Владислав Римма Храбрых - Завод седьмого дня (СИ)

• Название: Завод седьмого дня (СИ)
• Автор: Владислав Римма Храбрых
• Издательство: СИ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016

Когда Альберт пришел в тот мир туманной осенью, ему сразу же дали понять, что сама по себе человеческая жизнь не очень-то многого и стоит. Все взрослое население работало на Завод – огромный город. В Заводе никто из горцев никогда не бывал и Альберт даже не знал человека, который мог пройти те километры, что отделяли Гор от единственного входа в Завод, небо над которым всегда было серым. По крайней мере, никто из ушедших назад не возвращался.

---

Собрав с пола гречку, Альберт всыпал ее в разодранный пакет и сунул в угол ящика. Он огляделся, попинал коробки, попрыгал, заглядывая на верхние полки, и к своему удивлению обнаружил в дальнем углу банку засоленных помидоров. Поставив ящик на ящик, полез наверх, цепляясь за занозистые полки. Подцепив за крышку банку, Альберт принялся так же осторожно спускаться. Он уже понял, что полки здесь хлипкие и на них сильно надеяться не стоит.

Разворошив рис, Альберт поставил банку посередине и подхватил ящик. Дверь он закрывать не стал, все равно в доме не осталось ничего важного. Закутавшись в насквозь мокрый и холодный бушлат, Альберт шагнул на улицу. Серое в темных переливах небо, сливающееся с заводским дымом, раскололось надвое молнией. Пригнув голову и пробираясь против ветра по улице, Альберт вспомнил, что Петерс панически боялась молний. Налетевший отзвук грома мигом вытряс из него такие мысли, тем более что он свернул на свою улицу, и ветер и ливень теперь подгоняли его, толкая в спину.

Решив, что закваска вполне может подождать его до окончания грозы, Альберт заскочил в дом, окликнул Марту и принялся варить рис, стараясь не думать о его мерзком вкусе. В конце концов, если что, добавит туда меда. С медом все пойдет.

Рис – для человека, которому, в общем-то, не из чего выбирать – оказался не так плох, да и Марта ела его с удовольствием. Поделенных порций хватало аккурат на две недели, и дальше этого срока Альберт старался не заглядывать. Но все равно, лежа в постели, он держал в уме оставшуюся закваску и думал – а что потом? Как потом жить-то? Пусть Марта поставила на себе крест и порой даже отказывалась есть, себе Альберт такого не позволял. Пусть ситуация становилась все безвыходней, выход существовал всегда. Так, по крайне мере, твердила Юнга.

Вот интересно, как она там?

Когда через неделю Альберт, не выдержав, сварил гречку, и та скоропостижно закончилась, рис перестал ему казаться таким безнадежно переваренным или, наоборот, недоваренным. Каждый день все больше походил на другой, каждую ночь улицы подмораживало, и если Альберт и выходил на улицу, то обязательно падал. Даже на таком маленьком расстоянии, что разделяло дом и землянку, неся голову сыра, он умудрился растянуться прямо у порога. Да так неудачно, прямо на локоть, что тот болел, не переставая. Но, к счастью, это был не перелом, а сильный ушиб – рука действовала с болью, но исправно, и Марта даже не заметила, что он не очень-то ловко управляется с тарелками и стаканами, а Альберт, морщась, из всех сил старался не подавать виду, да и вообще не поднимать на мать глаза.

Марта как будто хотела ему что-то сказать, но то и дело останавливала себя мыслью, что еще рано. Или не нужно. А Альберту казалось, что все давно уже поздно, и, доедая за матерью остывший рис, он хотел разрыдаться, как в десять лет, и спрятаться под бок к отцу. Или к Карелу, хотя тот никогда не мог его защитить. Или к Йохану, который никогда и не должен был его защищать.

Ни одного из них поблизости не было.

Мыть посуду у Альберта не было никакого желания, и она теперь громоздилась и на ведре, и вокруг него, и над ней, игнорируя наступившие холода и выпавший снег, кружила какая-то мелкая мошкара. Иногда разгоняя ее рукой, Альберт вспоминал, как Лиа выбрасывала посуду, которая ей была не нужна, и испытывал желание поступить так же. Выкинуть все к чертям: и эту грязную посуду, и чертов рис, и пахнущую потом одежду, и всю свою неудавшуюся жизнь.

От дурных мыслей его отвлек тихий звук, как будто кто-то скребся в дверь. Альберта прошиб холодный пот: это был не стук, не шуршание снега за дверью, а кто-то совершенно целенаправленно царапал дверь в самом низу. Для такого человеку пришлось бы лечь.

Поднявшись и собрав в кулак всю свою смелость, Альберт решительно распахнул дверь. Под ноги ему шмыгнула Муха, тут же жалобно завыв и бросившись к ведру с тарелками.

– Ну, зверь, успокойся.

За хвост оттащив голодную кошку от ведра для посуды, ставшего скорее ведром с помоями, Альберт поставил перед ней на пол тарелку с заветрившимся рисом и, не придумав ничего лучше, положил ложечку меда. Муха на пробу лизнула сладкий комок и осталась довольна.

Потрепав кошку по холке, Альберт укутался в свитер и отцовскую куртку и выскочил на улицу. Добежав до землянки, он, насколько смог, ногой разгреб снег и спустился вниз, в затхлый холод, пахнущий парафином и прокисшим молоком. Собрав весь парафин и несколько восковых свечей, запер дверь, накинул капюшон и, придерживая воротник как защиту от ветра с мелким снегом, пошел назад.

Альберт впервые видел Гор таким жутким. Совершенно пустым и заснеженным. Раньше уже с утра горцы сновали по улицам, разгребали снежные завалы у своих дверей, кормили загнанный в стойла скот, готовили еду для семьи. Жили, в общем.

Вот уже сколько дней Гор был совершенно пуст. Пробираясь по снежным завалам третьей улицы, Альберт мял в карманах парафин, который потихоньку размягчался и цеплял на себя крошки и нитки. Добравшись до дома, он выложил все на стол, отогнал Муху и полез за стаканами. Выставив с десяток перед собой, начал ломать податливую массу.

От нагревающейся плитки шло тепло, трещали заледеневшие стекла, Альберт то и дело шмыгал носом. Не хватало еще заболеть, думал он, водружая миску на плиту и возвращаясь за стол. Медитативно отрезая куски толстой нити, накручивая ее на черенок ложки и устанавливая ровно посередине стакана, Альберт не находил повода не думать о том, что его тревожило.

Они вообще перестали разговаривать с Мартой, доведя до заученного: «Я беру тарелку?» – «Забери, спасибо».

Альберт приходил, отдавал тарелку с едой, забирал пустую и, пряча глаза, тут же уходил. Ему казалось, что Марта хочет что-то сказать, она даже открывала рот, но в итоге даже не звала сына. Наверное, ей, как и раньше, нужно было особое настроение, чтобы сказать что-то важное.

Альберт до панического ужаса не хотел ничего слышать. Ну, ведь ничего хорошего она сказать не могла.

Но в то же время он мечтал услышать что-то обнадеживающее, такое спокойное и уверенное. А лучше всего план действий на будущее. Потому как сам он не видел никакой надежды на долгую и счастливую жизнь.

Разливая горячий парафин по стаканам, шипя и обжигаясь, несмотря на обмотанные полотенцем пальцы, Альберт похвалил себя за несвойственную ему ранее предусмотрительность. Если не случится чудо – что очень вряд ли – и температура вдруг не повысится, то через два-три дня весь дом настолько промерзнет, что не будет ни света, ни тепла. В нежилых домах, занесенных снегом, уже ничего не работало. Все они погрузились в темноту и холод из-за распахнутых окон.

Вот тогда-то пригодятся свечи, и чем больше, тем лучше. А в идеале, так и вовсе развести посреди кухни костер и постоянно его поддерживать.

Впрочем, каждую зиму они вытаскивали из кладовки небольшую печку, к которой, хотелось верить, еще остался запас угля. А еще точно такая же, Альберт это отчетливо помнил, была дома у Лиа. Да они в каждом доме были, только и разницы-то, что в размере и портативности.

Вот тут-то и пригодились санки, за десять лет на чердаке успевшие накрепко зарасти паутиной, которую Альберт не без доли неприязни разгреб. Спустя полдня, с трудом проложив колею до дома Лиа и расчистив порог, он волок вторую печку домой, чтобы поставить ее в комнате у Марты. Та удивленно на него посмотрела, но так ничего и не сказала, кутаясь в одеяло, слишком тонкое, чтобы спасти от надвигающихся морозов.

– Вот так-то, – Альберт похлопал печку по блестящему из-под копоти боку и вытер руки, – принесу угля, растопим, тепло будет.

– Да не надо уголь тратить, – тихо попросила Марта, но Альберт ее проигнорировал, только отмахнувшись.

От неплохих запасов угля, собранных прижимистой Лиа, его отделяли каких-то полчаса по глубокому снегу туда и обратно столько же. Какой-то час – он ведь никуда не торопится.

– Альберт…

– Марта, – он строго глянул на мать, та пожевала нижнюю губу и кивнула.

Разговор снова был отложен до неизвестных времен, до которых еще нужно было дожить.

Спустившись вниз, Альберт потрогал застывшие свечки, отвязал ложки и принялся возиться с печкой. Кажется, в прошлом году с ней было что-то не так, но в тот раз с проблемой быстро справился Даан. Альберт тогда даже не смотрел: не мог предположить, что ему вдруг придется со всем справляться самому.

Свернутым полотенцем прочистив миниатюрный дымоход, Альберт поднял глаза на потолок и представил на деревянных досках аккуратное темное пятно – и это его почему-то ни капли не расстроило. Куда печальнее было бы в зиму остаться без тепла.

День давно перевалил за половину, и уже начало темнеть, но это не помешало Альберту снова одеться, взять метлу и подняться на крышу. Снег на крыше покрылся твердым настом, и Альберту пришлось его проламывать, чтобы пробраться в самый центр. Там он встал и принялся разгребать снег. Он пластами съезжал по крыше и падал вниз, во двор, закрывая окна первого этажа.