Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее «Дневник», написанный по-французски, неоднократно издававшийся в России в конце XIX–начале XX века и недавно переизданный вновь в русском переводе.

Жизнь Марии Башкирцевой старательно идеализирована публикаторами и семьей, создан миф, разрушать который мы совсем не собираемся, но кажется уже наступило время, когда можно рассказать о ее подлинной жизни, жизни русской мадемуазель, большую часть которой она прожила за границей, попытаться расшифровать, насколько это возможно, ее дневник, поразмышлять над его страницами, как напечатанными, так и сокрытыми, увидеть сокрытое в напечатанном, рассказать о быте того времени и вернуть имена когда-то известные, а теперь позабытые даже во Франции, а у нас и вовсе неведомые.

Журнальный вариант.

---

Молодые кидаются в объятья друг другу, Мария так страстна, что Пьетро приходит в голову, что ее детская, как она подчеркивает, влюбленность в герцога Гамильтона была не единственной. Он не далек от правды, хотя она и заверяет его в обратном, но все же целоваться она начала только с ним.

«— Ваши губы! — страстно шепчет он, — дайте мне ваши губы!

Мне даже в голову не пришло ослушаться, и я вытянула шею, чтобы встретиться с его губами. Да, правду говорят, что поцелуй в губы… Откинув голову, закрыв глаза, опустив руки, я не могла оторваться от него». (Неизданное, 19 мая 1876 года.)

Все как в настоящем романе, жизнь, похожая на роман, или записанная, как роман, какое это имеет значение. Через несколько лет она делает приписку к дневнику:

«Я никогда не любила его; все это только действие романтически настроенного воображения, ищущего романа».

Никогда не любила, а сколько переживаний, сколько нервов, бессонных ночей.

В тот последний вечер запертая тетя кричит ей, что уже четыре часа ночи. Муся подчеркивает, что только десять минут третьего.

— Это ужасно! Ты умрешь, если будешь сидеть так поздно! — кричит тетя из-за двери.

Муся освобождается из объятий Пьетро, целует его в губы в последний раз и убегает. В изданном дневнике даже эта сцена подкорректирована.

Но какой-то бес толкает Марию и она открывает дверь к тете, чтобы сообщить, что она не писала, а сидела внизу с Пьетро. Тетя близка к обмороку, она так и знала, только что во сне к ней явилась старшая Башкирцева и сказала: не оставляй Мари одну с Антонелли.

Теперь обе боятся, как бы не пустили печатной клеветы. Мария про себя сетует, что если бы не несколько слов барона Висконти в разговоре с ее матерью, она бы никогда не зашла так далеко. При этом она так и не решила для себя, любит она Антонелли или нет?

«У меня сложился такой взгляд на величие и богатство, что Пьетро кажется мне ничтожным человеком.

А если бы я подождала? Но чего ждать? Какого-нибудь миллионера-князя, какого-нибудь Г.? А если я ничего не дождусь?

Я стараюсь уверить себя, что А. очень шикарен, но когда я вижу его вблизи, он кажется мне еще менее значительным, чем он, быть может, есть на самом деле.» (Запись от 23 мая 1876 года.)

Это написано уже в Ницце, где она ждет известий от Пьетро, обещавшего приехать, но известий пока нет. Она много читает: латинских классиков в подлиннике с параллельным переводом на французский язык. На столе у нее постоянно Гораций и Тибулл; элегии последнего в основном о любви, что, по ее признанию, ей сейчас подходит. Но она читает и философов: Ларошфуко и Лабрюйера. Появляется у нее на столе и сочинение о Конфуции.

Кроме того, она снова занялась живописью, пишет портрет своей гувернантки мадемуазель Колиньон на фоне голубого занавеса.

Она очень довольна собой и своей моделью, потому что мадемуазель Колиньон хорошо позирует. Время сеанса они проводят в разговорах и спорах. Восторженная мадемуазель Колиньон считает, что Мария чересчур цинична для своего возраста и это результат чтения философов.

Философские книги действительно потрясают Марию Башкирцеву:

«Когда мною овладевает лихорадка чтения, я прихожу в какое-то бешенство, и мне кажется, что никогда не прочту я всего, что нужно; я бы хотела все знать, голова моя готова лопнуть, я снова словно окутываюсь плащом пепла и хаоса». (Запись от 8 июня 1876 года.)

У нее опять начинает идти горлом кровь.

Валицкий внушает ей:

— Если вы будете ложиться каждый день в три часа утра, у вас будут все болезни.

Но любой разговор, как и этот с Валицким, соскальзывает у нее на Пьетро Антонелли. Ясно, что его молчание, единственная вещь, которая по-настоящему ее сейчас волнует.

Хотя все ее приключение в Риме и напоминает ей сцены из романа, который она когда-то где-то читала, она не знает, каков будет финал. Она предвидит скандал как результат этого приключения.

А так хотелось выезжать в свет, блистать в нем, быть богатой, жить во дворце, где стены увешаны картинами, носить бриллианты, так хотелось быть центром какого-нибудь блестящего кружка, политического, литературного, благотворительного, фривольного. Мечты, мечты! На самом деле все это могло случиться, если бы на месте Пьетро Антонелли был герцог Гамильтон. Она снова думает о нем:

«Никогда я не увижу ничего подобного герцогу Г.; он высок, силен, с приятными рыжеватыми волосами, такими же усами, небольшими, проницательными, серыми глазами, с губами, точно скопированными с губ Аполлона Бельведерского.

И во всей его личности было столько величия, даже высокомерия, и так ему все были безразличны!..

Итак, я не люблю никого, кроме герцога! (Запись от 26 мая 1876 года.)

Она отсылает Пьетро подаренную им розу, но и на розу ответа нет.

Долгожданное письмо приходит только 24 июня, больше чем через месяц после того, как они расстались. И то, как выясняется, оно адресовано Люсьену Валицкому, как ответ на его послание. Доктор по собственной инициативе предпринял этот шаг, видя, как переживает Мария. Он послал Пьетро телеграмму из Монако, якобы ему нужен был его срочный совет, касающийся игры. Ответ пришел, но, как записывает Муся: «это не ответ на телеграмму его друга из Монако. Это ответ мне, это признание. И это мне! Мне, которая вознеслась на воображаемую высоту!.. Это мне он говорит все это!»

«Я употребил все это время, — писал он, — на то, чтобы упросить моих родителей отпустить меня сюда, но они положительно не хотят слышать об этом». Так что ему невозможно приехать и ничего не остается, кроме надежды в будущем…» (Запись от 24 июня 1876 года.)

Вслед за прочтением письма следует истерика Марии, она убегает в сад, кричит, чтобы все сдохли. Башкирцева хочет отдать ей все свое состояние, чтобы она жила, как хочет, тетя Надин собирается выделить три четверти своего, лишь бы дитя не плакало.

На следующий день приходит коротенькое письмо от Пьетро, адресованное уже самой Марии; его обнаружила Колетт Конье приколотым к тетрадке дневника:

«Я прибываю сейчас в одном из тех фатальных для меня периодов, когда не могу преодолеть самого себя, и вынужден сказать Вам: я люблю вас и мне необходимо хотя бы одно слово утешения от Вас, пусть на бумаге.

Пьетро.

Простите ли Вы мне такую вольность? Я надеюсь».

Таким образом, все кончено. Оказывается, это ему нужно утешение, а не ей. Неужели это мужчина?

— Хочешь ехать к сомнамбуле? — кричит ей мать из сада.

— Сию минуту.

«Сомнамбула оказалась уехавшей. Эта поездка по жаре не дала мне никакой пользы. Я взяла горсть папирос и мой дневник — с намерением отравить себе легкие и написать зажигательные страницы». (Запись от 24 июня 1876 года.)

Дневник — единственное, что ей остается. Римские каникулы бесславно закончились.

Глава восьмая Париж. Первая встреча с Полем де Кассаньяком

Мария Башкирцева уехала из России, когда ей было всего одиннадцать лет, и не была там шесть лет. Теперь, когда на ее замужестве поставлен жирный крест, она поедет в Россию. Она едет одна, до границы ее провожает тетя, а мать остается в Ницце, не может же она поехать к отцу, с которым в разводе.

Мария записывает в дневник следующую логическую цепочку, доказывающую, почему ей необходимо ехать в Россию:

«Почему я не «урожденная…»? Безусловно, это не имеет значения, ведь истинный гений проявляется всегда и везде. Будь я личностью необыкновенной, я бы стала знаменитой, но благодаря чему? Пению и живописи! Ведь этого достаточно, не правда ли? Первое — это успех сегодня, второе — вечная слава. И для одного, и для другого нужно ехать в Рим учиться, а чтобы учиться, нужно иметь покой в сердце, а чтобы иметь покой в сердце, нужно жить более прилично, а чтобы жить более прилично, нужно ехать в Россию.

Тогда я еду в Россию, Господи!» (Неизданное, запись от 3 июля 1876 года.)

Понятно, почему выкинуты из дневника эти ее слова, семья не хочет, чтобы думали, будто они жили за границей неприлично, но ничего не попишешь — жили они именно так.

Марии приходится оставить за границей свой дневник, чтобы его не отобрали на границе с Россией при досмотре. Все говорят, что полиция в России строга. А она так привыкла его листать и перечитывать вечерами.

«Оставить здесь мой дневник, вот истинное горе! Этот бедный дневник, содержащий в себе все эти порывы к свету — порывы, к которым отнесутся с уважением, как к порывам гения, если конец будет увенчан успехом, и которые назовут тщеславным бредом заурядного существа, если я буду вечно коснеть.

Выйти замуж и иметь детей? Но это может сделать каждая прачка!

Но чего же я хочу? О! Вы отлично знаете. Я хочу славы!» (Запись от 3 июля 1876 года.)

Запись, как говорится, без комментариев. Все это мы уже знаем про нее, каждая новая подобная запись ничего не добавляет к образу.