Ласло Сенэш - Небо остается синим

• Название: Небо остается синим
• Автор: Ласло Сенэш
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1965

Сколько их было, таких поездов смерти, в которые гитлеровцы сгоняли население оккупированных городов и деревень! Поезда увозили людей в Майданек и Освенцим, в номерные лагеря. Один из поездов осенью 1944 года шел в Бухенвальд.

Среди обреченных были двое — юноша и девушка. Они встретились здесь, в вагоне смерти.

Поезд замедлил ход. Молча смотрели люди на проволочные заграждения концлагеря. За ними вдали мерцало пламя печей крематория. Но люди улыбались влюбленным. И эсесовцы не могли понять, чему улыбаются они здесь, на пороге вечной ночи.

Автор книги «Небо остается синим» Ласло Сенэш — учитель, журналист, писатель. Живет он в Ужгороде. Он много видел и много пережил. Долгие годы томился в застенках Хорти, потом в Бухенвальде. Там он был членом венгерского подпольного центра.

«Небо остается синим» — это не только книга о прошлом. Автор включил в нее и рассказы о сегодняшней жизни трудящихся Закарпатья.

---

Гайнал старается не обращать внимания на ее слова. Не до разговоров ей сейчас. Работа с непривычки так изнурительна!

Скоро месяц, как работает Гайнал на мебельной фабрике, в полировочном цехе. Трудно. Первые дни казалось, не хватит сил дотянуть до конца смены. Ныли руки и ноги, в глазах темнело, вот-вот упадет. Но она не падала, только вытирала со лба крупные капли пота.

Может, соседка права, напрасно она все это затеяла? Недавно вернулась Гайнал домой, усталая, разбитая, еле ноги волочила. Агнесса проснулась, взглянула на мать сонными глазами и спросила капризно и настойчиво:

— Когда мы поедем к папе?

«Правильно ли я поступила?» — в который раз спрашивала себя Гайнал, кусая губы.

На фабричной улице шумно и многолюдно, как днем. Спешат в ночную смену рабочие. Многие едут на велосипедах и мотоциклах.

— Подвезите! — раздаются шутливые девичьи голоса, а ходу до фабрики осталось несколько минут! Девушки забираются на багажник, острые шуточки летят по их адресу, старики лукаво улыбаются, вспоминая молодость, женщины смеются. Говор и смех гудит в узких улочках, как эхо в ущелье.

— Ты что сегодня такая кислая? Видать, от мужа здорово досталось! — шутит, догоняя Гайнал, знакомый станочник из художественного цеха.

Бартошнэ улыбается, от его шутливо-ласковых слов легче становится на сердце.

«Почему они все так веселы и доброжелательны? Уж не притворяются ли?» — ревниво думает Гайнал, вглядываясь в лица людей. Заступит на работу ночная смена, и на улице снова станет пусто и тихо, только фабрика, сопя и ворча, как добродушный бессонный зверь, будет охранять спящий город. В тишине особенно явственно слышен ее тысячемоторный гул, он льется по улицам, уплывает за город, теряется в лесистых карпатских склонах.

На фабричном дворе всё вверх дном — идет реконструкция корпусов. К одному пристраивают крыло, над другим возводят новый этаж. Бартошнэ пробирается между грудами кирпича, осторожно обходит ямы с известью. Большой двор, можно заблудиться! Над фанерным цехом плывут, серебрятся в свете фонарей мохнатые облака пара. Ветер рвет их на куски, несет по темному небу. В цехах кипят котлы, а в них, как гуляш в кастрюле, варятся огромные деревянные кругляки.

В свой полировочный цех Бартошнэ заходит последней.

— Ну-ка, Гайнал, покажи, что у тебя сегодня в сумке? — кричит через весь цех полировщица Сидоли. Все знают, что Бартошнэ никак не привыкнет есть по ночам, и подсмеиваются над ней: благородный желудок. Соседки суют ей то кусок колбасы, то копченого сала. Но Бартошнэ благодарит и отказывается.

В раздевалке толпится народ. Укладывая в шкафчики платья и надевая спецовки, женщины быстро обмениваются новостями:

— Слыхали? Наша Эржи должна была ехать с кружком самодеятельности в Чехословакию, а муж ее не пускает! «Или вместе едем, говорит, или сиди дома!»

— А мы к нему всем цехом пойдем, предъявим ультиматум!

Гайнал улыбается: откуда они всё так быстро узнают? А работают как ловко! Когда же она научится? Бартошнэ никак не может понять, что надо применять раньше — терпентин или шеллак? А пемза? Когда ее применяют: при первой прокладке или при второй? Недавно Гайнал испортила дверцу шкафа, но ее никто не упрекнул за это. Одна из полировщиц молча все переделала и, только закончив работу, проворчала негромко:

— Учи вас, завтра помиришься с мужем — и прощай фабрика. Не ты первая, не ты последняя!

И Гайнал не знала — сердиться ей или благодарить?

Смолкают разговоры, гудят машины, что-то выкрикивает мастер. Сигналит во дворе мотовоз, свистит маневрирующий поезд. Ночь словно войлоком окутывает фабрику: глуше звучат голоса, ровнее гудят машины…

Гайнал склонилась над дверцей шкафа, тряпка привычно скользит по деревянной поверхности, и снова неотвязные мысли роятся в голове. «Не понимаю тебя, Гайнал…» — всплывает в памяти. «Не понимаю…» — вторят станки. Кто, когда понимал ее?

Жизнь разворачивается перед ней, как широкая лента фанеры с кругляка на лущильной машине. Она вглядывается в прошлое, стараясь понять, когда же все началось…

…Тибор пришел за ней утром. «Так рано?» — удивилась она. А сама еще с вечера собрала свои вещи и всю ночь не спала от волнения и нетерпения. Потом попрощалась с теткой, окинула взглядом узкий и длинный двор. Почему ей запомнился желтый портулак у забора? Когда он вырос? Обычно в их садике цветы не росли, тетка говорила, что земля здесь соленая.

«Вот мы и дома!» — сказал Тибор, толкая высокую решетчатую калитку. Роскошный особняк, терраса, залитая солнцем, — неужели она будет здесь жить? Ей показалось, что она попала в царство роз. Белые, как девушки в подвенечных нарядах, розы, словно поджидая Гайнал, выстроились вдоль длинной, посыпанной желтым песком дорожки. Красные георгины покачивали тяжелыми, мохнатыми головами — может, предупреждали о чем-то?

— Это все твое, дорогая! — торжественно проговорил Тибор, широким театральным жестом обведя дом и сад.

Как прекрасна должна быть жизнь в этом красивом доме, среди благоухающих, ярких цветов! А муж уже нетерпеливо тянул ее за руку:

— Скорей, нас ждут!

На террасе их встретила младшая сестра Тибора — Клара. Она целовала и обнимала Гайнал. Правда, старшая — Мария не вышла к ней, приняла наверху, — так хозяйка принимает гостью. Мария прихрамывала на левую ногу, и Гайнал подумала, что ей, верно, трудно ходить по лестнице.

Первые дни она была так счастлива! Все казалось новым, веселым. Даже игрушечный паяц ласково улыбался со шкафа.

И вдруг… Она хорошо запомнила этот вечер. Гайнал поджидала мужа, он должен был возвратиться с работы. В доме тихо, прохладно и полутемно от приспущенных штор, все как обычно. Откуда же эта тревога, неожиданно закравшаяся в сердце? Гайнал вздрогнула и оглянулась: не подслушал ли кто ее мысли? Нет, вокруг только безмолвные стены да тяжелая, мрачная мебель. Мысль появилась и исчезла. И утром, на другой день, все шло как всегда. Она поливала цветы, подвязывала помидоры. Но в тот день работа доставляла ей особенное наслаждение, она словно заслоняла от нее что-то неясное, недоброе, о чем не хотелось думать. Гайнал оглядела сад: вокруг столько цветов, а в доме все вазы пустые. Она срезала несколько роз. Но едва вошла в столовую, как услышала в соседней комнате громкие голоса, шарканье ног, где-то сердито хлопнула дверь.

— Да как она смеет! — донеслось до нее.

Гайнал слушала затаив дыхание.

— Что она принесла в дом?! Вот придет Тибор…

Господи, кажется, это о ней! В чем она провинилась?

Гайнал была напугана, растеряна. Она заперлась в своей комнате и не выходила до обеда. Вечером Тибор сказал ей:

— Понимаешь, Гайнал, завтра первое сентября. В этот день за цветы хорошо платят, их прямо из рук рвут. Вот Мария и рассердилась. Не надо было срезать розы.

Понял ли тогда Тибор, что творилось в ее душе? Паяц на шкафу улыбался грустно и сочувственно. «Тибор, дорогой, ну скажи, что ты пошутил…» — мысленно умоляла она мужа. Но Тибор молчал и только жаловался, что ему не дают покоя боли в желудке. Гайнал бегала в аптеку, меняла грелки. Впрочем, ночь он проспал спокойно, а утром, словно ничего не произошло, сказал ей несколько безразличных слов и ушел на работу.

…Крупные капли пота падают со лба на полированную поверхность шкафа. Капля пота, капля терпентина. Тряпка размазывает их, а дерево послушно впитывает — и то и другое. Как ломит спину! Бартошнэ распрямляется, смотрит, как в соседнем цехе лущильная машина без конца разматывает кругляк. Тянутся длинные фанерные полосы.

…Снова лениво потекли дни, тихие и спокойные. Тибор помирил их с Марией, и казалось, все шло прекрасно. Гайнал твердо решила: надо приспособиться к укладу этого неприветливого дома. Приспособиться? Разве так должна рассуждать хозяйка, жена? Но она гнала прочь эту мысль. С утра Гайнал ходила за покупками. Иногда обходила полгорода, чтобы найти для Тибора кусок парной телятины. Он все чаще жаловался на недомогание, и врачи назначили ему строгую диету. А по вечерам Гайнал шила приданое: скоро у нее будет ребенок. Иногда спускалась в сад, ухаживала за цветами — они-то ни в чем не виноваты. С нетерпением поджидала Тибора: может, он расскажет, что творится в том мире, который захлопнула тяжелая узорчатая калитка. Но Тибор с каждым днем становился все сдержаннее и молчаливее. Он очень изменился, располнел. Гайнал иногда казалось, что муж стал ниже ростом. Только темные усики остались те же.

Теперь, когда она перебирала свою жизнь день за днем, год за годом, ей порою казалось, что ее тогдашние мысли и переживания были мелкими, незначительными. Из-за чего она, собственно, ушла? Кто в этом виноват? Злосчастный букет роз? Или, может, случай со шкафом? Ох этот шкаф! Пусть бы стоял себе где угодно. Но он заслонял окно, и в столовой всегда царил полумрак. Гайнал передвинула его. Что началось! Она и представить себе не могла, что ее невинный поступок вызовет у Марии такой припадок бешенства. Клара присутствовала при этой сцене. Она стояла бледная, испуганная и только покорно качала головой, поддакивая Марии. Клара давно превратилась в покорную тень своей старшей сестры. И в награду за эту покорность обрела спокойную жизнь. Тибор? Узнав о случившемся, он раздраженно сказал: