Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Павел Антокольский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1982

Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза. Гражданский пафос, сила патриотизма, высокая культура стиха придают поэтическому наследию П. Антокольского непреходящую ценность.

Настоящее издание является первым опытом научно подготовленного собрания произведений выдающегося советского поэта. Все лучшее из поэтического наследия Павла Антокольского вошло в книгу. Ряд стихотворений публикуется впервые.

---

257. РУССКИЙ ИСТОРИК

Русский историк, не знавший страха,
Выстоял вахту, вышел на приступ.
Он воскрешал из тлена и праха
Всех пугачевцев и декабристов.
Ржавые пятна с реляций вытер,
Темное дело в архивах поднял,
Чтобы восстал бунтующий Питер,
Вросший в гранит и всосанный в отмель.

Он приказал: «Раскрывайся настежь,
Юность былая, ярость былая!
Что ты темнишь и глаза мне застишь,
Обло, озорно, стозевно, лаяй?»
Он рассказал о самосгоранье
Русских юношей в пламени зарев:
Свадьбу справляли с гибелью ранней
Гордый Печорин, дерзкий Базаров.

А между тем подспудное дело
Шло, как бывало, немо и грозно,
Не истлевало и не хладело,
Не застывало казенной бронзой.
Так, не ища дешевых ответов
В лепете многотиражных книжек,
Русский историк, горя отведав,
Правое поднял, лживое выжег.

Эта работа шла понемногу
В библиотеках и в чистом поле,
С жизнью об руку, с временем в ногу,
В песнях застольных и в стонах боли.
Эта работа сегодня длится,
Нет ей конца и в двадцатом веке.
Подняты к звездам юные лица.
В дальнюю даль зарублены вехи.

1974, 1975

258. НЕ НАУКА

История — это воскрешение.

Жюль Мишле

Ты как любовь, история! Ты мука
И радость для пытливого ума.
Ты что угодно — только не наука,
Не пыльные, прочтенные тома;

Не мертвая Помпея, не Пальмира,
Не спекшаяся в жидкой лаве мышь.
На всех путях и перепутьях мира
Ты грозами весенними гремишь.

Встань во весь рост, гляди в живые лица,
В загадочные действия людей,
Осмелься их весельем веселиться,
Их горькими заботами владей.

Рифмуй куплет, малюй плакаты ярче,
Расти, опара, на живых дрожжах,
Тощай и бедствуй на пайковом харче,
Всем сострадай, рыданья не сдержав.

Всё пригодится, всё тебе на благо,
Всё ты вплетешь в сверкающую ткань.
Запенься же морской соленой брагой,
Шей и пори, мни глину и чекань!

Как под тобою почва благодатна!
Как над тобою Млечный блещет Путь!
Чем хочешь будь — Вергилием у Данта,
Голубкой у Пикассо, — только будь!

Я твой слуга, но критике подвергнусь,
Как интеллектуал-интеллигент,
За то, что защищаю достоверность
Недостоверных мифов и легенд.

1975

259. КОНЕЦ ВЕКА

Осталось четверть века — и простится
Земное поколение с двадцатым.
Погаснет век, сверкавший нам Жар-птицей.
Но, черт возьми, куда же до конца там!

Хоть и не пьян — а море по колено.
Хоть и не трезв — а вырастил потомство.
И, письма рассылая по вселенной,
Он понемногу раздвигает дом свой.

Не подражает медоносным пчелам
И впрок шестиугольных сот не строит.
Дороге — бездорожье предпочел он
И по кривой летит как астероид.

Куда? — Хотя бы к черту на кулички,
В открытый космос, в черный бархат стужи,
Там люди жаждут братской переклички
И чуда ждут, стянув ремни потуже.

Как будто бы средневековый прадед
Перегрузил наш век воображеньем.
И зябнущего старца лихорадит:
Кого на ком еще мы переженим?

Наивный, добрый, легковерный кафр,
Малюет он абстрактные полотна
И небоскребами лихих метафор
Все пригороды заселяет плотно.

А между делом в мирозданье стройном
Он разглядел опасные пробелы, —
Затрясся ошарашенный астроном,
Остолбенел философ оробелый.

Всем репортерам измочалив нервы
Морзянкой потрясающих известий,
Двадцатый век, встречая двадцать первый,
Не тормозит и на последнем въезде.

Так не ищите же столпотворенья,
Раз выдумка сбывается любая!
Ведь и поэт в конце стихотворенья
Гнет как попало, время огибая!

1974

260. КАМЕННЫЙ ВЕК

Как будто бы в каменном веке, в иных временах пролегли
Немые, глухие, лихие пространства воды и земли.

Там голые смуглые твари, над красным кремнем не дыша,
Сгрудились как овцы, и стала костром их ночная душа.

И кто-то уже догадался, что все-таки он человек,
Но тут же исчезла догадка, и тянется каменный век.

И красные оползни глины над северной серой рекой
Навеки недвижные дремлют, и длится, и длится покой.

И кости, и кубки, и кольца давно превратились во прах.
Лишь солнце малиновым камнем пылает на голых горах.

1975

261. ДО РОЖДЕНИЯ

О чем ты бредишь, что ты бродишь,
Тень меж теней, звено в цепи?
Спи, человеческий зародыш,
Дождись рожденья, крепко спи!

Спи и потягивайся сладко…
Ты ищешь маму? — Вот она!
Да будет мягкою посадка
Для неземного летуна!

Сначала горько ты заплачешь,
Смешными ножками суча.
Ты ничего еще не значишь,
Личинка чья-то иль ничья.

Жди, человеческая завязь!
Наступит жуткий твой черед,
Когда, от легкости избавясь,
Ты сразу вырвешься вперед

И вспыхнешь в сварке автогенной,
Чтобы мгновенье проблистать,
Стать мукой, музыкой, легендой —
А может быть, ничем не стать…

Август 1966

262. «Весна от Воробьевых гор…»

Посвящается Денису Тоому

Весна от Воробьевых гор
        До Земляного вала
Вела с чужими разговор
        И дальше кочевала.

И дети шли с хлыстами верб
        По солнечным бульварам,
С шарманкой шел веселый серб
        И с попугаем старым.

И ветер был. И снег размяк,
        И цокало бряцанье
Извозчиков. И бился флаг,
        Как чье-то восклицанье.

И если ты посмотришь вниз —
        То всё в глазах поплыло…
…Лет семьдесят назад, Денис,
        Со мною это было.

1918, 1975

263. «Дыхнув антарктическим холодом…»

          Дыхнув антарктическим холодом,
          К тебе ненароком зайдя,
          Прапращур твой каменным молотом
Загнал тебя в старость по шляпку гвоздя.

          Не выбраться к свету, не вытрясти
          Оттуда страстей и души.
          Но здесь и не надобно хитрости:
Садись-ка за стол и пиши, и пиши!

          Пером или спичкой обугленной,
          Чернилами иль помелом —
          О юности, даром загубленной,
Пиши как попало, пиши напролом!

          Пиши, коли сыщешь, фломастером
          Иль алою кровью своей
          О том, как ты числился мастером,
О том, как искал не своих сыновей.

          Пиши, отвергая торжественность,
          Ты знаешь, про что и о чем,
          Конечно, про Вечную Женственность,
Ты смолоду в омут ее вовлечен.

1976

264. ДРУГОЙ

Ну что ж, пора, как говорится,
Начать сначала тот же путь
Слегка взбодриться — лампа дрица! —
И повториться в ком-нибудь.
Ремонт не срочен и не скучен.
Бывал же я переобучен
Раз двадцать на своем веку.
Бывал не раз перекалечен —
И нынче, лекарем подлечен,
Хоть слушателей развлеку!

В чужих владеньях партизаня,
Чужим подругам послужив,
Чужие вынесу терзанья,
Согреюсь у костров чужих.
Не о себе речь завожу я,
Но верю в молодость чужую,
Свой давний опыт истребя.
Себя играть — дается просто.
Но ведь заманчивей раз во сто
Играть другого — не себя!

Другой — вон тот, двадцатилетний,
В линялых джинсах, волосат,
Меж сверстниками не последний,
Кто не оглянется назад;
Московский хиппи или битл,
Какой ни выбери он титул,
Как часто моды ни меняй,
Какой заразе ни подвержен,
Как ни рассержен, как ни сдержан —
А смахивает на меня!

1974, 1975

265. ВЛАДИМИРУ РЕЦЕПТЕРУ