано утром (иногда еще дома) — Ельцин. И довольно часто Борис Николаевич вносил в них существенные изменения и поправки, которые заставляли сотрудников выворачиваться буквально наизнанку, чтобы успеть к началу сессии раздать исправленные документы депутатам. К слову сказать, Борис Николаевич всегда умел быстро разобраться в любой ситуации и оценить ее, ему не надо было ничего дополнительно разжевывать. С другой стороны, он никогда не объяснял причин своих исправлений. Не объясняли это и его помощники. Тогда уже ключевое место около него занимал Виктор Васильевич Илюшин. Если хоть раз окунешься в депутатскую работу, многое в ней начинаешь понимать с полуслова. Скажем, после своего депутатства я не появлялся в Госдуме, но, читая документы, отчетливо представлял, как там складываются дела.

Когда вопрос неожиданно снимался — это еще полбеды, но когда включался новый вопрос, а до заседания оставалось несколько часов, а то и минут, — это уже беда для всех, кто его готовил. Аврал тоже нужно было предусмотреть в технологической цепи, то есть обеспечить в случае необходимости скоростной режим подготовки документов. Борис Николаевич никогда сам не вмешивался в подготовительный процесс и впрямую не заставлял сделать что-то к определенному времени, но всегда — и это само собой разумелось — работа у нас должна была спориться. Очень помогал Хасбулатов. Я постоянно ощущал его невидимую поддержку, и, даже когда происходили срывы, он никогда не говорил об этом вслух, беря все удары на себя.

Вначале у меня сложилось впечатление, что сотрудники аппарата ходят как потерянные, будучи явно чем-то напуганы и мало что понимая в происходящем. Стал присматриваться. Разобрался: для них оказались ошеломляющими темпы подготовки различных материалов. Угнетало работников аппарата и то, что их роль становилась отныне второстепенной. К тому же разношерстный — ив политическом, и в культурном, и в эмоциональном планах — депутатский корпус стал превращать Белый дом в поле сражений. Да еще едва ли не каждый депутат не скрывал своего недоверия к работникам аппарата, норовил так или иначе проучить их, пригрозить им, ну а уж накричать на них — этого не делал только ленивый.

И еще. Продолжала действовать партийная организация, которая пыталась по-своему вмешиваться в работу аппарата.

Определились главные задачи: организовать работу и увлечь ею коллектив, добиться его доверия, чтобы люди трудились, понимая — это необходимо России и делаем мы все вместе общее дело.

Постепенно удалось скорректировать структуру, усилить организационный и юридический отделы, редакторскую группу, укрепить информационную службу. Наши работники стали ездить по регионам, ощущать свою полезность на местах и, чувствовалось, — начали оттаивать.

На повестку дня встал вопрос о свертывании деятельности партийной организации. Ее секретарь А.А.Смирнов предлагал преобразовать ее в некую ячейку социалистической партии. Но тут я был неумолим, полагая, что уж в законодательном органе вся политическая борьба, вся политическая полемика должны происходить только на поле деятельности депутатов. Правда, беда заключалась в том, что закона о государственной службе не было, и это вносило много неразберихи во взаимоотношения с общественными организациями, Наконец, в один из дней А.А.Смирнов принес мне протокол собрания, в котором говорилось, что партийная организация в Верховном Совете прекратила свою деятельность и самораспустилась, — коллектив вздохнул облегченно,

Отношение к нам со стороны депутатов постепенно складывалось нормальное, критика звучала лишь еди· ничная, хотя приходилось иногда подыскивать в работе компромиссные решения. Это происходило в тех случаях, когда, например, сверху требовали придержать один документ, а другому дать зеленую улицу. Такое тоже, увы, имело место…

У Хасбулатова и у Ельцина было одно общее качество — оба умели на начальном этапе взаимоотношений с новыми людьми им доверять без назойливой опеки, и за спиной эти «новенькие» всегда ощущали основательную защиту. Но такая защита всегда осуществлялась в обойме с требованием преданности: пока существовала личная преданность, существовала и защита. Когда же доверие нарушалось, у Хасбулатова резче проявлялись подозрительность, мстительность и ядовитость. В такие минуты и часы я невольно сравнивал его со Сталиным.

Они действительно во многом были схожи не только тем, что и тот и другой курили трубку. Оба еще выделялись на общем фоне умением подбирать преданные лично им кадры, быть щедрыми с теми, в ком существовала заинтересованность, отличались талантом плести интриги, способностью мстить и жестоко рассчитываться с мыслившими иначе, наперекор им. Только, по счастью, время теперь наступило другое, и потому возможности у Руслана Имрановича оказались иными.

Как-то раз он и сам непроизвольно дал себе характеристику. Защищая Председателя Центробанка РСФСР Матюхина, он сказал: «Человек он, конечно, своенравный, никого не слушает. Но маленькие люди имеют свойство быть немножко злыми». О ком больше — о себе или о Матюхине?..