Борис Климычев - Сибирский кавалер [сборник]

• Название: Сибирский кавалер [сборник]
• Автор: Борис Климычев
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-1214-5, 978-5-4444-7993-3

XVIII век. Приехавшего с радужными надеждами в Россию Томаса де Вильнева (1715–1794) арестовывают как тайного соглядатая. Но «бироновщина» вскоре заканчивается, и де Вильнев становится поручиком российской армии. На войне против Пруссии он получает орден и чин майора. Его шлют служить… на Алтай. Здесь, спустя десять лет, уже в чине полковника, де Вильнев становится комендантом города Томска. Отважный офицер, общественный деятель, умный, радеющий за порученное дело чиновник, естествоиспытатель, алхимик, мечтающий об эликсире молодости и философском камне, он до конца лет своих остался душевно тонким, романтичным человеком, пронесшим через всю жизнь высокое чувство любви к простой русской крепостной девушке, с которой в молодости едва успел познакомиться.

Роман «Ребро Адама» повествует о том, как знатный молодой человек, учившийся за границей и ставший на родине стольником патриарха, в 1644 году попал в опалу, но не захотел стать послухом — шпионом в среде золотой молодежи. Так Григорий Плещеев-Подрез оказался в далеком сибирском городе Томском, только что построенном в глухой тайге на крутой горе близ полноводной реки…

---

— Приезжайте, сами увидите! Есть и воины, есть и торговцы, и крестьяне. В Сибири жить вольнее, пока что это не все поняли. И слава богу!

В этой дороге Девильнев ознакомился с музыкой бескрайних просторов. Они пели голосом железа и меди. Это звалось бубенцами, которые привешивались за ушки к хомутам, дугам, кистям на уздечках, к седелках и оглоблям. Были колокольцы величиной с кулак, и назывались они «болхарями», а были поменьше: «глухари», «гремки», «шаркунцы». Они подбирались по тону. Изготовлялись кустарно, имена мастеров склонялись на все лады на почтовых станциях. Так тревожно и сладостно было услышать вдалеке в снежном тумане звон бубенцов встречной тройки. Вот чья-то неведомая жизнь мчится тебе навстречу, разминется и умчится в неизвестность.

И во тьме почтовых станций, и в каретах ему светили глаза Палашки, глядевшие сквозь пургу. Впрочем, если она жива, то, наверное, совсем не та. Нет, никогда не вернется её первозданная свежесть. Никогда она не будет такой, какой он увидел её впервые. У него самого поредели кудри, появились в них первые сединки.

Он ехал. Удивлялся перемене пейзажей. Могучие горы сменялись болотами. Потом тянулись бескрайние степи. За ними зелеными морями шумели леса. Потом вставали вновь отроги и причудливые вершины гор. Так он встретил в дальнем пути 1765 год.

Не нужно было украшать елочными ветвями дом, ибо дом его теперь был кибиткой. И она проплывала мимо океанов хвои. А иногда поднимался снежный ураган и пел вослед ездокам:

Мрака страна
Сердцу нужна,
Сердцу любезен холод,
Камень, стена,
Вот сторона,
Где я всегда молод.
Кто-то орехи грызет,
А я
Грызу черепа людские,
Эта страна
Сердцу нужна,
И не нужны другие.

Отверзались просторы. В горах летели камнепады, сверкали молнии, валились вековые ели и кедры. А на севере мерцали северные сияния, словно оборки платья сатанинской подруги. И всё это была Сибирь, бескрайняя и пока не очень понятная. У Томаса сильно болел проколотый прусским штыком бок.

Много километров кареты и кибитки тащили Томаса Девильнева по сплошной тайге. Потом дорога повернула к югу, всё чаще налетали снежные бураны. И наконец впереди показались горы.

14. ЩЕМЯЩИЕ ЗВУКИ ЦИНА

В крепости в обед, как бы в подражание столице, выстрелила пушка. Не так давно получивший генеральское звание и назначенный командующим всей алтайской крепостной линией, Антон де Скалон вышел на крыльцо нового каменного дома и сверил с выстрелом свои золотые часы, подарок императрицы.

В это время пропела сигнальная труба, извещавшая, что на горном пикете появились дымы. Наблюдатель на ближнем к крепости пикете, заметив дым дальнего пикета, дал отмашку. И тогда сорвался с места всадник-скороход. И вот он уже в Бие-Катунской крепости, рапортует у крыльца командующему: на горной дороге замечен караван в два десятка повозок.

Бой барабана. Казаки с фузеями в руках поднимаются на стены крепости. Конные ватаги вылетели из ворот с пиками наперевес. Генерал глядит со стены в подзорную трубу. Караван подошел к Бие-Катунской крепости. Уже видно, что это мирный караван. Несколько саней с русскими крестьянами-переселенцами, карета, в которой, видимо, едут чиновники, верховые казаки, волокущие на арканах несколько нерусских мужиков. Петли, захлестнувшие шею, заставляют их бежать и хрипеть. Но лица их выражают бесконечное терпение: раз надо, значит, надо! Из обитых кошмой санных кибиток выглядывали неведомые загорелые люди в теплых синих ватных халатах и остроконечных колпаках.

Карета остановилась у крыльца комендантского дома. Из неё вылез, разминая онемевшие ноги, Томас Девильнев. Внимательно оглядел он несколько приткнувшихся к горе домишек, длинную казарму, плетни, частоколы, церквушку, казарму и замысловатое строение восточного типа. Удивляло, что солнце здесь пригревало совсем по-летнему. С возвышенных мест здесь уже сочились снеготоки. А еще недавно в степях Барабы Девильнев видел на дороге замерзшего насмерть ямщика.

С крыльца комендантского дома навстречу Девильневу шагнул улыбающийся Антон де Скалон.

— С прибытием в страну золотых грез, господин майор!

В доме Томаса поразило обилие цветов из оранжерей, запах парижских духов. Девильнева приветствовали красивые женщины и два мальчика и девочка — дети генерала. Одна из женщин была женой генерала, другая была её подругой, компаньонкой, француженкой, бог весть зачем пожаловавшей в эти края. Звали её Франсуазой.

Обед был простой, но сытный. Копченое мясо дикого кабана, пироги с рыбой и клюквой, наваристый китайский чай, домашние настойки и наливки. После обеда Антон де Скалон рассказывал Девильневу:

— Каковы здешние народы? Рябит в глазах! Пестрота! Ты видел синехалатников на санях? Это беглые. Джунгарская знать передралась за престол. Цинский император Хун Ли под шумок огнем и мечом прибрал Джунгарию к рукам. Степи и горы заполнены беглыми. В горах и степях бродят шайки хунхузов[21]. Тысячи кибиток откочевали в Сибирь и на Алтай. Есть среди беглых соглядатаи, шпионы. И еще есть отряды в горах. Приходят неведомые люди и требуют дань. Двенадцать алтайских зайсанов обратились к матушке императрице с просьбой принять их под её высокую руку. Нами получено повеление исполнить это.

Еще недавно в моей крепостной линии было очень мало солдат. Несколько крепостей было разгромлено. Но я создал пешие и конные отряды из беглых раскольников, это как бы здешние гугеноты. У меня хорошие кавалеристы из донских казаков и ссыльных украинских казаков. Я строю новые крепости. Не хватает людей. И такой славный офицер, как ты, — большая подмога. Идем в караван-сарай, посмотрим на приезжих.

Они прошли в темноватое здание, возле стен были устроены галереи, а в двух залах размещались экипажи, тюки с товарами, верблюды, кони и люди. Дервиши, коричневые от вечных ночевок под открытым небом и степных ветров и в юбках из грязного рядна, привлекли внимание Девильнева. Они выкопали в караван-сарае яму, насыпали туда горящих углей, разулись, окунули ноги в тазы со святой водой. И вот они стали прогуливаться по углям. Шли неспеша, но как бы пританцовывая. Зрители сгрудились возле ямы, многие глазели сверху с лестниц и галерей, что-то восхищенно покрикивая.

Девильнев подошел к тазу со святой водой, сунул палец в таз, потом понюхал его, лизнул. Соль! Ага! Надо будет когда-нибудь самому попробовать пройти босиком по углям. Дервиши закончили свое хождение, вылили воду из медного таза в кувшин. Протерли таз полами своих юбок. Один из дервишей зазвонил в колокольчик, призывая к подаянию, а второй стал обходить с тазом зевак, сгрудившихся вокруг людей. Кто кидал в таз кусочек лепешки, кто горстку риса. С галерей и лестниц прилетели две монеты. Одну из монет дервиш попробовал на зуб. В этот момент верблюд, меланхолично жевавший обломок веника, брезгливо сплюнул и попал прямо в священный таз!

Дервиши поспешно скрылись. Антон де Скалон и Девильнев вышли из караван-сарая и стали осматривать крепостные укрепления. На крепостной стене сидел синеглазый золотоволосый юноша, в расстегнутом мундире, с однострунным инструментом с необычайно длинным грифом. Под рукой музыканта жильная струна вибрировала и издавала щемящие звуки, способствовавшие грусти. Юноша пел:

Мне грудь твою не мять уже, Сесиль,
И лепестков не рвать тончайшей розы,
Из глаз моих текут немые слезы,
Мне грудь твою не мять уже, Сесиль.
Все кончено, печальный этот май
Принес с Зайсана — смерти хризантему
И оборвал любви моей поэму,
Все кончено, печален этот май.
А завтра с императором Хун Ли
В горах Алтая предстоит сражаться,
И навсегда в глухой степи остаться,
Лежать костьми в бурьяне и пыли.
Мне грудь твою не мять уже, Сесиль.
И лепестков не рвать сладчайшей розы,
Из глаз моих текут немые слезы,
Мне грудь твою не мять уже, Сесиль.

— Это поручик Жак Сорель, — шепнул Антон де Скалон Девильневу. — Он недавно по моей протекции переведен сюда из Петербурга, конечно, у него есть там подружка, и в этом диком краю без привычки скучновато.

Поручик вдруг заметил начальство, отложил свой инструмент и поспешно вскочил, застегивая мундир.

— Что за странный инструмент у тебя, Жак? — спросил Антон де Скалон. — Я впервые в жизни вижу такую штуку.

— Сие, господин генерал, китайский однострунный цин. Я подобрал его после одной стычки с вражеской шайкой в горах. Его обладатель был мной зарублен в палатке, когда он звуками сего инструмента вдохновлял нашего неприятеля. Это мой трофей!

— Что ж ты владеешь им по праву и уже неплохо его освоил.