Николай Мордвинов - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Николай Мордвинов
• Издательство: Всероссийское театральное общество
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

В книгу включены дневники известного артиста Николая Дмитриевича Мордвинова и воспоминания о нем.

---

Я. Он же меня не видел.

П. Кажется, нет. А впрочем, не знаю. Думаю, что да.

Я. Пусть успокоится на этот счет. Его работа меня не увлекает, в том смысле, о каком человеке он говорит. Я с ним в споре. В творческом споре. Может, поэтому он и вскипает, когда говорит обо мне. Меня не увлекает то, что он проповедует и в своей книге и в роли, — звериное.

П. У тебя есть от зверя походка, повадка, но и только.

Я. Тогда развалистая походка сибиряка тоже звериная, медвежья, тогда сибиряк тоже зверь, что ли? И моя мягкая поступь южанина похожа на папазяновскую, что ли? И роднит с ним?

П. Да нет, и в этом ты своеобразен.

Я. Интересные люди. Смотрят спектакль и скрываются. Я не знал, что он смотрел, не знал, что смотрел и Хорава, а говорят, что смотрел и он… Ну, а как в свете наших разговоров Яго Оленин?

П. Он мне очень нравится.

Я. Стало быть, переубедил тебя, или он стал играть по-другому? Помнится, что ты бранил его за «мастерство».

П. Это ошибка, ты меня неверно понял. Он мне всегда нравился. Это сильно.

Я. Итак, ты считаешь…

П. Я считаю, что мы щенки против тебя. Но если бы ты в спектакле так не берег себя, то не дал бы нам ничего заметить, а ты даешь нам время одуматься и тем проигрываешь.

Я. Таково было и первое твое впечатление? Или оно появилось, когда ты смотрел в четвертый раз?

П. Нет, теперь.

Я. Это значит, что я стал играть холоднее или ты попривык ко мне?

П. Думаю, что в общем ты не изменился.

Я. Это суровое обвинение для меня… Утверждать, что у меня огромный темперамент, я не смею, я не могу сказать вообще, какой у меня темперамент, не мне судить… Итак, ты думаешь, что сгораешь от переизбытка темперамента, но не владеешь формой, а я владением формой прикрываю его отсутствие? У тебя огромный голосина, ты много кричишь на сцене, а ведь того, что ты называешь темпераментом, я не замечал у тебя. Я тебя знаю немногим больше, чем ты меня: в Богдане, в Шуте, в Булычове… И всякий раз я ожидаю, когда же за голосом появится то, что называется темпераментом. Роли твои не вызывают волнения в зале. Вот видишь, мы обвиняем один другого в одном недостатке… А вот я помню Щукина в Булычове; он говорил всю роль тихо или в среднем звучании, а какое было впечатление! Следовательно, не в силе голоса дело. Я утверждаю, что сила голоса — это большой дар человеку, если он награжден им боженькой. Но если это только голос, то пусть он принадлежит оперному артисту, там сойдет, хотя тоже не всегда. Я люблю тебя действительно и не намерен приписывать тебе только обладание голосом, в равной мере ты не безоружен и внешне, ты на сцене не мальчик, не теряешься, как тот, кто не знает, что ему делать и куда деться… А зал у тебя прохладный. Булычовым же ты обязан его взволновать, как и я Отелло. Мы с тобой вели много бесед на эту тему. Ты, помнится мне, остерегал меня на съемках «Богдана», что я не так живу в искусстве. Но тогда ты говорил, что если я артист, то должен включиться в роль мгновенно, а не сосредоточиваться так, как я: это утомляет и пр. Помнишь? У меня же зал не бывает равнодушным. Несогласным со мной он бывает, но равнодушным, мне кажется, нет. Да и с артистами, меня смотрящими в роли в первый раз, не бывало такого, как ты мне говоришь… Но это все не важно и не доказательно. Мне может показаться, что зал взволнован, а в зале сидят холодные люди, ко мне приходящие вытирают слезы или сидят молча, а в зале, может, злословят, мне говорят приятные вещи, потому что неудобно не говорить приятное, а те, кто думает иначе, просто не приходят ко мне… Всему этому есть место, я знаю это. Зал волнуется, хоть и не целиком. Но, я думаю, что на каждого артиста найдется свой скептик, найдется он и на тебя. Но ты говоришь, что временами волнуешься и ты. Вот и подумай, отчего же это происходит? Подумай и реши именно теперь, когда ты начинаешь работу над Отелло. Не решишь — будешь в проигрыше. А также помни, что старик Станиславский настоящего темперамента в роли Отелло предполагал на пять минут. Положим, что великий правдолюб перегнул немного, но факт, что великий учитель, видевший всех трагиков во главе с королем Отелло — Сальвини, Ермолову, вывел заключение, что жить в роли одним темпераментом не под силу ни одному актеру. Думай, главное, не о внешнем выражении, а о том, что надо выразить. Выразишь потом, когда найдешь, что выразить надо. Вот в Булычове мне у тебя мешает что-то «безотносительное» в жизни. А ведь он жизнь любит во всех ее проявлениях. Его обвиняли даже в том, что он и к Шурке неравнодушен, а для тебя Шурка — мишень, в которую ты выпаливаешь свои сентенции. Ты не волнуешься, ты не сердишься, ты не решаешь, ты… короче говоря, не действуешь, а подменяешь действие той или иной силой звука. Так ты не достигнешь того, на что рассчитываешь и к чему стремишься.

Дальше начинается урок системы, поэтому кончаю.

С Ю.А. не виделся давно.

Сегодня объявлено, что театр может поехать за границу. Польша. Вот не было печали. До чего я не люблю уезжать из своего государства. Что-то не то время.

Сегодня О. К. звонил Полицеймако.

— Смотрел «Богдана Хмельницкого», и поднялось в душе такое!.. Замечательная картина, каких теперь не делают… А Коле передайте, что обязательно буду пробовать то, что он мне рекомендовал для Булычова. И в Годуне[319]. Хорошо бы, если бы вы посмотрели эту мою работу.

19/VIII

Смотрел у нас «Честь семьи».

Право же, неловко становится сознавать, что такое происходит в нашем театре. Неловко и за драматургию.

Правильно, что народ протестует против такого произведения о воровстве и не желает быть обворованным на целый вечер.

1/IX

«МАСКАРАД» (Промкооперация)

Плохой спектакль, грязный, разболтанный.

Звонил мне по телефону Козаков[320].

«Должен говорить много и не по телефону. Хотел написать о «Маскараде» в газету, но не печатают, говорят: пишите на советские спектакли. Много слышу восторгов в ваш адрес. Дело вы делаете увесистое, большого принципиального значения. Я снова вас заобожал. А Эйхенбаум[321] сейчас только и говорит, что о вас».

11/IX

Слушал запись «Демона».

Так и есть. Абдулов однообразен, стихи читать не умеет, до смысла не добирается, говорит только слова «с выраженьем».

Но дело не в словах, хоть они и велики. Они уже даны автором. Наше дело, не подмяв небрежностью красоты этих великих слов, донести мысли и чувства, как первооснову авторского замысла, мысли и чувства, которыми живет автор. Искусство в том и заключается, чтобы, не проронив ни одного слова из этой симфонии, не ограничиться только этим, не остановиться на этом, не стать рабом своей немощи.

Добраться до смысла дело не простое, но еще сложнее, добравшись до смысла, суметь выразить его.

Марецкая поработала и многого достигла, хотя, с моей точки зрения, это не ее материал. Мне лично мешает ее «блоковский» тончик, за которым она более или менее скрывается.

Своя работа… нравится, но не все… Клятва — хорошо.

Что истинно поражает, так это авторы — Лермонтов и Чайковский («Манфред», которого мы использовали для записи и который очень в теме, очень помогает восприятию).

Слушал часть записанного вчера «Отелло». Конечно, писали, как я и думал. Ну и что? Что должно быть ясно по смыслу — не записалось совсем, актер был в глубине и отвернулся в сторону от микрофона, а что в спектакле проходное — выпятилось, потому что актер стоял у микрофона. Масса огромных пауз, в спектакле они игровые, а на слух — почти пусты. Зато шумы, кашли и т. д.

Конечно, надо записывать спектакль в студийной обстановке, у микрофона. Это же, право, стоит затрат.

Но… в свое время я отказался от записи, тогда было рано, многое еще не удовлетворяло, а теперь никак не уговорю. Только обещают.

26/IX

«МАСКАРАД»

МОСКВА

Хороший творческий спектакль. И если бы не мешали большие перерывы между картинами, то впечатление было бы значительно сильнее.

Любопытный пример.

Билетерша мне говорила, что сегодня спектакль шел очень хорошо и сильно. И в подтверждение этому сказала, что на ее сына, который смотрел спектакль уже третий раз, сегодня «ваша игра произвела такое впечатление, как ни разу. Особенно сцена со Звездичем, когда вы его избивали, ударив картами по лицу много раз».

Привожу этот пример в подтверждение той мысли, что большая сила впечатления, полученная человеком от одного и того же куска, окрашивается в представлении этого человека в краски предельно густые. Так, «избитый Звездич» был ударен мною по щеке картами, как и всегда, — один раз.

Это точно так же, как в Ленинграде одного зрителя, который мне писал, поразил кусок, где я «кричал», а я играл и играю всегда этот кусок почти шепотом.

На какую высоту мы могли бы поднять наше искусство и не поднимаем, имеем возможность и не делаем, хотим делать и только говорим о желании делать, критикуем других, у себя же позволяем черт знает что…