Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

• Название: Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
• Автор: Владимир Скороденко
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1973

В сборник входят новеллы современных английских писателей, посвященные молодежи: подросткам, молодым людям, вступающим в жизнь, — и тем далеко не простым социальным, нравственным и психологическим проблемам, с которыми им приходится сталкиваться. Противоречие между бескорыстием, чистотой помыслов и отношений и общечеловеческими идеалами, свойственными юности, законами и моралью буржуазного общества, стремящегося «отлить» молодежь по своему образу и подобию — главная тема большинства рассказов.

---

Потом еще один пронзительный свисток раздался по другую сторону горы, и в просвете между неровными, нагороженными из камня стенами Окерт увидел, как от темных зарослей кустарника отделяются фигурки людей и карабкаются к нему, вверх по склону; они двигались медленно, пригнувшись, преодолевали крутой подъем, черные палочки винтовок перечеркивали туловища, комья сланца и камешки с шумом выкатывались из-под ног.

Итак, солдаты нашли Кобу, а потом выследили его. Окерт зажмурился и потряс головой. Он жадно втянул в себя воздух, сосредоточивая, собирая все силы в этой темноте, в которую по своей воле погрузил себя сам, прежде чем его поглотит другая тьма уж навсегда и против воли. Мертвецы окружили его плотным кольцом, потустороннее, но не лишенное человечности общество, не в пример более приятное, чем два молчаливых тюремщика, что стоймя стояли около камеры с черной дверью. С такой пронзительной отчетливостью вспомнилась вдруг ему эта дверь, что на одеревеневшем, неподвижном лице, где лишь желваки ходуном ходили, мигом сами собой распахнулись зажмуренные глаза. Эти люди явились сюда, чтобы отвести его назад. Окерт схватил загодя заряженную винтовку и подтянулся к полуразрушенной бойнице — той самой, что они с Дани кое-как восстановили в ту далекую весну, — а возле правого локтя поставил открытую коробочку с тупоносыми охотничьими патронами. Он спустил предохранитель, прижал приклад к плечу, и в нем сразу ожил инстинкт старого охотника, а с ним пришли спокойствие и твердость. И еще одно — жгучая ненависть. Окерт мало смыслил в политике, разве что через силу с вежливым видом выслушивал рассуждения Сарела Редлингхойса о южноафриканских проблемах, но англичан всегда считал — если он вообще о них думал — иноземными угнетателями, погубителями двух республик, наследственными врагами буров. За последние семь недель он еще больше укрепился в этом мнении, но сейчас вся его ненависть к ним спрессовалась, сконцентрировалась и была направлена на одного — на того офицерика, что, по словам мистера Сарела, так похож на него, Окерта, на того, кто вчера разнюхал, где он прячется, разгадал все его планы и безжалостно выследил! Он поискал среди приближающихся солдат человека без винтовки, нашел и замер, сосредоточился на цели, выравнивая в один ряд прорезь прицела — мушку — мишень.

В шестидесяти ярдах от вершины солдаты из темноты вступили в полосу, где уже брезжил рассвет. Тим, который находился между капралом Гаррелом и освобожденным от винтовки Маконахи, решил начать атаку, когда они пройдут половину оставшегося расстояния. Ведь не исключено, что, невзирая на поднятый ими шум, Холтье спит, обессиленный ранами и изнурительным ночным переходом. У Тима даже мелькнула мысль крикнуть ему, чтобы вышел из развалин с поднятыми вверх руками, в аналогичных обстоятельствах на Кипре этот номер иногда проходил. Потом он подумал, что, может, там и нет никакого Холтье, и ему стало жарко от страха.

Но тотчас же, как бы опровергая его сомнения, с невероятной скрростью затрещали винтовочные выстрелы. Тим быстро нагнулся, хотел засвистеть, и в это мгновение пуля пролетела так близко от его уха, что он встал как вкопанный, для чего-то заслоняя голову рукой. Кто-то пронзительно кричал — не один человек, больше; слева Маконахи упал навзничь на кучу сланца, и на месте лба у него зияла сплошная дырка, как будто ему проломили голову обухом топора; а сзади него кто-то — кажется, Тиллери — ползал на коленях. Справа Гаррел с искаженным от боли лицом катался по земле, схватившись за ногу, а еще дальше… нет, нет, невозможно… двое уткнулись неподвижно в камни, а третий визжал… его истошный визг был как скрежет сошедшего с рельсов паровоза. Те, кто остался на ногах, с испуганными криками пятились вниз по склону. А выстрелы все гремели, и люди падали.

— Вниз! — взвизгнул Тим. — Давай вниз!

Он имел в виду, что стоящие должны упасть ничком, а вовсе не спускаться вниз с горы, как его поняли солдаты, но они поняли его именно так, и не успел он добавить хоть слово, как остатки взвода беспорядочной гурьбой скатились под откос.

Следом спустился и Тим, но он прихватил Гаррела. Для этого капрала нужно было сперва поставить на ноги, а потом чуть ли не на собственных плечах тащить вниз по обрывистому, почти голому склону. Рядом проносились пули, одна из них сильно оцарапала Тиму голову, залив лицо кровью, вторая сорвала каблук. Но Тим не выпускал злобно ругающегося Гаррела и в конце концов преодолел опасный спуск. За такой поступок во время войны ему вручили бы награду, но время было невоенное, в чем очень скоро и наглядно убедился Тим.

У подножия горы спрятавшиеся среди валунов и редких кустиков солдаты чуть не устроили своему офицеру самосуд. Все они обезумели от ярости и страха, а пуще всех сержант Ролт, подошедший со своими людьми с другой стороны холма.

— И куда я глядел! — орал он как бешеный. — Куда глядел! Дерьмо, сморчок поганый, плюнуть не на что, туда же — он у нас умнее всех: дождался рассвета и погнал людей на эту гору. Свет ему понадобился, а все для того, чтобы угодить старому Орринсмиту — он, видишь ли, велел взять того паразита живьем. Я ему говорил… Боб Гаррел тоже говорил: в темноте нужно идти. Он нас слушал? Уши ему дерьмом залепило. Послал на ту сторону половину людей, а там утес… как стенка, двадцать футов… Ну и что из этого получилось? Маконахи убит. И Йетс убит, и Дик Тиллери, и Стейнер. Бэндлу полноги отчикало, Мерсеру отхватило правую руку, Гаррису — пол-лица. Этот паразит там, наверху, стреляет пулями «дум-дум», он всех нас разнесет на части. Еще бог знает что там с правым флангом…

— А ему и самому досталось, — радостно объявил кто-то, глядя на окровавленное лицо Тима. — Жаль, не оторвало его дурью башку!

— Этого только могила исправит.

— Я бы спровадил его в могилу… аж руки чешутся.

Гаррел разорвал штанину и туго стянул носовым платком рваную рану на икре. Его лицо под рыжими волосами казалось белым как бумага, руки так и плясали, но голос прозвучал с напряженным, зловещим спокойствием, когда, подняв глаза, он обратился к Ролту:

— Джек, а почему нам не арестовать его, суку? Что нам стоит — скрутим, отведем в батальон и расскажем, что он тут натворил. А можно даже, — Гаррел злобно, с отвращением взглянул на Тима, — можно и самим его порешить, а после свалить на бура.

Тим левой рукой оттер с глаз кровь и, тяжело дыша, обвел загнанным и свирепым взглядом лица своих мучителей. Вдруг он бросился к выступу горы, прислонился к нему спиной и поднял винтовку.

— Не подходи — прикончу! — Он ткнул ружьем в сторону Ролта, потом Гаррела и гаркнул: — А будете болтать такое — тоже пришибу!

Расхрабрившись от собственных слов и обезумев от отчаяния, наверное не меньшего, чем то, которое испытывал его невидимый противник на вершине горы, Тим неожиданно подскочил к сидящему Гаррелу, опрокинул его навзничь и с рассчитанной жестокостью больно пнул по раненой ноге.

Гаррел вскрикнул: истошный крик боли взметнулся к продолжающему светлеть небу, и Тим тут же обернулся, ожидая, что солдаты с яростным ревом скопом набросятся на него. Но ничего такого не произошло. Дело в том, что сержант Ролт и окружавшие его солдаты глубже и правильнее понимали природу власти, чем Тим. Разболтанные и распущенные, одновременно задиристые и малодушные, знавшие грамоту лишь настолько, чтобы подписаться, все они нюхом чувствовали, что власть в ее чистом и незапятнанном виде есть способность, не задумываясь и не сомневаясь, причинять боль. Жестокость — доказательство власти; грозить физической расправой может лишь тот, у кого власть. Средневековая концепция, как многие средневековые концепции, и логичная, и верная, и страшная. Ударив раненого и беззащитного Гаррела, Тим внушил солдатам не в пример большее уважение к себе, нежели несколько минут назад, когда спасал его жизнь. Солдаты выжидающе глядели на своего офицера, впервые за все время он внушил им страх, и хотя страх этот отнюдь не уменьшил их злости, он на время подавил стремление расквитаться с Тимом, пустив руки в ход.

— Ну ладно, — процедил Ролт сквозь сжатые зубы. — Ну ладно же. Дадим вам шанс. Сами идите и берите его! Поняли? Сами идите, сами! Без нас лезьте на гору и воюйте там. — Он повернулся к остальным. — Я верно говорю, ребята? Пусть он сам расхлебывает кашу, какую здесь заварил. — Послышался одобрительный ропот, и на бледном лице Гаррела едва заметно проступила злорадная ухмылка. — Сколько у вас еще патронов? — резко бросил лейтенанту Ролт.

— Пятнадцать.

— Хорошо, — сержант рывком открыл подсумок и швырнул Тиму еще три обоймы. — С этим будет тридцать. И за патронами больше не возвращаться, понятно? Ну — марш!

Тим глотнул и торопливо, украдкой облизал пересохшие губы. Он не знал, что тут можно ответить, что сказать, слишком уж элементарна, слишком примитивна была ситуация. Давно ослабевшие узы викторианского пиетета к общественному положению, чину и дисциплине, на котором английские офицеры до сих пор основывают свое право отдавать приказы, вмиг оборвались под двойным давлением опасности и неудачи, и все они — и он, и солдаты, и Ролт — перенеслись во времена, куда более давние, чем викторианская эпоха шелковых цилиндров и паровых машин. Они очутились в XIV веке, когда в случае неудачи шайка наемников без долгих разговоров приканчивала своего вожака, размозжив ему голову древками копий или отправив почти безоружного принять смерть от рук врага.