Николай Мордвинов - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Николай Мордвинов
• Издательство: Всероссийское театральное общество
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

В книгу включены дневники известного артиста Николая Дмитриевича Мордвинова и воспоминания о нем.

---

Встреча прошла коротко и взволнованно. Объятия, рукопожатия, поцелуи…

Ю.А. говорил о том, что я отдал всего себя и целиком искусству и этому театру, что являю собой образец, достойный подражания; Марецкая ввернула, что я-де жемчужина и др.

Подарили мне спиннинг, катушку, леску…

Я перед труппой говорил:

— Прошу меня извинить, товарищи, друзья по работе, идеям, целям… чьим мнением, отношением, поддержкой я дорожу, прошу извинить меня, что скрыл от вас эту траурную дату — зачем огорчать друзей?

Сделал это я не из неуважения и не из небрежения к вам…

Последнее и довольно длительное время я не имел возможности поделиться ни радостью, ни весельем, ни удачами… И это тем тяжелее сознавать, что моя горячо любимая Родина идет вон какими шагами, а я все меньше и меньше успеваю за ней; то ли потому, что я старше ее чуть не на 20 лет, то ли еще почему… Но та самая мудрость возраста, которая должна бы посетить меня, что-то запаздывает…

Но если дата не стала секретом, я с открытой душой и полным жаром сердца благодарю вас всех, кто помог мне жить, работать, быть. Первое слово благодарности вам, мой дорогой учитель, трудный друг и товарищ, с кем прошел я далеко не легкий путь.

Вам, мои друзья и соратники, с кем я знал и победы и поражения. Да — поражения, кого они миновали?

Но меня успокаивает утверждение одного именитого актера, который находил, что «бездарный актер тот, кто никогда ничего не проваливал». Вот я и утешаюсь этим афоризмом в надежде, что подтвердить свою даровитость еще не пришло время.

Спасибо вам, дорогие товарищи, по номенклатуре учрежденческой — «обслуживающий персонал», а по существу — сотворцы наши, от обслуживания которых многое зависит в нашем деле.

Спасибо и вам, многострадальные начальники и руководители.

А через всех вас — спасибо моему народу родному, в ком всегда я находил поддержку, руку, плечо, кто подпирал меня в горестные минуты жизни.

Тебе, моя дорогая О. К., мой земной поклон.

Спасибо и моему правительству — если кому-нибудь из вас захочется передать им мои слова, спасибо за чудный подарок — наш изумительный театр, за который мы все, и я в частности, в долгу.

Итак, сегодня я закончил одну из последних глав книги моей жизни.

Я понимаю, что в этой связи я должен сказать что-то умное, остроумное, особенно сообразно тому возрасту, до которого дошел. Но моя голова устроена так, что все ценное, если оно когда-либо приходит, приходит на сутки позднее… А потом… в роли умудренного возрастом и опытом, то есть становясь в позу, делаешься волей или неволей самодовольным, а мне, актеру, чувствующему юмор и развившему сторонний глаз на себя, лицезреть такое было бы не совсем приятно.

Поэтому ограничусь еще одной благодарностью и на том кончаю.

9/III

«ЛИР»

Итак, прошло 9 месяцев…

Работая, готовясь к спектаклю, обратил внимание на то, что очень много забот я потребляю на то, чтобы быть «значительным», «монументальным», и это постепенно стало подменять содержание куска, сцен… Стал мастерить… подменять с умыслом, чтобы облегчить себе существование, и невольно, так как и условий часто нет для сосредоточенности, и опасливость есть, чтобы не зарваться свыше сегодняшних моих возможностей. Сила физическая в руках, корпусе, ногах большая, духовные — и возбудимость, и мастерство, фантазия, вера, как никогда подвижны, но… как чуть, так берет за горло или сигналит под лопатку…

А сейчас то ли рефлекторно, то ли совпадение, но только, как начинаю заниматься Лиром, так вылезают все симптомы…

Ну, ладно…

Надо вернуться к подлинным, а не показным оценкам и всеми силами удержаться в новой партитуре поведения. Я разметил роль по-новому, убрал целый ряд вспышек, перевел на новые взаимоотношения с партнерами и вместе с этим укрупнил оценки там, где они остались предельными.

По первой картине.

Я много отдавал внимания ритуалу, а между тем все стало для Лира механикой — с мечом, плащом, короной и т. д.

«Кто из вас нас любит больше?..»

Подчеркнул шутку еще больше, может быть, тем, что чуть сдвинул на затылок корону.

Не получается у меня то искусственно, осветленное начало сцены, какое мне предлагает Вульф. Или я бездарен, или это не мое приспособление, или это не так, но факт, что у меня ничего не получается, душа сопротивляется, логика тоже. Искусственное для меня решение ведет к искусственному исполнению, и я на троне, как на тычке. Сейчас я особенно остро чувствую, что такое осветление требовалось искусственно.

Он возбужден, даже нервен, а так как в жизни скрывать не привык, потому не старается скрыть и своей тревоги за государство и своего отчаяния, что пришла старость, что государство делит на три части и что усобицы вероятны. Поэтому, несмотря на старания казаться и веселым, и отцом, снять тяжесть шуткой, — плохо разбирается, слышит, видит истинное положение вещей. А так как не привык считаться ни с людьми, ни с логикой, делает вздорные вещи, принимает стихийные решения — отсюда взбалмошен и опрометчив,

«Что скажет нам дочь меньшая?»

Как она поведет себя в тройке, с какой мудрой тактикой поведет государство? И потому все время ведет сцену, давая Корделии возможность «одуматься», чтобы в конце — «Отныне нам Корделия не дочь!» — отречься безвозвратно. В этой связи первая же реплика: «Ничего» — настораживает, постепенно переводя всю обеспокоенную напряженную тему на нее.

Четвертая картина.

Надо пересмотреть отношение к Освальду и Шуту: изменившееся отношение к Лиру в замке уже не отпускает его сознание и не дает рассиживаться с Шутом. В этих сценах Лир только уточняет догадки, чтобы обрушиться со всей силой власти авторитета на Гонерилью и восстановить порядок во взаимоотношениях.

С Освальдом — всю сцену на проверке: как далеко зашли события? Понял. А на Шуте — выверяет, прав ли я в моих догадках?

После же сцены с Гонерильей — принимать меры. «Вернуть все силой». Сначала ждет, что скажет Гонерилья, потом вдруг ласково к ней: «А, дочь моя!». А «Седлать коней» — я тебе покажу!

«Брошу наземь!» — уходя припечатывающим шагом, как бы растаптывая «глупые глаза». Может быть, так лучше, а то меня все спектакли преследует мысль, что делаю реплику «под занавес», и оттого неловко на душе.

Пятая картина.

«Потому что их не восемь» — ласково, через громадное волнение, которое его не покидает, несмотря на все ухищрения Шута, стукает пальцем по его носу.

«Вернуть все силою!» — а сил-то нет, и он понимает, что их нет.

Восьмая картина.

Приходит к Регане и утрачивает веру в то, что это возможно. Но, судорожно цепляясь и за первое и за второе.

Девятая и одиннадцатая картины.

Только по существу!

Взрывы сведены до минимума.

Двенадцатая картина.

Картина вымарывается, и на душе легко. Картина снята по моей просьбе. Почему-то мне она так неимоверно трудна физически, что, освободившись от нее, я как будто сократил половину спектакля. Проверил на репетиции, и мне это решение понравилось даже, вне зависимости от того, что так мне легче физически. Сейчас сцена кончается смертью Шута в степи, и для спектакля это великолепно. Что же касается смысловых кусков картины, то в основном они проходят в шестнадцатой картине. В ней же можно использовать и все грани сумасшествия — как краски, которыми я пользовался в двенадцатой картине.

В картине много неодоленного и по режиссерской и по актерской линии, как и у партнеров, и потому суд скорее развлекает зрителя, чем сосредоточивает на больших темах, а иногда вызывает улыбку, даже смешок. Ребята очень чутки к исполнению, и я помню один спектакль, когда ребенок заливался смехом на этой сцене.

В подобном же физическом положении я был в картине «У врат», в «Отелло» [четвертый акт]. Любил эту сцену, и решена она была интересно, но тянул я ее из последних сил, и потому она и изматывала и не доставляла удовольствия.

Жаль, Вульф не вняла моим предложениям убрать и сцену «самоубийства» Глостера. Ей дорого решение и, очевидно, Михайлову жалко расстаться с ней, но спектаклю она чести не делает.

Шестнадцатая картина.

Сколько я пропускал! Как всё — на холостом ходу, на изображении: стыд! Картина трудна скачущей, алогичной мыслью, которая диктует мгновенные, резкие, обрывочные переключения. И по мысли и по краскам это безумно трудно наполнить.

Словом, картина и намечена и исполняема была более-менее верно. Нужно только все глубже и по существу задач и логики.

Что еще?

Черт знает почему и откуда это берется у меня, но я как-то не могу до конца отделаться от чувства товарищества к партнерам, а между тем это не свойственно образу, не нужно в работе, не раскрывает Лира. Не полезное и не верное самочувствие для этой роли. Очевидно, это идет от желания помочь партнерам […] И потому, поднимая, заражая, вдохновляя, и сам заражаюсь иной задачей, а не той, которой должен жить король Лир. Веду себя как товарищ, как равный, вместо того чтобы растить в себе самочувствие властителя, боясь, чтобы, не дай бог, не обидеть кого. Словом, все наоборот…