Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 2
• Автор: Николай Погодин
• Издательство: Искусство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Во второй том Собрания сочинений Н. Погодина включена трилогия о В. И. Ленине — «Человек с ружьем», «Кремлевские куранты» и «Третья, патетическая», за которую автор получил Ленинскую премию, а также произведения разных лет, написанные на историко-революционную тематику: «Заговор Локкарта» («Вихри враждебные»), «Багровые облака» и «Не померкнет никогда».

---

Селезнев. Одета ты демократически. То есть скверно. Сестрой, что ли, служила? Где?

Саня. Там… у них.

Селезнев. Кто велел?

Саня. А кто бы мне мог не велеть?

Селезнев. Чувство долга.

Саня. Я уже не знаю, где у нас этот долг.

Селезнев. Во всяком случае, не там, а здесь.

Саня. Ну, а я была там. И стремилась сюда, перешла фронт, нашла тебя, а ты меня еще упрекаешь…

Селезнев. На отца не ропщут. Сидела бы в Москве и ждала нас, а то нашла куда заявиться. Амазонка какая! (Взял за руку.) Черные руки… Страшно.

Саня. Разве это важно?

Селезнев. Важность отличается от пустяка объемом своего существа. Существо вещей исторических, кардинальных постигают умы зрелые, изощренные опытом, знаниями. Генеральская дочь, не успевшая закончить института, меня будет смешить, говоря о важном и не важном. Дома после обеда, когда мне дремлется, можешь меня просвещать. Что у красных?

Саня. Ничего.

Селезнев. Подтягивают силы?

Саня. Подтягивают.

Селезнев. Не верю.

Саня. Ты ничему не веришь.

Селезнев. Кто такой Фрунзе?

Саня. Не знаю.

Селезнев. Ипполита Антоновича Стрешнева видела?

Саня. Я не знаю, где генерал Стрешнев.

Селезнев. Служит начальником штаба у Фрунзе.

Саня. Это понятно.

Селезнев. Почему?

Саня. Не могу объяснить, но меня это не удивляет.

Селезнев. А мы посмотрим, кому он будет служить, им или мне.

Саня. Отец, я пришла к тебе, примешь — останусь, нет — уйду…

Селезнев. Саня, побойся бога.

Саня. Дай договорить. Но ничего такого, что относится к шпионству, я делать не стану. Воюйте сами уж, а я так устала, так устала…

Селезнев. Все истинно и благородно, что мы несем на алтарь отечества нашего.

Саня. Когда-то я боготворила твой образ поведения, теперь, прости, не понимаю.

Селезнев. Мы воюем, мадемуазель. Мы Россию спасаем.

Саня (приближаясь). Папа…

Селезнев. Что, дитя мое?

Саня. Ты рад, что мы нашли друг друга?

Селезнев. Не рад, а восхищен… Фронт перейти… Мой темперамент.

Саня (как бы про себя). Ничего не понимаю.

Селезнев. Велеть чаю? Закусок? Может быть, вина?

Саня. Да… и вина.

Селезнев (вызвавши адъютанта). Вина, закусок… чаю.

Адъютант удаляется.

Ты, кажется, произнесла, что ничего не понимаешь?

Саня. Да, произнесла.

Селезнев. А ты пойми, что мы живем в двадцатые годы проклятого двадцатого столетия. Век девятнадцатый исчерпан и растоптан. Но и твой Пушкин… кстати, написавший «Капитанскую дочку»… был бы здесь со мной. Не смей гримасничать.

Саня. Я не гримасничаю, папа. Я начинаю что-то понимать.

Селезнев. Мы воюем, Саня.

Саня. И чего же вы хотите от меня?

Селезнев. Мне надо Стрешневу письмо отправить, доверительное, важнейшее.

Саня. И ты меня курьером?

Селезнев. Я сам надел бы лапти, сам пошел бы на свиданье с Ипполитом Стрешневым, да мне нельзя. Тебя же мне сам бог послал. Ты там жила, служила им, знаешь их повадки, стиль, и ты без риска с помощью моих людей перейдешь фронт и возвратишься. Но ты измучена, конечно. Отдохни, приди в себя. Потом поговорим.

Саня. Коль бог послал, так что же, я пойду.

Селезнев. Нет, сначала отдохни, приди в себя.

Саня. А я пришла в себя.

Селезнев. Характер на характер?

Саня. Да.

Селезнев. Ну что ж. Добро. Ты не представляешь, как нам важно установить связь с генералом Стрешневым. Мы на войне, в смертельной и последней схватке.

Саня. Я понимаю. Я готова.

Селезнев. Конечно, это жертва, но какая!

Саня. Господи, я же поняла.

Селезнев. Добро, добро.

Входит вестовой.

Полковника Некрасова.

Вестовой уходит.

(Взял за руку Саню.) Нет, ты устала, у тебя потухшие глаза. Мы можем повременить день-другой.

Саня. Пережитого не излечат ни день, ни другой. Потом когда-нибудь отдохну, совсем приду в себя.

Селезнев. В Москве и очень скоро.

Саня. Да, в Москве.

Входит Некрасов.

Селезнев. Полковник, снарядите мою дочь за линию фронта с известным вам поручением. Дайте провожатых. Составьте точный всесторонний план.

Некрасов. Но, может быть, осмелюсь возразить…

Селезнев. Вы много возражаете, мой милый, вы весь в раздумьях. Вы возражали против действий дивизии Лисовского, и я поддался вам. И приказа не пишите, и отпустите немца с миром. Пусть будет все, как было. А что касается последнего распоряжения, то это мое личное, отцовское дело.

Картина вторая

Штаб Фрунзе. Палатка в поле, разбитая под деревом: простой стол, лавка. На столе карты, бумаги. В палатке Дронов и адъютант.

Адъютант (подтянут, весел, безоблачен). Весна, товарищ Дронов, красивое время года. Мы вышли в поле, мы наступаем. «Мы долго, молча отступали, досадно было, боя ждали…»[118]. Почему вы такой каменный и роковой?

Дронов. Шуточками занимаетесь, товарищ адъютант, весело живете.

Адъютант. Мне говорила мама, что когда я родился, то тут же и захохотал, а вы, клянусь, товарищ Дронов, первым делом обмарались.

Дронов. Я сюда пришел не зубоскалить, а по серьезному делу.

Адъютант. Обидчивый вы человек, товарищ Дронов. Какое дело? Говорите.

Дронов. Чапаев человека убил.

Адъютант. На войне это не очень ново.

Дронов. Смотря кого убить. Он моего бойца прикончил. Нашла амбиция. Ему захотелось перед ивановскими новобранцами себя показать. Дивитесь, мол, какой я строгий, приказов, мол, своих не отменяю, все мне нипочем, все сходит с рук. Нет, извините. Я прошу вас передать мой рапорт товарищу Фрунзе.

Адъютант. Да это моя святая обязанность. Пожалуйста, давайте.

Дронов. Прошу не задерживать.

Адъютант. Нет, я не задержу.

Дронов (как бы про себя). Одни у нас уж очень плохие, а другие уж очень хорошие. В мирное время можно еще этими предпочтениями заниматься, а на войне перед смертью все мы равны.

Адъютант. О нет, дорогой мой. На войне и перед смертью не все равны. Одни бегут от войны, другие идут ей навстречу. И смерть бывает героической, а то трусливой.

Дронов. Красиво говорите. Вы говорун.

Адъютант. Я повторяю слова Михаила Васильевича Фрунзе.

Дронов. Конечно, может быть, я и отстал. До свидания. (Уходит.)

Адъютант (вслед и про себя). Ты, брат, из числа тех людей, которые отстают от своей собственной тени. Но что же натворил Чапаев? (Читает рапорт Дронова). Спьяна он, что ли?.. Но Чапаев водки в рот не берет. Командующий может на этот случай взглянуть строжайшим образом. Кажется мне, что тут Дронов подкараулил Чапаева. Ох эти дроновы, черт бы их побрал… Ну что же Фурманов молчит? Тут ведь не расстрел, не суд, какое-то убийство.

Входит Саня.

Саня. Рюмин?.. Я не во сне? Великолепный Рюмин!

Адъютант. Хочу быть скромным. Великолепен кто-то другой. Сестра, простите… все же с кем имею честь?

Саня. Ваша старинная поклонница в качестве гимназистки восьмого класса, дочь генерала Селезнева.

Адъютант. Шикарно… Я — человек подмостков… умею эдак… Но ошеломлен. Теперь припомнил. Здравствуйте… Александра…

Саня. Можете называть Саней… Шурой… Сашей…

Адъютант. Какие фокусы устраивает революция с людьми! Извините за банальность, но, повторяю, я ошеломлен.

Саня. Чего же тут банального?.. Фокусы… Рюмин, вы адъютант командующего?

Адъютант. Представьте себе — да. Артист бросает сцену, герой-любовник делается красным курсантом, большевиком, встречает человека необычайного характера, одухотворенного ума и следует за ним повсюду. Но я, как-никак, свободный художник… пролетарий… А вы… вы, как поют в куплете… «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь»[119].