Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее «Дневник», написанный по-французски, неоднократно издававшийся в России в конце XIX–начале XX века и недавно переизданный вновь в русском переводе.

Жизнь Марии Башкирцевой старательно идеализирована публикаторами и семьей, создан миф, разрушать который мы совсем не собираемся, но кажется уже наступило время, когда можно рассказать о ее подлинной жизни, жизни русской мадемуазель, большую часть которой она прожила за границей, попытаться расшифровать, насколько это возможно, ее дневник, поразмышлять над его страницами, как напечатанными, так и сокрытыми, увидеть сокрытое в напечатанном, рассказать о быте того времени и вернуть имена когда-то известные, а теперь позабытые даже во Франции, а у нас и вовсе неведомые.

Журнальный вариант.

---

Если взять потомство по прямой линии Василия Леонтьевича, то самым знаменитым его потомком был князь Виктор Павлович Кочубей, приходившийся ему правнуком и родившийся в 1768 году. При Павле I в 1798 году, то есть в тридцать лет, он был уже вице-канцлером, при Александре I первым министром иностранных дел, а при Николае I — Председателем Государственного совета и комитета министров; перед самой смертью, в 1834 году, он стал государственным канцлером. На протяжении четырех царств он занимал и многие другие важные посты. При Павле I он был возведен в графское достоинство, а в 1831 году Николай I возвел его с нисходящим потомством в княжеское достоинство Российской империи. Отличительными чертами князя были необыкновенный ум и малороссийская уклончивость. Его единственная дочь Наталия Викторовна (1800–1855), вышедшая замуж за графа А. Г. Строганова, по свидетельству барона М. А. Корфа, была первой лицейской любовью А. С. Пушкина.

Князь Сергей Викторович, к которому поехали с визитом Башкирцевы, был младшим сыном князя Виктора Павловича Кочубея. Кочубеи были по-прежнему сказочно богаты, хотя по русским нравственным традициям наследство делилось между сыновьями, а часто и дочерьми в равных долях, что способствовало распылению состояний. Надо отметить, что перед самой крестьянской реформой в 1859 года оба сына Виктора Павловича, Лев Викторович и Сергей Викторович, входили в список богатейших русских помещиков, занимая в них соответственно 45-у и 57-е место (6447 и 5548 крепостных душ), а их зять граф Александр Григорьевич Строганов занимал в этом списке 40-е место с 6879 крепостными душами.

Достаточно взять все тот же суворинский справочник, чтобы посмотреть, сколько было земель у наследника князя, его старшего сына Виктора Сергеевича Кочубея, чтобы почувствовать разницу в общественном положении между князьями Кочубеями и Башкирцевыми. Если у наследников Константина Башкирцева была едва тысяча десятин земли, то у наследника князя более 60 тысяч десятин в девяти имениях Полтавской, Черниговской, Екатеринославской и Нижегородской губерний, и он занимал среди крупных землевладельцев России 58-е место по количеству принадлежащей ему земли. При этом надо учитывать, что земли в Полтавской и Екатеринославской губерниях были одними из самых дорогих в России, соответственно 182, 91 рубля и 161, 32 рубля за десятину, а земля где-нибудь в Оренбургской губернии стоила 28,51 рубля за десятину. К тому же все самые крупные землевладельцы, возглавляющие список, имели поместья на Урале, где стоимость десятины земли была тоже сравнительно невысокой.

«Мы были у князя Сергея Кочубея.

Отец оделся отлично, даже надел светлые перчатки.

Я была в белом, как на скачках в Неаполе, только шляпа была в черных перьях и такого фасона, который в России признан образцом хорошего тона…

Имение князя в восьми верстах от Гавронцев — это знаменитая Диканька, воспетая Пушкиным вместе с любовью Мазепы и Марии Кочубей.

По красоте сада, парка, строений Диканька может соперничать с виллами Боргезе и Дория в Риме. Исключая неподражаемые и незаменимые развалины, Диканька, пожалуй, даже богаче, это почти городок. Я не считаю крестьянских изб, а говорю только о доме и службах. И это среди Малороссии! Как жаль, что даже не подозревают о существовании этого места. Там несколько дворов, конюшен, фабрик, машин, мастерских. У князя мания строить, фабриковать, отделывать. Но лишь войдешь в дом, всякое сходство с Италией исчезает. Передняя убрана бедно в сравнении с остальными комнатами, и вы входите в прекрасный барский дом; этого блеска, этого величия, этого божественного искусства, которое приводит вас в восторг в дворцах Италии, нет и следа.» (Запись от 1 октября 1876 года.)

Князь, типично русский вельможа старого времени, взяв ее под руку, ведет по дому и показывает свою картинную галерею, статуэтки, портрет князя Василия Леонтьевича, своего предка, которого пытал и обезглавил изменник Мазепа. Портрет этот висел на стенке шкафа, в котором хранилась в то время его окровавленная рубашка. Впоследствии эта рубашка хранилась в Покровской церкви села Жуки, соседнего полтавского имения князей Кочубеев. Может быть, князь Сергей Викторович показывал ей и свой герб, рассказав, что девиз этого герба: «Elevor ubi consumor!» — возвышаюсь, когда погиб! — дан Петром I, который возвратил Кочубеям конфискованные имения, а также пожаловал имения Искры, который не имел наследников.

Двоих сыновей князя, Виктора и Василия, в то время в имении не было, и Муся с ними не познакомилась, но, вероятно, она уже знала, что оба молодые князя пока еще не женаты. Вот какие женихи, очень богатые и очень знатные, должны были ее заинтересовать. Что впоследствии и подтвердится.

В Гавронцы доходят вести из Европы. Мария узнает, что кардинал Антонелли при смерти. Опять возникают мысли о Пьетро, которые она, впрочем, отметает. Ей нестерпимо скучно, неужели, думает она, ей предстоит до конца жизни смотреть, как мочатся коровы. Сколько можно играть на пианино для полтавских гиппопотамов!

Она едет в Черняковку, где провела все детство, чтобы разобраться с дядей Александром, который управляет не поделенным имением и выяснить все, что касается их доли, их денег. Ей кажется, что дядя обманывает ее и мать. Дядя, однако, легко выдает все документы и сверх того двадцать тысяч франков, чтобы она могла послать деньги в Ниццу. Естественно, после этого отзывы ее о дяде самые восторженные. Но дядя не так прост. Через несколько лет она напишет о нем: «продувная бестия».

Колетт Конье на основании нескольких маловразумительных записей делает заключение, что отец ее питает к Марии чувства совсем не отеческие, о чем ее осторожно пытается предупредить дядя Александр, но сама же не знает, как быть с явным противоречием в его словах, поскольку он же со своей супругой Надин уговаривают Марию, что-бы она сделала все и забрала с собой в Италию Константина Башкирцева.

Вот как об этом написано в неизданной части дневника:

«Он (дядя Александр — авт.) говорит мне, что я совершаю ошибку, оставаясь в Гавронцах, что мое пребывание здесь только обесчестит меня, что от сестер моего отца можно ожидать всего, что они способны даже подсыпать снотворного, как в романах месье Ксавье де Монтепена, и, наконец, что Паша распространяет слухи, будто я вела себя с ним многообещающе, и потом еще говорят, что отец ухаживает за мной, только он сказал это по-другому». (Неизданное, 23 октября 1876 года,).

По-другому, это как? Волочится? Мы не знаем. И делать умозаключения на основании ее записей, пусть и очень откровенных, мы не можем, потому что в основе всех ее чувств всегда лежит сильное преувеличение. Кроме того, я не располагаю полным текстом ее дневниковых записей, а делать на основании вырванных из контекста отрывков какие-либо умозаключения я не могу. Так что вопрос о том, переходил ли в своих ухаживаниях ее отец границы приличий и был ли у него к собственной дочери сексуальный интерес, оставим нерешенным. Вполне резонно предположить, что такой интерес мог быть и у самой Марии Башкирцевой к отцу: ведь не зря она предложила ему игру считать его старшим братом и называть Константином.

Так или иначе, они с отцом в один прекрасный день, когда в России уже наступила зима, выпал снег, и при выездах сменили кареты на сани, собрались, наконец, за границу.

Провожал их печальный Паша, не спуская с нее влюбленных глаз. Будучи центром внимания, она не удержалась, чтобы не сделать прилюдно выговор своей гувернантке Амалии. Все более и более распаляясь, она отчитывала ее на языке Данте. Паша стоял в стороне, и все смотрел на нее с печалью. Ей искренне было жаль этого милого и благородного человека. Они вошли в вагон, и Паша поднялся за ними. Вокруг нее толпились отец, дядя, брат. «Пустите меня, пустите проститься с ней», — умолял Паша — его пропустили. Поезд тронулся, а он никак не хотел сходить на перрон, целую ей руку. Впервые, по русскому обычаю, она даже поцеловала его в щеку. Наконец он спрыгнул и побежал рядом, как верная и преданная собака. Ей было жаль его бросать. Прямая душа, золотое сердце. Но что делать?! Такие, как он, таким, как она, никогда не были нужны.

Глава десятая Полтава – Вена – Париж – Ницца – Сан-Ремо – Рим – Ницца

И вот, наконец, они в Париже с отцом. Муся волнуется, как пройдет его встреча с матерью. Останавливаются в гостинице «Grand-Hotel», находят там депешу от матери, а к вечеру появляется и она сама с Диной. «Произошло несколько неловкостей, — замечает Муся, — но ничего особенно тревожного». Так в напечатанном дневнике, на деле же она записывает:

«…распущенный, сухой, бесчувственный человек перед больной, возмущенной женщиной. Она не могла удержаться от упреков, а он видел в них только оскорбление. А я — между ними!» (Неизданное, 18 ноября 1876 года.)

Итак, встреча супругов через несколько лет начинается с упреков. По мнению матери, отец сорвал брак дочери с Грицем Милорадовичем. По мнению отца, это она сорвала брак более предпочтительный, с Пашей Горпитченко. Муся между двух огней, но все-таки пытается найти пути к примирению родителей. Начинаются совместные поездки в Оперу на «Прекрасную Елену» и «Поля и Виргинию», мучительные часы в дорогих, но маленьких и неудобных, ложах французских театров.