Г Метельский - По кромке двух океанов

• Название: По кромке двух океанов
• Автор: Г Метельский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1978

Путешествие по Северу и Востоку России 1978 г.

Автору, писателю и путешественнику, довелось проехать вдоль северного и восточного побережья нашей страны. Обо всем увиденном - о природе, о новых городах, о людях, осваивающих эти суровые края, - он рассказывает в своей книге.

---

Открытие настолько заинтересовало Гедройца, что он срочно поехал в Москву на прием к наркому тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Как раз к этому времени Советский Союз закупил за границей двадцать пять довольно мощных по тем временам буровых станков. Бурение началось в районе Малой Хеты, там, где Гедройц заметил светлые полосы на льду озера. Было затрачено много усилий, было немало неудач, но предположение геолога все же подтвердилось: скважина дала газ. Это был первый газ Сибири. Ударил и нефтяной фонтан, но не здесь, а в восточной части Таймыра, у Нордвика. Однако промышленных месторождений газа на Енисейском Севере в ту пору обнаружить не удалось.

Минули годы, изменились времена, накопился опыт. Геологи снова вернулись в места, впервые указанные Гедройцем, и снова подтвердили: да, здесь может быть газ. В тундру вышли тракторные поезда Таймырской геофизической экспедиции, начали работать на подготовленных структурах буровые бригады.

В ночь на 18 января 1966 года к ровному гулу станка вдруг добавился посторонний шум, похожий на бульканье кипящей воды. Пласт начал «работать». Вскоре, однако, все стихло, и руководитель испытания геолог Алексей Федорович Черкашин объявил отбой. А ночью загромыхало! Из скважины вырвался фонтан свистящей, замерзающей на лету воды. Быстро обледенела вышка. Вместе с водой в небо летели песок и газ, сдавленный до тридцати атмосфер. Положение стало очень опасным.

С огромным трудом, поминутно рискуя жизнью, люди поставили арматуру, чтобы усмирить вырвавшийся из повиновения фонтан. Газ по трубам отвели в сторону от буровой и подожгли. Язык горящего пламени вытянулся на сорок метров. Растаяли вокруг накаленные морозом снега. Дрожал от страшного гула воздух. Люди объяснялись жестами. Желтое зарево горящего газа смешивалось с мгновенно меняющимися красками ночного неба, охваченного полярным сиянием. Газеты писали: «Вспыхнул первый газовый фонтан Таймыра».

Через два месяца была разработана еще одна скважина, а 1967 год увенчался открытием Мессояхского газового месторождения, откуда голубое топливо поступает в Дудинку, Норильск и Талнах.

…Летим низко над трассой, и я могу хотя бы бегло увидеть Дудинку — морской и речной порт Норильска, раскинувшую острые крылья огромную бетонную чайку у входа, яркие разноцветные краны, суда под погрузкой, железнодорожные составы с «произведениями» норильских заводов, подступающие к Енисею шеренги пятиэтажных домов. Много прибавилось их за последние три года! Ищу глазами Дудинскую улицу, базу «моей» экспедиции, но тщетно: город здорово изменился за это время, и нашу базу, наверное, сожгли вместе с другими деревянными хибарами, освобождая место для новостроек. Виден только неимоверно широкий Енисей с распростертым вдоль русла островом Лаврентьевским, на котором несколько лет назад звукооператоры записывали птичьи голоса.

Дудинский порт особенный, не похожий на другие: каждую весну его затопляет Енисей, поднимающий свои воды на высоту двенадцати, пятнадцати, иногда двадцати метров. Приходится все огромное хозяйство тащить наверх — краны, железнодорожные пути, мачты для прожекторов, трансформаторные будки. Потом, когда пройдет ледоход и схлынет вода, все это надо переносить на старое место, вниз, да еще убирать слой ила, песка, начиненного камнями, что принес с собой и оставил «на память» разбушевавшийся Енисей. Но и во время полой воды порт не прекращает работы: у него есть «второй этаж» — незатопляемые причалы вверху.

Дудинке в 1967 году стукнуло триста лет. Это событие помимо всего прочего было отмечено выпуском двух значков, одного с полярным сиянием, другого со старинным судном-ко-чем и надписью: «Дудинка, 300 лет».

Среди имен промысловых русских людей, в начале XVI века проникших на Енисейский Север, сохранилось имя Дудина, который построил зимовье на берегу неизвестной реки, впадавшей в Енисей. Это был храбрый охотник и хороший человек, оставивший после себя добрую память у аборигенов края. Говорят, умер он не своей смертью, а утонул в реке, которая стала затем называться его именем — Дудин-река. Шло время. В 1667 году русское правительство направило сюда стрелецкого пятидесятника Ивана Сорокина, который, как он сообщал, построил «ясашное зимовье с нагорной стороны края Енисея пониже верхняя Дудин-река». По этому первому документу и ведет счет своим годам сначала зимовье, потом село, затем город Дудинка — центр Таймырского или, что то же, Долгано-Ненецкого национального округа.

В Дудинке живет мой знакомый — инженер-геодезист Александр Николаевич Кондратов. Каждый год вот уже много лет подряд он с одной и той же точки фотографирует свой город. Он показывал мне снимки в той последовательности, в которой они были сделаны. Вот здесь Дворец культуры, здесь Дом связи, школа, на этом — Дворец спорта, стадион, на том — квартал жилых домов. Между прочим, первый опытный дом на сваях в нашей стране поставили в Дудинке и лишь потом стали строить такие дома в Норильске.

Если бы мне удалось посмотреть последние снимки Александра Николаевича, я бы увидел на них здание газораспределительной станции и трассу центрального коллектора для очистки сточных вод. Некогда обожествляемый северными народами Енисей должен нести в Карское море только светлую воду, чтобы не иссякли в нем запасы осетра, стерляди, нельмы, омуля, муксуна, чира, сига, хариуса, тайменя, чтобы по-прежнему на берегах великой реки находили приют неисчислимые стаи перелетных птиц.

…Пока я предавался этим размышлениям, Дудинка давно исчезла из поля зрения. Идем на северо-запад, в сторону Гыданской губы, и пейзаж внизу становится еще суровее. Реки с выброшенными на берег остроугольными синими льдинами, одинокие лиственницы, прошлогодняя, желтая трава тундры, заснеженные лощины, напоминающие формой оленьи рога… А вот и сами олени — настоящие, дикие, — целый табун! Должно быть, они уже привыкли к вертолетному гулу, но еще боятся переходить через газопровод, и строителям приходится в некоторых местах поднимать трубы метра на четыре — оставлять ворота для оленей.

Оленей на Таймыре больше, чем в любом другом месте нашего Севера, — до двухсот пятидесяти тысяч голов! Государство взяло под охрану этих красивых, сильных животных, и они немного обнаглели: быки врываются в колхозные стада и уводят за собой важенок, и не единицами, не десятками, а целыми сотнями. Недавно «дикари» еще проштрафились: вытоптали и съели на несколько лет вперед ягельные пастбища на правом берегу Енисея, от Дудинки до Диксона. Это излюбленные места летних кочевий диких оленей; они зимуют в эвенкийской тайге, а с приближением весны отправляются в сторону Карского моря, спасаясь от гнуса.

Стоит удивительно ясный, безоблачный день. От озер и речушек, от самой малой лужицы солнце отражается как от зеркала, и этот солнечный зайчик то и дело слепит, бьет в глаза. Даже припайный, так и не растаявший лед на озерах и тот посылает нам свое отражение, правда не такое блестящее, а как бы приглушенное, с благородной перламутровой бледностью.

Наконец подлетаем к той нулевой отметке, откуда берет свое начало газовая «река». Уже давно нет исторического колышка, за который закрепили первую растяжку первой палатки. Нет и самих палаток. Мессояха — это голубые двухэтажные домики, балки, приземистые цилиндры для поступающего газа, буровые вышки вдали…

Вертолет медленно опускается. Прижимаются к земле травы, цветы, боятся, что мы их сейчас растопчем. Боятся, однако, напрасно: для вертолетов давно сделан бетонированный пятачок.

С лесенки сходит бортмеханик и, наклонясь, кричит мне на ухо:

— Передали, что на Хатангу завтра в двадцать два по московскому времени!

Я сначала не понимаю, в чем дело, но потом догадываюсь: это сообщил по рации Игорь Иванович, которого я вчера просил уточнить, когда идет на восток рейсовый самолет.

Последний перед новой дорогой день я отдаю Талнаху. Самолет в Хатангу летит в двадцать два по московскому времени, значит, по местному времени в два ночи следующих суток. Время у меня есть, и я использую старый способ: доезжаю до шоссе на Талнах автобусом, выхожу и поднимаю руку.

Останавливается первая же свободная машина — грузовая, порожняя «Колхида».

— Если в Талнах, садитесь! — кричит шофер.

Разговор в машине, естественно, заходит о Талнахе, этом юном спутнике Норильска, его спасителе, если на то пошло…

…Начиная с первых военных лет Норильск развивался очень быстро. Стремительно росло его молодое население, строились новые заводы, вступали в строй новые шахты и карьеры. Город хорошел.

И вот все это созданное с такими гигантскими усилиями — эти великолепные площади, улицы, театры, уникальные предприятия, Теплое озеро, техникумы, плавательный бассейн, стадионы, Индустриальный институт, теплицы, телецентр с «Орбитой», — все это оказалось под угрозой забвения. Причина была одна — истощение запасов норильских руд. Их вычерпали почти всюду, где представлялось возможным. Комбинат работал на остатках, «на хвостах». Еще недавно бурная его жизнь угасала.