Андрей Фадеев - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Фадеев
• Издательство: Типография Акционерного Южно-Русского Общества Печатного Дела
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1897

Андрей Михайлович Фадеев — российский государственный деятель, Саратовский губернатор, позднее — высокопоставленный чиновник в Закавказском крае, тайный советник. С 1817 по 1834 год он служил управляющим конторой иностранных поселенцев в Екатеринославле. Затем был переведён в Одессу — членом комитета иностранных поселенцев южного края России. В 1837 году, после Одессы, А. М. Фадеев был назначен на службу в Астрахань, где два года занимал пост главного попечителя кочующих народов. В 1839 году Андрей Михайлович переводится в Саратов на должность управляющего палатой государственных имуществ. 1846 года Фадеев получил приглашение князя М. С. Воронцова занять должность члена совета главного управления Закавказского края и, вместе с тем, управляющего местными государственными имуществами. Оставаясь на службе в Закавказском крае до конца своих дней, в 1858 году был произведен в тайные советники, а за особые заслуги при проведении в Тифлисской губернии крестьянской реформы — награжден орденом Белого Орла (1864) и золотой, бриллиантами украшенной, табакеркой (1866).

«Воспоминания» А. М. Фадеева содержат подробную автобиографию, в которой также заключается много метких характеристик государственных деятелей прошлого, с которыми Фадееву приходилось служить и сталкиваться. Не менее интересны воспоминания автора и об Одессе начала XIX века.

Приведено к современной орфографии.

---

Из Боржома я проехал прямою, весьма скверною дорогою чрез горы, в урочище Манглис, штаб-квартиру гренадерского Эриванского полка, где я намеревался провести лето с семейством моим, уже находившимся там. В Манглисе устроено поенное поселение почти в одно время как и в Белом ключе: и в этом отношении Манглис имеет ту же физиономию, только по климату, кажется, еще более изобилует дождями, следовательно и грязью[111]. По красоте местоположения не уступает Белому Ключу, имея пред ним даже некоторые преимущества, как например прекрасную сосновую рощу посреди самого урочища, живописную речку Алгетку и в полуторе версте прекрасный древний храм, принадлежащий к числу первых христианских памятников в Закавказском крае и уцелевший доселе еще в довольно хорошем виде. Пето прошло оживленнее обыкновенного, но причине военных сборов, передвижения войск, выступления полка в поход, лагеря, музыки, всевозможных толков, возбужденных этими распоряжениями. 29-го июля мы встретили прибывшего сюда князя Воронцова. На другой день я был у него с докладом, а потом на парадном обеде и вечером на бале, по случаю его приезда, у полкового командира, князя Мухранского. На третий день князь уехал. Я был обрадован известием, что сын мой получил чин и крест.

С 9-го августа, по ночам, заблистала на небе яркая комета с огромным хвостом, по народному поверью предвестница большой кровавой войны. В этом году наше летнее переселение длилось до 25-го сентября, с несколькими моими поездками за это время в Коджоры, к князю Воронцову, переехавшему туда временно, чтобы быть поближе к Тифлису до уменьшения зноя, что продолжалось до 11-го октября. Хлопоты, суматоха, а вместе с тем болезненное состояние князя Воронцова все усиливались. По недоверию князя в возможность войны, неожиданное известие в половине октября, о нападении турок на наш таможенный пост Св. Николая, на восточном берегу Черного моря, взятие его и избиение гарнизона поразили князя как громом. Он слег в постель. На третий день прискакал курьер с донесением о поражении турок и изгнании их из поста. Св. Николая. Эта весть пришла именно утром, в четверг, приемный день княгини Елисаветы Ксаверьевны, когда она принимала визиты и гостиная ее была по обыкновению наполнена посетителями. Княгиню вызвали к князю. Чрез минуту она возвратилась, сияя восторгом, с объявлением радостного известия, которое не ограничила одной гостиной, но вышла в переднюю, где кроме домашней прислуги находилось много лакеев, приехавших с гостями, и с неописанной радостью известила их о торжестве победы. Эта великая радости, доказывала, как велико было огорчение, причиненное первым горестным извещением.

Война с Турцией оказалась наконец неизбежной. 20-го октября последовал высочайший манифест. Князь Бебутов назначен командующим действующим отрядом на турецкой границе и выехал в Александрополь. Сын мой, прикомандированный к нему, постоянно находился при нем, и за отличие в сражениях при Баш-Кадыкляре и Кюрук-Даре, получил золотую шашку и Владимира с бантом. По статуту он должен был получить и Георгия, но князь Бебутов, по некоторым соображениям, нашел неудобным представлять о деле, вполне предоставлявшем сыну моему эту награду, и извинился перед ним, объяснив свои причины, довольно основательные.

В октябре я ездил еще в Кахетию по делам церковных имений. Осенняя погода была прекрасная, и в это время я ближе узнал этот прелестный уголок Закавказского края, жителям коего, для их благосостояния и даже обогащения, недостает только промышленности. По возращении моем в Тифлис, я оставался на месте до весны. Князь Воронцов оказал мне новую милость, доставлением добавочного жалования в 1200 рублей, но случаю совершившегося 50-ти летия моей службы, что для меня в то время было весьма кстати. Здоровье мое в этом году стало как бы несколько ослабевать; я не обращал на то большого внимания, но меня более всего печалила болезнь жены моей, гораздо серьезнейшая моих недугов. Ревматизм, которым она страдала с давних пор, принял вид паралича и 7-го декабря лишил ее употребления правой руки и левой ноги. Она всегда переносила свои страдания с большим терпением и в своих непрестанных занятиях находила успокоение и утешение; она никогда не могла ни минуты оставаться праздной, постоянно что-нибудь делала, работала, рисовала, читала. Теперь же слабость глаз не позволяла ей много питать, а потеря правой руки лишила ее возможности работать. И в первый раз мы видели, что твердость ее духа поколебалась, и, почувствовав бессилие своей пораженной руки, она горько, неутешно заплакала. Она горевала не о руке, а о своих занятиях, любимом труде, составлявшем для лея весь цвет ее жизни. Но уныние ее недолго продолжалось: она безотлагательно принялась с неимоверным терпением и рвением учиться работать, рисовать, писать левой рукой; и хотя конечно не могла достигнуть прежней степени искусства, но с течением времени усвоила навык, давший ей возможность продолжать свои труды и заставлявший удивляться, до чего человек может достигнуть энергией и настойчивостью воли.

Пятого января 1854-го года получено сведение о бессрочном отпуске князя Воронцова, по болезни, за границу. Исправление его высокой должности в его отсутствие было поручено находившемуся при нем старшему генералу Реаду. Н. А. Реад, человек очень приятный, добрый и, как говорят, отличный кавалерийский боевой генерал, о гражданском управлении не имел ровно никакого понятия. Воронцов его назначил к этому важному занятию, надобно полагать, по уверенности, что он не будет уже нисколько отступать от его системы: а свою систему, как вообще, так и в частности, князь ему подробно объяснил и преподал надлежащие наставление[112].

Зимой минувшего года, еще в ноябре, приехала в Тифлис княгиня Долгорукая, жена бывшего посланника в Тегеране, князя Дмитрия Ивановича, близкого родственника моей жены. Она была тяжело больна грудной болезнью, и Тегеранский доктор почему-то ее отправил на лечение в Тифлис, вероятно, чтобы сбыть с рук. С нею приехали две дочери, одна большая, другая маленькая. Они сейчас же по приезде посетили мою жену, которая была рада с ними познакомиться по родству и дружбе со всеми их родными. Княгиня с дочерьми ежедневно бывала у нас, пока болезнь не уложила ее в постель. Воронцовы, принимавшие в них живое участие, предвидя неизбежность печального исхода болезни, пред отъездом своим из Тифлиса просили жену мою и меня, в случае смерти княгини Долгорукой, взять дочерей ее к нам в дом, на время пока отец их приедет за ними или сделает какое-либо о них распоряжение. Жена моя сделала бы это и без их просьбы. Долгорукая скончалась 18-го марта, дочери ее в тот же день перешли к нам и прожили у нас около четырех месяцев. Тем временем отец их, князь Дмитрий Иванович, был переведен сенатором в Москву и летом приехал в Тифлис, где пробыл недели три. Мы с удовольствием проводили с ним многие часы, слушая его любопытные рассказы. Уезжая в Москву с дочерьми, он прослезился, прощаясь с нами, и, став перед Еленой Павловной на колени, просил ее благословения для себя и дочерей своих. Несколько лет спустя, он вступил во вторичный брак, о чем уведомил меня письменно.

Между тем, мои занятия в Совете и текущими делами в экспедиции продолжались особенно усиленно, по той причине, что князь Воронцов желал до отъезда своего, предназначенного в начале марта, разрешить все важнейшие дела. 22-го февраля был получен манифест о войне с Англией и Францией, а 24-го я был с последним докладом у князя Михаила Семеновича; 3-го марта распрощался с ним, а 4-го он выехал. Я уже более его не видал. Не говоря о несомненных государственных, военных и административных способностях и незабвенных заслугах князя Воронцова, — он во многих отношениях был славный человек. Я ему благодарен за многое добро, которое он мне, сделал. Если у него и были слабости, то кто нее из смертных не имел и не имеет их? Усиление их в старости было последствием его недугов, особенно же нахождения при нем некоторых неблагонамеренных людей, а также чрезмерного пристрастия к грузинам, или, вернее сказать, к нескольким отдельным грузинским семействам и личностям, доводившего его иногда до вредных общественному благу распоряжений.

Князю Михаилу Семеновичу Воронцову воздвигнут и открыт, в 1867-м году, монумент, построенный по левой стороне берега Куры, в той части города, устройству коей покойный фельдмаршал наиболее содействовал и даже создал ее. Эта почесть, как должная дань памяти доблестного вельможи, заслужена им в полной мере.

Вследствие войны, кипевшей на окраинах страны, и довольно смутного состояния внутри ее, я должен был ограничить свои поездки в этом году лишь только ближайшими колониями и водопроводными канавами. В конце мая я ездил на освещение вновь построенной церкви в колонии Екатериненфельд, великолепнейшей из иноверческих церквей в крае. В этом же году основана новая немецкая колония выселением части колонистов из колонии Елисабетталь, находившейся в стесненном положении по случаю значительного умножения народонаселения, затруднявшего их даже в средствах к пропитанию. Они основали эту колонию в Цалхском округе.