Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 2
• Автор: Николай Погодин
• Издательство: Искусство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Во второй том Собрания сочинений Н. Погодина включена трилогия о В. И. Ленине — «Человек с ружьем», «Кремлевские куранты» и «Третья, патетическая», за которую автор получил Ленинскую премию, а также произведения разных лет, написанные на историко-революционную тематику: «Заговор Локкарта» («Вихри враждебные»), «Багровые облака» и «Не померкнет никогда».

---

Саня. Генеральская дочь.

Адъютант. Улавливаю драматическую ноту.

Саня. А вы по-прежнему умеете играть, Рюмин, вы поняли, что генеральская дочь — дочь генерала Селезнева…

Адъютант. Очень понял.

Саня. Мне невыносимо трудно… будет трудно… много говорить. Поэтому мою отрывистость прошу не принимать за способ что-то скрыть.

Адъютант. Мы, актеры, ценим короткие реплики.

Саня. Сейчас шутить не стоит.

Адъютант. Нет, я вам помогаю. Успокойтесь, помолчите.

Саня. Самое ужасное случилось несколько часов тому назад. А с вами мне легко. Только шутить не стоит. Вы поймите. Мой вид красноармейской медсестры — правда. Я пошла на фронт красноармейской медсестрой бесчестно. Я всей душой стремилась к белым. И я это сделала. Перешла к ним. И самое ужасное случилось несколько часов тому назад. Мой отец меня отправил к вам. Я совсем не девица из романов Лидии Чарской…[120] то есть не сентиментальна, но это страшно. Что же должно быть у меня в душе, поймите.

Адъютант. Позвольте закурить.

Саня. И мне… не надо.

Адъютант. Зачем же он вас не оставил у себя?

Саня. Ему необходимо передать письмо бывшему генералу Стрешневу. И оказалось, что я самый подходящий курьер. Сам бог ему послал меня…

Адъютант. Два раза через линию фронта…

Саня. Это не важно. Растоптано девятнадцатое столетие… «Капитанская дочка»… Надо спасать Россию.

Адъютант. А это что такое?

Саня. Афоризмы. Вот письмо. Что с ним делать?

Адъютант. То, что надо.

Саня. Рюмин, мне надо верить… нет, не верить, а жить чем-то. Скажите мне, будто я ваша любимая женщина, будут розы?.. Тургеневские розы[121].

Адъютант. Будут.

Саня. И вы прочтете Тургенева со сцены.

Адъютант. Прочту.

Саня. Да… но куда же мне идти? Впрочем, я найду этого Стрешнева… Я пошла. Самое ужасное позади. (Уходит.)

Адъютант. А вдруг она ведет какую-нибудь двойную игру?.. Нет, я же знаю… Дочь генерала… Это точно. У нее характер твердый, смелый… Лицо измученное, жест усталый. Но недурна, ей-богу, недурна. (Напевает.) «Я помню чудное мгновенье, передо мной явились вы…». И не вы, а ты… Дурак, повеса, актер. (Задумался. Серьезно.) А похвалит ли меня командующий за то, что я поступил именно так? А как тут поступить иначе? Если Стрешнев возьмет письмо и просто скроет, значит, верить ему нельзя.

У палатки разговор. В палатку вваливается человек в черкеске — усатый, шумный и чихающий.

Человек в черкеске. Здорово, артист. (Кричит на высоких нотах и чихает.) О будь ты проклята! (Чихает.) С самой Москвы плююсь носом, как твой верблюд. (Чихает.) Простуда большого города. Сделался совершенно малохольный. Нос мой раздулся, как буряк. Порох вовнутрь надо принимать с водкой.

Адъютант. Откуда такой шик, Никита Ларионович? Черкеска, гозыри, пояс с разговорами!

Человек в черкеске (чихает). Нагадал черт сменять мою шубу на черкеску. Ой и простудился, ой же болею! Порох, говорю, надо принимать с водкой.

Адъютант. Зачем ты шубу-то менял, Никита Ларионович?

Человек в черкеске. Казак я вам или не казак? (Чихает.) На черта мне шуба весной! А в Москве такую погоду завернуло, что у меня живот стучал, как барабан. А я бегаю туда-сюда, туда-сюда и кормлюсь тухлой баландой с гвоздями. Только по долгу службы живой вернулся.

Адъютант. Так что же ты привез?

Входят Фрунзе и Стрешнев.

Человек в черкеске. Честь имею явиться, товарищ командующий. (Его мучает желание чихнуть, и он делает странные гримасы.)

Фрунзе. Что с вами, Никита Ларионович? Почему вы морщитесь?

Человек в черкеске. Болезнь от простуды. Нос не в порядке.

Фрунзе. А вы чихните. Не стесняйтесь.

Человек в черкеске. Покорно благодарю. Перетерпел.

Фрунзе. Ну-с, так что ж мои поручения?

Человек в черкеске. По вашему приказанию я из Москвы доставил эшелон снарядов и вагон артистов. Снарядов дали полную норму, а артистов урезали.

Фрунзе (улыбка). Луначарский[122] урезал?

Человек в черкеске. Так точно, по ведомству просвещения.

Фрунзе. Где эшелон со снарядами?

Человек в черкеске. На разъезде, разгружается.

Фрунзе (Стрешневу). Ипполит Антонович, каково… День в день, час в час! Давайте указания.

Стрешнев. Слушаюсь. (Уходит.)

Фрунзе. А где же артисты?

Человек в черкеске. Здесь рядом, на подводах сидят.

Фрунзе (адъютанту). Пригласите сюда артистов.

Адъютант выходит.

Благодарю вас, Никита Ларионович, благодарю за воинскую точность. Вы сами знаете, мы платим головами за наше ротозейство. Артисты не капризные попались?

Человек в черкеске чихнул.

Будьте здоровы.

Человек в черкеске. Благодарю. Нет, они подходящие. Латались ко мне — выпить. Я не сдал… Искусство ихнее, конечно, это позволяет. Один все мычал… ну прямо как козел, ей-богу: «Миа-ма… миа-ма»… Что за манера, не понимаю. А человек серьезный, полный.

Фрунзе (разъясняя). Певец… По-итальянски это называется сольфеджио, упражнения для голоса. Петь — это очень трудно, Никита Ларионович, это великий труд.

Человек в черкеске (недоверчиво). Скажите пожалуйста. Я их довольствовал, артистов. Хвалили. Хлопали в ладоши. Интеллигенция, конечно, а все-таки народ хороший, простой.

Фрунзе. Интеллигенция, Никита Ларионович, большая сила. Вы кровь по капле отдадите по слову Ленина, а он интеллигент…

Человек в черкеске. А вы, Михаил Васильевич, тоже ведь вышли из студентов?

Фрунзе. Да.

Человек в черкеске. А правду говорят про вас, что вы в тюрьме, перед казнью, какой-то язык учили?

Фрунзе. Да, такой случай был.

Человек в черкеске. Какой же вы язык учили?

Фрунзе. Английский. Представьте себе, что на том свете русского языка не понимают. Как же быть?

Входят актеры — женщины и мужчины. Молодые и старые, пестро одетые, немного помятые, разнохарактерные. Среди них — артист в зеленом шарфе, бас, колоратурное сопрано.

(С каждым здоровается за руку.) Я рад приветствовать актеров на войне. Вы запаслись костюмами? Имеете грим?

Актеры. О да… О да…

Фрунзе (артисту в зеленом шарфе). Вы что играете?

Артист в зеленом шарфе. Трагические роли. Могу показать с партнерами некоторые сцены принца Гамлета.

Фрунзе. Прекрасно, превосходно. Я люблю образ этого принца, но Гамлет слишком уж пессимистичен. Вы не находите? Скажите, например, Чапаеву: «Быть или не быть?» Он вас, пожалуй, арестует. Вы нам нужны как снаряды… поверьте мне… снаряды оптимизма. Смелость, говорят, города берет, а смелость — это оптимизм, а оптимизм — победа. Не надо Гамлета, уж я прошу вас.

Артист в зеленом шарфе. Так что ж, «Ваньку-ключника»[123] читать?

Фрунзе. А что? Превосходный малый был этот Ванька-ключник. Ведь князю-то он все же нос утер, рога наставил. Народ не увядает на войне. Вас будут на руках носить за час открытого свободного веселья. В трагические времена трагедии не потрясают, а раздражают. Здесь ужасов достаточно жизненных, реальных. Я за комедию!

Актеры переглянулись.

Бас. Как сами можете судить по моим данным, я бас, а не комический актер. Но я могу выступать и с общедоступными вещами, подобными «Блохе»[124].

Фрунзе. Вот видите — «Блоха». Это же чудесно.

Бас. А нас напутствовали по-другому… нам предлагали репертуар серьезный, значительный и, между нами говоря, довольно скучный.

Фрунзе. Вы будете в полках, увидите людей, которые бывали сорок раз в аду, вы там поймете, как восхитителен наш русский человек в его языческой способности жить… В ужасных положениях, в кошмарных положениях, честное слово, он вам отмочит такую штуку, что диву дашься. Нет, вы, пожалуйста, поверьте мне, что темы постные и трогательные там никак не пойдут. Мы жизнерадостные люди.

Колоратурное сопрано. А что же делать колоратурному сопрано?