Клайв Стейплз Льюис - «И снова Бард…» К 400-летию со дня смерти Шекспира

• Название: «И снова Бард…» К 400-летию со дня смерти Шекспира
• Автор: Клайв Стейплз Льюис
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Филология
• Год: 2016

Майский выпуск «ИЛ» целиком посвящен Уильяму Шекспиру (1564–1616), чья четырехсотлетняя годовщина смерти широко отмечается мировым культурным сообществом. И называется номер «И снова Бард…»

---

Это повод для исследования в каждом отдельном случае — отчасти я посвящаю этому параллельную статью в журнале «Вопросы литературы» (2016, № 2), рассматривая, в частности, как сонеты собираются вокруг нового для шекспировских сонетов ключевого слова — mind. На языке той эпохи оно означает не столько интеллектуальную, сколько душевную способность, или их обе в совокупности — «мыслящая душа». В таком случае кульминацией цикла стал бы сонет 116: «Let me not to the marriage of true minds / Admit impediments…»

Однако переводить его заново не хочется, поскольку, мне кажется, что здесь Маршак дал один из тех переводов, которые вошли в память русской поэзии: «Мешать соединенью двух сердец / Я не намерен…» — и должны остаться в составе русского канона шекспировских сонетов.

Слово «mind» обратило вектор поэтической мысли внутрь, поставив ряд новых проблем и ту, что особенно напряженно обсуждается в этих сонетах — внутреннего и внешнего достоинства, возможности довериться глазам, наслаждающимся видом красоты, или внутреннему зренью. А эти проблемы сообщают стилю ту откровенную рефлективность, которую трудно передать с романсовой интонацией, что утвердил в своем варианте шекспировских сонетов С. Маршак.

Уильям Шекспир Из «сонетов 1603 года» Перевод Игоря Шайтанова[255]

104

Нет, ты не стар — прекрасен, как тогда,
Как я взглянул в твои глаза впервые;
Все тот же ты. Пусть трех зим холода
Стряхнули трижды летнюю листву, и
Наряд трех весен, тронут желтизной,
Трижды явил времен круговращенье;
И три апреля сжег июньский зной,
А ты, как был, — не знаешь превращенья.
Или как стрелка движется в часах,
Меняется, пусть неприметным ходом,
И красота твоя, в моих глазах
Цветущая в любое время года?
        Отвергнув календарь, родился ты
        При увяданье летней красоты.

105

В моей любви нет идолопоклонства,
И разве идол тот, кто мной любим,
Хотя все песни и хвалы под солнцем
О нем, и для него, и вечно с ним.
Душой он добр сегодня и навеки,
Раз верность — среди совершенств его,
И у него мой стих берет уроки
Одним дышать — другого никого.
«Добр, верен и красив» — я это знаю,
«Добр, верен и красив» — нет слов иных,
В трех этих качествах я постигаю,
Как много смысла в сочетанье их:
        «Добр, верен и красив» — бывали, да,
        В отдельности, но вместе — никогда.

106

Когда я на страницах прошлых лет
Прочту, как воспевали юных дев,
Дам, рыцарей, которых больше нет,
Чьей красотой украсился напев,
То в самом блеске этой красоты
И ног, и рук, и губ, и лиц, и глаз
Мне видится, каким предстал бы ты,
Как красота твоя б им удалась.
Но их хвалы — пророчество одно
О времени, ты явишься когда,
И им уменье не было дано
Достоинства твои предугадать.
        В наш век, что лицезреть тебя привык,
        Восторг — в глазах, но беден наш язык.

107

Мой вечный страх и вещий хор пророчеств —
Что станется, любовь моя, с тобой —
Теряют силу, как только просрочен
Твой договор с затворницей-судьбой.
Затмился смертный лик луны-богини;
Авгуры оказались в дураках;
Тревоги нет — мир воцарился, ныне
Он шествует с оливою в руках.
Так благодать, разлитая над нами,
Свежит любовь, а смерть теперь вольна,
Невластная над этими строками,
Глумиться в безглагольных племенах.
        В моих стихах переживешь ты впредь
        И блеск владык, и памятников медь.

108

Таит ли мозг, что передать чернила
Еще не в силах — скрытое во мне,
Чтобы любовь или твой образ милый
Явились в небывалой новизне?
Мой мальчик, нет, но как в святой молитве,
Один закон твержу я день за днем:
Ты — я, я — ты — звучит навеки слитно, —
Он свят, как прежде, в имени твоем.
Любовь свежа, хоть и зовется вечной,
Ее веков не давит груз и прах,
В морщинах ходит то, что быстротечно,
А у нее же прошлое — в пажах:
        Вот где она — метафора любви,
        И времени ее не погубить.

110

Немало я шатался бездорожьем,
И правда — шутовской имея вид,
Проматывал, что мне всего дороже,
И страстью новой множил ряд обид.
Да, правда, что на правду я, бывало,
Косился, ей чужой; такой ценой
Опять мне сердце юность добывало,
Чтобы я вспомнил: ты один лишь — мой.
Окончен страсти пир: я, бесконечно
От опытов устав, принадлежу
Тебе, мой друг, отныне и навечно
Ты — бог любви, которому служу.
        И будто к небу открывая путь,
        Позволь к груди мне любящей прильнуть.

111

Фортуну пристыдил бы за меня
И за дела, что подлыми слывут —
Она решает. Мне ль за то пенять,
Что с публикой — публично я живу?
Не от природы было мне дано
Клеймо такое, но к судьбе моей
Пристало, как пятно на полотно;
Так обнови меня и пожалей.
Твой пациент, я в ожиданье мер
Приму все, что заразу поразит,
В раскаянье не буду лицемер,
Питье горчит пусть, но не огорчит.
        Тебе, мой друг, лишь стоит пожалеть —
        Поможет жалость мне переболеть.

112

С моей судьбы след низкой клеветы
Способна смыть твоя любовь и жалость:
Когда в мою невинность веришь ты,
Мне все равно, как там у них считалось.
В тебе — мой мир, лишь от тебя хочу
Дождаться похвалы иль приговора;
Другим — никто, и я о них молчу,
Но прям ли путь мой иль покрыт позором?
В такую бездну я швырнуть готов
Мысль о других, что затворить сумею
И от хулителей, и от льстецов,
Свой слух, хоть он и чуток, как у змея.
        Тебя я слышу только одного,
        Как будто и нет в мире никого.

113

Расстались мы, и то, что было зримо,
Живет в очах души вдали от глаз;
Так тот, кто полуслеп, влечется мимо,
Не видя, смотрит будто напоказ;
Цветок, иль птицу, или что иное
Глаза надежно в сердце не замкнут;
Не знавшие ни образа, ни строя,
В них беглые виденья промелькнут;
Ведь что бы в их ни отразилось взоре:
Уродства облик или красоты,
День или ночь, вершины или море, —
Во всем я узнаю твои черты.
        Одним тобой моя душа полна:
        Глаза пусть лгут, была б она верна.

114

Лесть ли вкушает — всех монархов яд —
Моя душа, увенчана тобою?
Или, напротив, мой правдивый взгляд,
Алхимию любви себе усвоив,
Из монстров и неведомых существ
Творит тебе подобных херувимов,
И с ними мир несовершенств исчез,
В сиянье глаз утрачивая зримость?
Все ж первое — во взоре скрыта лесть:
Душа поверит, что ее нет краше, —
И ведомо глазам, какой поднесть
На вкус напиток в королевской чаше.
        Коль он отравлен — грех не так велик,
        Раз прежде взором я к нему приник.

Дмитрий Иванов[256] Портрет господина У. Х Эссе

Кем был загадочный г-н У. Х., адресат посвящения, сопровождавшего первое издание сонетов Шекспира? Имел ли он отношение к одному из героев сонетного цикла и не скрывается ли под этими инициалами кто-то еще, кто был близок самому поэту? Недавнее открытие американского литературоведа Джеффри Кэвени, похоже, вносит ясность в этот вопрос. Однако другие загадки «Сонетов» остаются — мы по-прежнему еще очень многого не знаем об этом сборнике.

Автор и издатель

Сонеты Шекспира относятся к числу самых известных его произведений и по популярности уступают разве что «Гамлету». При этом источником текстов практически всех сонетов выступает одно-единственное прижизненное издание с довольно запутанной историей. Оно было выпущено в Лондоне в 1609 году книгоиздателем Томасом Торпом и называлось «Сонеты Шекспира. Прежде не публиковавшиеся»[257].

В том, что эти сонеты принадлежат Шекспиру, сомневаться не приходится. Во-первых, Торп издал их под его именем и никто из современников — ни тогда, ни позже — авторства Шекспира не оспаривал.