Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Павел Антокольский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1982

Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза. Гражданский пафос, сила патриотизма, высокая культура стиха придают поэтическому наследию П. Антокольского непреходящую ценность.

Настоящее издание является первым опытом научно подготовленного собрания произведений выдающегося советского поэта. Все лучшее из поэтического наследия Павла Антокольского вошло в книгу. Ряд стихотворений публикуется впервые.

---

232. ПОХИЩЕНИЕ ЕВРОПЫ

Памяти художника Валентина Серова

…Девушка сидит на самом хребте быка, не верхом, но так, что обе ее ноги свешиваются с правого бока; левой рукой она держится за рога, как возница держит поводья; бык повернулся больше влево, следуя за движением руки, которая им правит. Хитоном одеты груди девушки, ниже талии ее прикрывает плащ; хитон — белый, плащ — пурпурный, тело просвечивает сквозь ткань… Ткань изогнута и растянута — так живописец изобразил ветер. А девушка сидит на быке, как на плывущем корабле, и ткань ей служит парусом…

Ахилл Татий, второй век нашей эры

Финикийская царевна! Я не лгу.
Помнишь, как на средиземном берегу
Увидала ты Юпитера-быка,
Как ласкала ты бычиные бока,
Как сплела любимцу три венка
И к нему вскочила на хребет?
            Началась пора побед!
Но летят, скользят, ползут века, —
Далека твоя дорога, нелегка!
Средиземное проплыл я поперек,
Всё, что было, в бренной памяти сберег,
Всё, что помню, на бессмертие обрек.
Продолжается, кончается наш век,
Погоди же, не смыкай бессонных век!

Разлученная с Юпитером-быком,
Освещенная неоновым огнем,
Обожаемая греком-стариком,
Ленинградской белой ночью, словно днем,
Ты расскажешь детям сказочки о нем.

Никакой Юпитер-бык не заревет,
Никакой международный телефон
Межпланетных наших снов не оборвет,
Никакой заокеанский солдафон
Не ревнует финикиянку чужую, —
            За ревнивцем послежу я!

Поднимай же, Евразийский материк,
Ради мира, ради будущего крик!
Кто бы ни были, дитя или старик,
            Снаряжать пиратский бриг!
            Ты, Юпитер-Питер-Петр,
            Приказ полкам на смотр!

Пусть Великий, или Тихий океан,
Полубелый, получерный, в доску пьян,
Рыжий Каин, грешен, бешен, окаян,
За рога возьмет быка на абордаж.
«Эй, девчонка, ты мне ручки не подашь?
Так спускайся по веревкам мокрых рей!

            Вверху одна ты?
            Руби канаты —
                                   Скорей!»

Было дело. Это вечность проходила.
Финикиянка Европа невредима.
Будет будущее. Ждать недолго.
Рядом Рейн и Кама, Тибр и Волга.

            В час полночной темноты
            Мы с тобой опять на «ты».

Что ж, пора кончать! Я песню дотяну.
Только ты не обмани меня!
В черной бездне я не потону,
Назову тебя по имени:

            «Навзикая, Навзикая,
            Ты несешься, возникая
            В финикийской колеснице,
            Расскажи, что тебе снится!»

            «Снится мне мужик Зевес…»
            — «О-го-го, тяжеловес!»
            — «Снятся мне Афины, Фивы
            И другие перспективы.
            Снится Невский мне проспект,—
            Пушкин площадь пересек…»
            — «Ишь созданье дерзкое!»
            — «Честное пионерское!»

1972

233. СМЕРТЬ ГОГОЛЯ

На графском крыльце на Никитском бульваре
Толпится бездомный, бесчисленный люд.
Безглазые, тощие, странные твари
Молитву отходную глухо поют.
Для них этот дом всё равно что трактир.
Один матерится, другой еще хлеще.
Сам Гоголь всмотрелся и отворотил
Лицо, освещенное свечкой зловещей.

Гоголь

Ишь как расплодилось крапивное семя!
Ишь как осмелели вы! Сколько же всех?
Неужто я стану возиться со всеми?
Вы тени без тела, вы слезы сквозь смех!

Гости

От нас не отвертишься, сударь! Нельзя!
Ты нас породил, фантазер бестолковый.
Мы живы, мы выросли, вышли в князья —
Поприщины, чичиковы, хлестаковы…

Гоголь

Мне всё надоело. Мне пища отвратна.
Я вашей компании не признаю.
Мне хочется в Рим и оттуда обратно,
В Донской монастырь, на могилку свою…

Первый

Могилка? А я изнемог от любви,
Потом обезумел и тлею в геенне.
Роди меня вновь, расколдуй меня, Вий,
Лечи меня, лекарь, учи меня, гений!

Второй

Я мертвые души скупал оттого, что
Мне честное поприще не по нутру.
Маленько прибавьте казенного кошта —
Под вами коленками пол подотру.

Третий

А если я что и скажу, то солгу, —
Проездом в Москве, а пришел ниоткуда:
Я только в твоем существую мозгу,
В комедию впутан, туманом окутан.

Гоголь

Один только ты отвечаешь мне правду
И, значит, один только мне удался.

Третий

Я тень твоя, автор. Но если ты автор,
То сыграна наша комедия вся.
Я лучше. Ей-богу, я лучше и выше!

Гоголь

Хвастун, Хлестаков!

Третий

               На пари, что я прав!
Я был твоим зеркалом…

Гоголь

                                  Ростом не вышел!

Третий

Попробуй меня укротить, костоправ!

Все гости

Не выйдет! Мы выросли до потолка,
Мы крышу пробили и тянемся к звездам.
А ты… Как дорога твоя нелегка!
Поверь напоследок, что нами ты создан.
Чего же ты мечешься, бедный скиталец?
Нет Рима. Нет жизни. Нет муки твоей.
За всех и за всё мы с тобой расквитались,
Пускай не юродствует попик Матвей!
            (Поют)
Погляди, не сильней ли,
Чем отверстое небо,
Кража бедной шинели,
Тяжесть горького хлеба!

Только падаль трепещет,
Под землею сгнивая.
Так очнись! Это хлещет
Твоя кровь огневая.

Будешь отлит из бронзы
Иль из камня изваян,
Милосердный и грозный
Судия и хозяин!

Твои слуги и други,
Будем рядом вовеки.

Гоголь

Протяните мне руки!
Поднимите мне веки!

<1974>

234. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ШЕСТОГО ИЮНЯ 1974 (Кантата)

Запевала

Его рождению конца нет —
Вчера и завтра, там и тут.
Живые силы вечный танец
Вокруг Поэзии ведут.
Он призрак, но зато свободен,
Зато бессмертно беззаботен.
Все цепи Муза порвала.
Хвала его державной мощи,
Его подруге — белой ночи,
Его бессоннице хвала!

Хор

Про него услышит История,
Вся в разводах ржавых чернил,
Чтобы заново и не вторя ей
Он себе ее подчинил,
И всё ярче и необычайнее
Перед ним расширится круг —
Сколько счастья, сколько отчаянья,
Сколько сильных дружеских рук!

Запевала

Актеры выплеснут на сцену
Огонь и гибель, гул и гам.
Самой чуме назначит цену
Неукротимый Вальсингам.
Трон пошатнется государев,
И, в сорок сороков ударив,
Пойдет История вразброд.
Поэт, трагедию окончив,
Решит, что суд над ней уклончив,
Пока безмолвствует народ.

Хор

Сколько строк не обнародованы,
Сколько песен в жаркой груди,
Сколько сказок у Родионовны,
Сколько будущих впереди!
А иная сложится иначе,
Удальцов пошлет молодых
На кощеев и змей-горынычей,
На царей и прочих владык.

Запевала

И вот несется Всадник Медный
Сквозь времена во весь опор.
И вот опять Евгений бедный
С ним продолжает грозный спор.
Опять, рискован и раскован,
Скликает новых смельчаков он,
Бессмертный этот человек.
Так, полон вещего прозренья,
Пришел в четвертом измеренье
Наш Пушкин в наш двадцатый век!

Хор

Все мы правнуки и праправнуки,
Кто-то книга, а кто-то чтец.
Не застольники, не заздравники,
Лишь тревога юных сердец.

Так пускай же так и останется.
Здравствуй, Пушкин, издалека!
Твоя сказка — вечная странница,
А дорога сказки легка!

<1974>

235–245. ОЧЕЙ ОЧАРОВАНЬЕ