Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее «Дневник», написанный по-французски, неоднократно издававшийся в России в конце XIX–начале XX века и недавно переизданный вновь в русском переводе.

Жизнь Марии Башкирцевой старательно идеализирована публикаторами и семьей, создан миф, разрушать который мы совсем не собираемся, но кажется уже наступило время, когда можно рассказать о ее подлинной жизни, жизни русской мадемуазель, большую часть которой она прожила за границей, попытаться расшифровать, насколько это возможно, ее дневник, поразмышлять над его страницами, как напечатанными, так и сокрытыми, увидеть сокрытое в напечатанном, рассказать о быте того времени и вернуть имена когда-то известные, а теперь позабытые даже во Франции, а у нас и вовсе неведомые.

Журнальный вариант.

---

— Как! И здесь уже библиотека!

Куда бы она ни приехала, первым делом у нее в комнате образуется библиотека, без книг она просто не может. Чтение, пока она серьезно не предалась живописи, остается главным ее занятием.

Сам же Берлин, разумеется, ей не нравится;

«Ничего не может быть печальнее этого Берлина! Город носит печать простоты, но простоты безобразной, неуклюжей. Все эти бесчисленные памятники, загромождающие улицы, мосты и сады скверно расположены и имеют какой-то глупый вид». (Запись от 30 июля 1876 года.)

На границе с Россией они расстаются с тетей, обе плача навзрыд, тетя боится из-за процесса ехать на родину и остается на чужбине. На другой стороне ее встречает дядя Степан, брат ее матери и тети Надин. Опасения на счет таможни были напрасны, ее приняли как принцессу, даже не досматривали. Чиновники, вопреки ожиданию, изящны и замечательны вежливы. Как-то странно теперь об этом читать. «Здесь простой жандарм лучше офицера во Франции, — записывает она. — И потом, все так хорошо устроено, все так вежливы, в самой манере держать себя у каждого русского столько сердечности, доброты, искренности, что сердце радуется».

Останавливаются они в знаменитом отеле «Демут», где любил живать еще Пушкин. Здесь в Петербурге живут их знакомые по Ницце, Сапожниковы, и несколько дней она проведет с Ниной и ее двумя дочерьми, Ольгой и Марией. Разъезжая в карете, они поют, веселятся и представляют себе, что они в Ницце.

Увидев портрет великого князя Владимира, она вдруг понимает, что герцог Гамильтон это не предел мечтаний, есть красота более совершенная и приятная. И они с сестрами Сапожниковыми, восхищенные как институтки, по очереди целуют портрет великого князя в губы.

Но сам Петербург ей не очень нравится. «Петербург — гадость, мостовые — невозможные для столицы, трясет на них нестерпимо; Зимний дворец — казармы, Большой театр — тоже; соборы роскошны, но не складны и плохо передают мысль художника». (Запись от 6 августа 1876 года).

Впрочем, вспомним, нравился ли ей вообще поначалу хоть один город! Пробудь в Петербурге подольше, может быть, мы прочитали бы еще об одном ее романе и другие, поэтические строки о северной Пальмире.

Но Москва ей нравится с первого взгляда, потому что она не похожа ни на что, прежде виденное. «Москва — самый обширный город во всей Европе по занимаемому им пространству; это старинный город, вымощенный большими неправильными камнями, с неправильными улицам и: то понимаешься, то спускаешься, на каждом шагу повороты, а по бокам — высокие, хотя и одноэтажные дома, с широкими окнами. Избыток пространства здесь такая обыкновенная вещь, что на нее не обращают внимания и не знают, что такое нагромождение одного этажа на другой». (Запись от 12 августа 1876 года.)

В Москве подают телячью котлету таких размеров, что она будто целый цыпленок, а блюдце с икрой представляет всего полпорции, которой в Италии хватило бы на четверых. Дядя Степан ходит за ней по пятам и все время спрашивает, не хочет ли она поесть, что ее утомляет.

Наконец они приезжают на родину в Полтавскую губернию. Она попадает сразу же в совершенно другую атмосферу, все ее родственники и знакомые — люди уважаемые, богатые. Отец, Константин Башкирцев, — предводитель полтавского дворянства. На станцию приехал ее встречать брат Павел, который теперь живет с отцом, позже к ним присоединился дядя Александр Бабанин, последним ее встретил отец, примчавшийся на тройке князя Михаила Эристова, пасынка своей сестры княгини Эристовой; с ними прибыл и Паша Горпитченко, Мусин кузен.

«Э. совершенный фат, страшно забавный и смешной, низко кланяющийся, в панталонах, втрое шире обыкновенных, и в воротничке, доходящем до ушей. Другого называют Пашей; фамилия его слишком замысловатая (Горпитченко — авт.). Это сильный и здоровый малый, с каштановыми волосами, хорошо выбритый, с русской фигурой — широкоплечий, искренний, серьезный, симпатичный, но мрачный или очень занятой, я еще не знаю». (Запись от 20 августа 1876 года.)

Все это были довольно состоятельные наследники землевладельцев. В 1900 году все они еще были живы и в справочном суворинском издании «Вся Россия» на 1901 год указано количество земли, которой они владели. У князя Михаила Андреевича Эристова в Полтавской губернии был 1123 десятины земли, что в пересчете на гектары равняется 1225 гектарам. У Павла Аполлоновича Горпитченко в Харьковской губернии 1178 десятин, или 1285 гектар, не считая жениного приданного в Курской губернии в 838 десятин, или 913 гектар. И, наконец, беднее всех был брат Марии Башкирцевой, Павел Константинович, он имел в собственности в Полтавской губернии всего 518 десятин земли, или 564 гектара. Правда, примерно таким же количеством земли владела его мать, Мария Степановна Башкирцева. Это была та земля, которая перешла бы в собственность ее дочери, Марии Башкирцевой.

Отец гордится своей дочерью-красавицей, кавалеры наперебой ухаживают за ней, вскоре появляется и основной жених, ставку на которого делают мать и тетка, Григорий (Гриц) Львович Милорадович. С ним Муся была знакома еще в детстве, к нему ее возили на встречу в Вену в 1873 году, но поскольку из дневника эта поездка была выкинута, то здесь они встречаются как первый раз после детства.

«Шесть лет тому назад в Одессе maman часто виделась с m-me М. (Милорадович — авт.), и ее сын, Гриц, каждый день приходил играть с Полем и со мною, ухаживал за мной, приносил мне конфеты, цветы, фрукты. Над нами смеялись, и Гриц говорил, что он не женится ни на ком, кроме меня, на что один господин всякий раз отвечал: «О, о! какой мальчик! он хочет, чтобы у него жена была министр!» (Запись от 22 августа 1876 года.)

Тогда, прощаясь, они с разрешения родителей, поцеловались. Она нашла, что с тех пор Гриц не переменился, у него тот же тусклый взгляд, тот же маленький и слегка презрительный рот, легкая глуховатость, над которой подсмеиваются окружающие, однако он отлично одет и у него прекрасные манеры. В театральной ложе, куда она отправилась с отцом и с целым сонмом своих ухажеров, ей удается отправить князя Мишеля за стаканом воды, а самой перекинуться несколькими словами воспоминаний о детских годах с Грицем.

— Ах, вот что означал этот стакан воды! — возмущается князь, вернувшись. — Вы моя кузина, а говорите с ним.

— Он мне друг детства, — парирует Мария, — а вы — только мимолетный франт!

В театре собираются все родственники, напротив сидит с женой дядя Александр Бабанин.

После театра ужинают в отдельной зале ресторана: Башкирцевы, Константин, Поль и Мария, Александр Бабанин с женой Надин, кузены князь Мишель Эристов и Паша Горпитченко, а также Гриц Милорадович, не сводящий с нее восторженного взора. Мишель открывает одну за другой бутылки шампанского и неизменно наливает в бокал Марии последнюю каплю. Когда пили за здоровье Марии, руки тети Нади и дяди Александра, супругов, скрестились при чоканье с руками Грица и Муси, молодых людей, что по примете предвещало их скорую свадьбу.

Своими манерами, нарядами и веселым нравом Мария все больше и больше покоряет сердце своего отца. Она и не скрывает, что ей это необходимо, ведь в ее планах увести отца за границу, помирить с матерью, восстановить полноценную семью. Не зря же она привезла в эту глушь тридцать платьев от лучших парижских портных.

«Отца можно победить, действуя на его тщеславие». (Запись от 23 августа 1876 года.)

Она понимает, что в Полтаве ее отец — царь, но какое плачевное царство! В самой Полтаве безлюдно, как в Помпее. Отец оправдывается, что после ярмарки не встретишь в городе и собаки. Они заходят в магазин, где собираются все полтавские франты, но и там — никого. В городском саду тоже никого. А те, кто есть вокруг нее, кто составляет ее свиту — гиппопотамы, полтавские гиппопотамы.

Потихоньку она заводит с отцом разговоры о полтавском обществе:

— Проводить жизнь за картами… Разоряться в глуши провинции на шампанское в трактирах! Погрязнуть, заплесневеть!.. Что бы ни было, всегда следует быть в хорошем обществе.

Отец понимает, куда она клонит, и в свою очередь интересуется у нее, сколько может стоить дом в Ницце, где бы можно было устраивать празднества и балы. Он тоже понимает, что дочери на выданье нужна полноценная семья и прежде всего покровительство отца. Если бы он поехал туда, то их положение в корне изменилось бы.

Это именно то, что Муся хотела от него услышать. Она знает, что могла напеть отцу родная сестра, ее тетка, мадам Тютчева, которая тоже почти постоянно проживает в Ницце, но родственников принципиально не принимает.

Ее отцу сорок пять лет, он молодо выглядит и она, шутя, предлагает ему быть младшей сестрой и звать его Константином. Отцу это льстит, тем более что до сих пор он вращается в кругу полтавской золотой молодежи.

Муся гордится, что отец все делает ради нее:

«Для человека сорока пяти лет, имеющего такой характер, он сделал серьезный шаг, выставив любовницу, с которой жил три года, из-за девочки, которую почти не знал». (Неизданное, 9 сентября 1876 года.)