Ласло Сенэш - Небо остается синим

• Название: Небо остается синим
• Автор: Ласло Сенэш
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1965

Сколько их было, таких поездов смерти, в которые гитлеровцы сгоняли население оккупированных городов и деревень! Поезда увозили людей в Майданек и Освенцим, в номерные лагеря. Один из поездов осенью 1944 года шел в Бухенвальд.

Среди обреченных были двое — юноша и девушка. Они встретились здесь, в вагоне смерти.

Поезд замедлил ход. Молча смотрели люди на проволочные заграждения концлагеря. За ними вдали мерцало пламя печей крематория. Но люди улыбались влюбленным. И эсесовцы не могли понять, чему улыбаются они здесь, на пороге вечной ночи.

Автор книги «Небо остается синим» Ласло Сенэш — учитель, журналист, писатель. Живет он в Ужгороде. Он много видел и много пережил. Долгие годы томился в застенках Хорти, потом в Бухенвальде. Там он был членом венгерского подпольного центра.

«Небо остается синим» — это не только книга о прошлом. Автор включил в нее и рассказы о сегодняшней жизни трудящихся Закарпатья.

---

Зекань был разочарован. Опять Пишта восторгается оркестром! Еще, чего доброго, проговорит весь вечер о делах шахтерской капеллы.

— Ты думаешь, у меня было время для музыки? — раздраженно вырвалось у него. — Я своим горбом вытягивал план! Даже по воскресеньям был занят! Изучал техническую литературу, чтобы не отстать.

Зекань взглядывает на Пишту. Он ожидает похвалы. Но тот весь поглощен разливанием вина.

— Выпьем еще? — улыбается он.

Зекань берет со стола термометр и нервно вертит его в руках. Словно не расслышав слов друга, он говорит тем же раздраженным тоном:

— Ты, кажется, готов в чем-то упрекать меня? Да, я не всегда умел ладить с людьми! Не умел, как ты, болтать с ними бог знает о чем, выпивать. Ну и что же?! Всем не угодишь! Зато мой успех.

— Успех?! — перебил его Пишта. — Ты считаешь свое выдвижение успехом? — Резкие черты его исхудавшего лица еще больше обострились.

Зекань сейчас не может припомнить всех подробностей разговора. Но когда речь зашла об успехе, Пишта стал поддразнивать Зеканя. Это он четко помнит. Мол, на его новом столе, в уютном кабинете, будут теперь отличные нейлоновые письменные принадлежности. Не то что в шахте. И кожаная папка с надписью: «К докладу».

Зеканю все труднее становилось сдерживаться. Быстрее и быстрее вертелся в его руках термометр.

— А ты? Далеко ли ты пошел?

— Я не веду учета.

— Ты говоришь так потому, что… — Зекань запнулся, но Пишта тут же охотно помог ему:

— Ну скажи прямо, тебя, мол, сняли с работы! Это ведь у тебя на уме?

Зекань замолчал. Видимо, Пишту все-таки не снимали. Он не успел это выяснить в тресте. Зекань и раньше знал, что Пишта с первого дня назначения невзлюбил свою работу. «Министр без портфеля», — вспоминал он его невеселую шутку.

— Просто тебе неприятно, что я иду на твое место…

Термометр выскользнул из рук Зеканя и разбился вдребезги. Сотни крохотных серебряных шариков раскатились по полу. Зекань ошеломленно следил за шариками, исчезающими в щелях. Ему показалось, что Пишта взял верх. Но в чем? Как досадно, что термометр разбился именно в эту минуту.

— Что же, давай по ободряющему стакану! — прервал тягостное молчание Пишта, делая вид, что ничего не случилось.

Потом разговор зашел об обмене квартир. Миклош решил показать свое великодушие. Перечислил, сколько фруктовых деревьев посадил во дворе. Это все он безвозмездно оставляет другу. В квартире был ремонт, так что всё в полном порядке!

— А здесь придется белить, — сказал он, окинув взглядом закопченные стены. — Так что надо бы освободить пораньше. Скажем, во вторник.

— Во вторник? — дрогнувшим голосом переспросил Пишта и замялся. — Но пойми, Миклош, это невозможно. Ты же знаешь… жена второй месяц лежит… Плеврит после родов… Позавчера снова привез из больницы…

— Да, но я ведь должен приступить к работе со следующего понедельника. Мне, конечно, очень жаль, но до понедельника осталось каких-нибудь пять дней…

Пишта молчал, опустив глаза. Из соседней комнаты слышалось нервное покашливание. Должно быть, жена слышала их разговор.

— Может быть, мне поехать сначала и подыскать какой-нибудь угол для своих? — раздумывал вслух Пишта. Но, заметив кислое выражение на лице Зеканя, вдруг резко оборвал самого себя: — Хорошо. Будет по-твоему.

— Вот это другое дело! — обрадовался Зекань. — Не ссориться же нам из-за каких-то мелочей!

…Зекань поежился от холода. Восточный край неба светлел. В предрассветном морозном воздухе четко вырисовывались проносившиеся мимо деревья и окоченевшие от холода дома.

И снова вспоминается прощальный вечер. Сейчас он ясно понимает: многие вели себя так, будто не прощались с ним, а ожидали возвращения Пишты.

— Может быть, это и есть настоящий успех?!

Машина въезжала в город. Зекань чувствовал себя усталым и разбитым, как после ночного кутежа. И тяжелее всего было то, что он не научился у Пишты самому главному…

Его встретила безмолвная, пустая квартира Пишты. Сейчас, в этой гнетущей тишине, она казалась еще угрюмее и заброшеннее.

Зекань долго перебирал пустые пузырьки от лекарств, задумчиво вертел их в руках. Он даже не слышал, как пришли маляры и молча начали скоблить стены.

— Какой колер желаете? — в третий раз спрашивал его пожилой маляр.

Зекань молчал.

Разочарование

Она соскочила с поезда и едва не упала, поскользнувшись на мокрой земле. На какой-то миг все поплыло вокруг: небо, поле, деревья. Но только на один миг.

Ирен Гал смущенно улыбнулась и, оправив темно-русые волосы, огляделась: на станции никого. Единственным попутчиком был мелкий, назойливый дождь. От станции до села час ходьбы. И все-таки Ирен радовалась, что железную дорогу проложили не под самым носом у села. Ей не нравилось, когда железная дорога проходила через деревню или городок: было жаль жителей; казалось, каждый, кому не лень, может заглядывать в их тарелки.

А уж это село!.. Притаившись за лесом, за причудливыми холмами, оно словно поддразнивало Ирен, изредка показывая свою красную черепичную шапку.

Приятно слушать тонкий, моросящий гул дождя. Дождь легко похлопывает тебя по плащу: кип-коп, кип-коп. Нет, не так — просто кип-кип. Что за чушь! Подслушай сейчас кто-нибудь ее мысли, вот бы посмеялся! Глупости у тебя на уме, Ирен Гал. А ведь работа предстоит нелегкая. Или ты не убедилась в этом за те три месяца, что провела здесь на практике? Убедилась. И все же целый год только и мечтала о том, чтобы попасть сюда. На ромашках гадала? Гадала. Ну вот и сбылась твоя мечта.

Ты идешь по тихой, раскисшей от дождей тропинке и через полчаса прибудешь на место назначения. А едва минуешь околицу, встретишь его. Он не скажет тебе ни слова, только взглянет так же, как в тот вечер, когда варили повидло. Взгляд у него чуть колючий, но в общем добродушный…

Ирен испуганно оглянулась: а вдруг правда кто-нибудь подслушивает ее мысли? Кровь прихлынула к щекам, голову обдало жаром. Она сорвала с себя плащ. Увидел бы это кто, обязательно сказал: вот чудная, дождь на дворе, а она несет плащ в руке. У Ирен кружилась голова. Будто на карусели: чуточку подташнивает, и в то же время приятно.

Она остановилась, захотелось послушать тишину. Лес настороженно следил за каждым ее движением. А что за прелесть этот зяблик там, на дубовой ветке!

В путь, в путь!

Когда она впервые приехала сюда, ей все здесь казалось совсем другим. Да и сама она была другая. И вот теперь та, другая, идет рядом, а эта наблюдает за ней. Какие испуганные у нее глаза! Все пугало ее, даже молчаливая прохлада леса. Вот чудачка! А село казалось ей таким противным: пыль, жара, запах навоза. Скучища! Она никогда не хотела быть агрономом, случайность толкнула ее на этот путь. Виноградарство? Вот тоска! С самого начала ее встретила неудача: на дверях колхозного правления огромный замок. Та, другая Ирен, едва не разревелась. А тут еще стая гусей с гоготом и шипеньем налетела на нее. Она испуганно попятилась и услышала за спиной звонкий мальчишеский смех.

Ирен весело засмеялась при этом воспоминании. «Ну, чего же ты не ревешь?» — мысленно дразнила она свое тогдашнее «я».

Ирен подбежала к зеленой опушке. Мокрая высокая трава приятно щекотала ноги. Листья покачивали на зеленых спинках тяжелые капли.

Вернувшись на дорогу, Ирен снова увидела рядом с собой ту, другую Ирен. С каким кислым лицом отправилась она на футбольное поле разыскивать председателя. В тот день не было обратного поезда. А завтра она исчезнет, и ноги ее здесь никогда не будет!

Опираясь на суковатую березовую палку, она ожидала конца матча, равнодушно глядя на игроков.

— Не видишь, ворота не защищены! У-у-у, тебя за смертью только посылать! — возмущался один из болельщиков. Усы у него были длинные, как дым, вьющийся из его трубки. — Цацкаются с ним, как с красной девицей! Тьфу! — болельщик плевался сквозь зубы, слюна летела во все стороны. Отодвинуться Ирен от него не могла — некуда, тесно. Изредка, когда игра становилась спокойнее, сосед поворачивался к ней: «Виноват, барышня».

Опять кричат: «Миклош, Миклош!» Дался им этот Миклош! Уж не тот ли это плечистый, чернявый?! Ух какой азартный! Игра шла не на жизнь, а на смерть.

Матч окончился, и Ирен увидела Миклоша. Потный, возбужденный, он громко отдувался. Ирен сразу заметила его глаза. Озорные, блестящие — две продолговатые, омытые ключевой водой сливы, — они жили отдельно от лица. Вдруг эти глаза, утратив свое озорство, задержались на Ирен, словно спрашивали: «Ну как?» Поравнявшись с Ирен, он замедлил шаг. Ирен вздрогнула: «Неужто заговорит?» Но Миклош молча прошел мимо.

Ирен не уехала. Из-за него? «Нет, нет!» — возмутилась нынешняя Ирен, та, которая решительно шагала по мокрой тропинке.

Тропинка оборвалась, и вместе с ней оборвались воспоминания, мечты. Всюду знакомые лица. С ней здоровались, подтрунивали: