Ирина Ванка - Секториум

• Название: Секториум
• Автор: Ирина Ванка
• Жанр: Научная Фантастика

История Земли глазами пришельцев.

Бытовые зарисовки о жизни, работе, а также моральном облике людей, сотрудничающих с инопланетянами.

---

Кроме Миши, Семен Семеныч Сорокин также невзлюбил свою птичью фамилию, решил поправить дело, сменив ее на более благозвучную: Сороковников. И, пока Миша варганил новые документы, Семен Семеныч имел глупость прочесть ему лекцию, о том, что «Эс-Эс» звучит нехорошо; о вреде фашизма в целом и, в частности, о мерзостях холокоста. Миша, в свою очередь, за идей в карман не полез и, выдав гражданину Сороковникову новый паспорт, присовокупил к нему кличку, идеологически противоположную предыдущей: «Семь Сорок». С той поры «Семь Сорок» насмерть приклеилось к несчастному старику.

Говорят, что Семен Семеныч сгоряча полез в драку. Говорят, даже надавал Мише тумаков, во что трудно поверить, видя разницу в комплекциях. Разве что, благодаря эффекту неожиданности.

— Ты еврей! — кричал Семен. — Я всегда подозревал, что ты еврей!

— Я не еврей! — оправдывался Миша. — У меня родители евреи, а я — герой Советского Союза!

Но Семен Семеныч от Мишиных проделок утратил чувство юмора. Впрочем, это чувство никогда не было ему присуще. Хуже того, Миша Галкин действительно не был евреем, но не любил в этом признаваться. «Евреи уже прошли естественный отбор, — объяснялся он. — А русские к нему и не приближались».

Семен Семеныч и мне сначала не понравился. В его натуре было что-то, характерное для чиновников и вахтеров: бескомпромиссная убежденность в собственной правоте и раздражительность в адрес тех, кто этой убежденности не разделяет. Но Семен Семеныч умел себя сдерживать. Короче, являл собой мою полную противоположность, в том числе и в отношении к Мише.

Не смотря на то, что Семен Семеныч был умен и сдержан, Секториум использовал его главным образом как опытное сырье. С него формировалось первичное понятие о том, какими свойствами должен обладать земной хартианин. На нем тестировались вероятные психические отклонения в процессе адаптации. Именно его печальный опыт убедил шефа в том, что новичок, отправляясь в Хартию, не должен знать, какого рода испытание ему предстоит. Что новый хартианин, как человек, впервые упавший в воду, легче выплывет, если не будет знать, какую опасность для жизни может представлять вода. Одним словом, Семена первого окунули в хартианский хаос с головой для того, чтобы затем извлечь и проанализировать результат. Другого метода изучения недоступных глубин у шефа не было. Использовав, старика выбросили с Земли, поскольку здешняя обстановка уже не благоприятствовала его надломленной психике и грозила рецидивами душевных расстройств.

— Ему стерилизовали локальный архив, — объяснила Алена. — Это значит, чистили память. А тебе не пришлось…

— А тебе?

— Я не тот психический тип, у которого едет крыша при виде пары сотен придурков, — заявила она. — Семеныч был первым. Ему и досталось. Психика тоже обладает иммунитетом. Считай, что получила прививку.

— А Семеныч?

— Ты понимаешь, чем профилактика болезни отличается от хирургического метода лечения? Ты представляешь себе, что такое искусственная активация мозга? Ты знаешь, как чувствует себя человек, которому вычистили память?

— Нет, — испугалась я. — А если все обойдется, меня еще раз когда-нибудь пошлют в Хартию?

— Вот оно! — сказала Алена и выдержала паузу, словно в этот миг получила подтверждение своей самой дерзкой догадки. — Я сразу сказала, их всех туда тянет, как приговоренных на виселицу!

— Никуда меня не тянет. Даже наоборот.

— Вот! — повторила она. — Вот, с чего надо было начинать изучение Хартии. Даже не надейся, плутовка, что сможешь меня перехитрить!

Когда Алена уходила, за мной присматривал Олег Палыч (чтобы я не смылась в Хартию). Он мастерил на кухне Алены полки с резными подставками. Такую работу можно было делать бесконечно, и я заподозрила, что весь этот дизайн интерьера был затеян ради присмотра за мной.

Чтобы облегчить Палычу жизнь, я тоже приходила на кухню, устраивалась чистить картошку. Мы беседовали. Я, как могла, производила на своего надзирателя положительное впечатление. До такой степени положительное, что Палыч, иной раз, переходил на запретные темы:

— Ты действительно видишь цифры в цвете? — спрашивал он.

— Действительно.

— Ну, и какого цвета четверка?

— Зеленого.

— А восьмерка?

— Бурая.

Он хмыкнул.

— Мне, допустим, кажется, что голубая.

— Правильно. Это ваш «ключ», а то — мой. Они и должны быть разными.

Палыч переварил информацию, но, как мне показалось, понимания не достиг.

— А бывают предметы, которые не вызывают у тебя побочных ассоциаций?

— Бывают, — ответила я. — Это искусственные, незаконченные вещи. Например, доска, которую вы разметили для резки. Я не знаю вашего замысла, и этот предмет выпадает из ассоциативного порядка.

— Вот, например, деталь от какой-нибудь машины. Ты можешь сказать, от какой именно машины?

— В одном случае из пяти я могу представить, как выглядит целый агрегат. Если деталь когда-то в нем работала, она хранит в себе матрицу целого предмета.

— Да что ты говоришь? — удивился он. — Я, например, в трех случаях из пяти могу представить… Но все равно, интересно. Ты же не имеешь дело с техникой. Откуда берется такой опыт на пустом месте?

— Это не опыт, — ответила я.

— Тогда что же?

— Не знаю.

— Ты скажи, почему этим приемам нельзя научить нормального человека?

— Вега говорит, что люди слишком привязаны к устойчивым ассоциациям, а если отвязываются, то попадают в дурдом.

— А ты научишься отвязываться безопасно?

— Попытаюсь.

— Гляди-ка! По крайней мере, в отличие от Андрея, ты не производишь впечатления шизофреника.

— Алена так не считает, — ответила я.

— Алена за тебя беспокоится.

Палыч включил дрель и лишил меня возможность уточнить кое-что про Андрея. Чем больше мне хотелось кое-что уточнить, тем сильнее рычала дрель. Чем терпеливее я дожидалась тишины, тем больше отверстий требовалось просверлить в изделии. В конце концов, мне пришлось понять, что этот процесс фатален, и смириться с тем, что еще не настало время.

Миша вернулся в начале мая, как раз ко Дню Победы, полный здорового оптимизма. Он готов был окунуться в земную жизнь, но шеф вызвал его к себе и испортил настроение. Я наблюдала сквозь стекло, как мой товарищ угасал на глазах, косо поглядывая в мою сторону.

— Теперь уже все в порядке, — успокоила его я. — Не знаю, что он тебе наговорил…

— Велел тебя за «чердак» придерживать, — ответил Миша. — Короче, с этой минуты слушаешься только меня.

Если раньше Миша Галкин посещал меня чуть чаще, чем положено близкому другу и чуть реже, чем законному супругу, то теперь его участие в моей жизни перевалило все допустимые границы:

— Что за дерьмо плещется у тебя в джакузи?

— Хартианский плащ.

— А чего гарью воняет?

— Я срезала горелую ткань, но еще не выбросила.

— А почему оно там шевелится?

— Стирается, потому что…

— Почему не в стиральной машине?

— Потому что не влезло.

— Так надо было накидать порошка, прежде чем включать гидромассаж.

— Уже давно накидала.

— Мало. Оно не пенится.

— Не пенится, потому что порошок такой. Послушай, Миша…

— Я несу за тебя ответственность.

— То, что я стираю плащ в джакузи, выглядит, как неадекватное поведение?

— Еще как…

— Значит, держать в шкафу грязную одежду, это нормально.

— Поехали завтра в Нью-Йорк, Джаггера живого слушать? — неожиданно предложил он.

— Кого?

— Ага! Не знать, кто такой Джаггер это уже тяжелая форма психического расстройства.

— Я предпочитаю советскую эстраду.

— Так я и знал! — воскликнул Миша. — Безнадежный случай. Если еще скажешь, что тащишься от «Ласкового мая», я немедленно позвоню в психушку.

Именно это я собиралась сказать, но в последний момент побоялась. Мало того, что Миша контролировал меня неотступно, от подъема до отбоя, он еще и работать устроился через мой маломощный компьютер. Натащил в модуль своих приставок, воткнул в порты неизвестные мне приборы, парализовал своей деятельность доступ в городскую телефонную сеть, и лишил меня возможности смотреть телевизор. От его аппаратуры «мялась» картинка, как будто в комнате работала сотня электродрелей.

Кроме того, что он лишил меня многих бытовых удобств, включая рабочее место, он еще наблюдал мои перемещения по модулю, и выражал недовольство, если я уходила далеко в сад ухаживать за насаждениями Индера. Избежать его бдительного ока я могла только в ванной комнате, опустив жалюзи. И то ненадолго. Спустя час Миша начинал стучать в стекло, требовать аудиенции. Все равно, я являла собой дисциплинированного пациента санатория строгого режима. С утра плавала в бассейне, днем читала книжки, к вечеру готовила что-нибудь из Мишиных любимых блюд, и мы устраивались пировать в саду.