Алана Инош - Слепые души

• Название: Слепые души
• Автор: Алана Инош
• Издательство: СИ
• Жанр: Фэнтези

Кто я? Теперь — всего лишь обычная девушка… Скорее грешная, чем святая. Мои сияющие крылья остались далеко, за многослойной пеленой человеческих жизней, мой чудесный меч по имени Карающий Свет уже двадцать веков похоронен под снегами горных вершин — туда мне нет возврата, после того как я сделала свой выбор. Сделав его, я надолго забыла, кто я такая и какова моя цель. Я утратила своё настоящее имя. Всё, что осталось от моей былой сути — только исцеляющее тепло рук и… страх. Да, меня боится Тьма. Боится и бежит от меня. А я своей ослепшей и утратившей память душой сама боюсь её не меньше.

Мой любимый человек — слепой, но не душой, а глазами. Потеряв зрение, он не утратил силы и мужества жить и работать дальше. Потеряв внешнюю красоту, он остался прекрасен внутри. С ним меня связывает слишком многое, чтобы позволить смерти разлучить нас. А зовут моего любимого человека Альбина.

Что есть конец? — Новое начало. Что есть смерть? — Новое рождение. Я не понимала этого, пока не шагнула за грань земного бытия, чтобы завершить дело, начатое много веков назад… А также чтобы прозреть душой и вновь обрести забытые крылья.

---

— Надо же… Джентльмен из высшего общества! Куда уж нам, обыкновенному быдлу, до вас! — И, переведя взгляд на меня, говорит мне всё с тем же прищуром, глухо и хрипло: — Настя, я пойду. Ещё раз спасибо за всё.

С отчаянием чувствуя, что разрулить эту дурацкую ситуацию у меня не получается, я цепляюсь за её руку:

— Ника, да подожди…

Её взгляд обдаёт меня холодом:

— Иди. На работу опоздаешь.

Она уходит скорым шагом, сунув руки в карманы и низко пригнув голову, а я беспомощно смотрю ей вслед, и на душе как-то гадко оттого, что так всё получилось.

— Это что был за тип? — спрашивает Костя.

— Это не тип, — отвечаю я. — Это Ника.

— Ника? — переспрашивает он, непонимающе морща лоб. — Это от «Николай»? Странно…

— Нет, Ника — это Ника. Она моя подруга.

— Она? — фыркает Костя. — А я её за парня принял! Слушай, но она так одета и подстрижена, что можно и перепутать!

Мне теперь уже ничего не остаётся, как только сесть в машину к Косте и позволить ему подвезти меня. Сначала мы молчим, а потом Костя, чтобы что-нибудь сказать, говорит:

— Ну и подруги у тебя… Брутальная девушка. Чего она на меня так наехала?

Я чувствую себя слишком усталой, чтобы объяснять, кто такая Ника, и поэтому просто молчу. Костя, не получив ответа, озадаченно мычит:

— М-да…

Проходит минута, две, и он вдруг вспоминает:

— Слушай, я же вот что хотел сказать! Мне тут сон странный приснился. Может, и чушь, но… В общем, девчушка маленькая, бегает по травке, рвёт цветочки. Я смотрю на неё и откуда-то знаю, что она моя дочка — просто знаю и всё, а откуда — непонятно. К чему бы это?

Вот мы и познакомились, папа.

Глава 29. Дорогу осилит идущий

Я иду домой, но мои ноги сами сворачивают во двор с серебристыми ивами и качелями, с песочницей и расплавленным золотом солнца в окнах. В песочнице играют дети, девочка с хвостиками прыгает через скакалку, а на скамейке сидит стриженая девушка в широких чёрных штанах с карманами и блестящими молниями, в джинсовой голубой жилетке и белой водолазке. На земле между её широко расставленными ногами в чёрно-белых полукроссовках стоит недопитая бутылка пива из коричневого стекла, в лениво повисших пальцах дымится сигарета. Ребёнок, запутавшись в скакалке, падает и плачет, и девушка говорит:

— Настенька! Ты же большая девочка, а плачешь. Ну, иди сюда.

Я вздрагиваю, услышав своё имя, но эти слова обращены не ко мне. Девушка бросает сигарету и отставляет в сторону пиво, сажает малышку к себе на колени и что-то говорит ласково и тихо, вытирая ей слёзы. Девочка доверчиво льнёт к ней и уже не плачет, берёт конфету, которую девушка достаёт из кармана джинсовой жилетки, мягкими розовыми губками чмокает её в щёку и снова бежит играть. Девушка наблюдает за ней потеплевшим взглядом и ласковыми морщинками у глаз.

Я подхожу и сажусь рядом. Она делает глоток пива, как бы не замечая меня, и мне кажется, что я невидимка. Мы молчим под шелестящими ивами, я дотрагиваюсь до её чёрной штанины:

— Новые?

— Что? — рассеянно переспрашивает она.

— Штаны.

Ника кивает, достаёт новую сигарету.

— Сегодня купила. Да, кстати. — Она расстёгивает карман жилетки и достаёт пятьсот рублей. — Возьми, они не понадобились. Я мамке правду сказала.

Она зажигает зажатую в её губах сигарету, я со вздохом прячу деньги в кошелёк. Мы сидим и снова молчим, она старается выпускать дым в сторону от меня.

— Ника! — слышится с балкона. — Пошли ужинать!

Она оборачивается, отвечает:

— Иду, мам!

— Кто там с тобой? Настя? — кричит голос с балкона.

Я тоже оборачиваюсь и приветственно машу рукой:

— Здрасьте, Надежда Анатольевна!

— Заходите обе, будем ужинать! — зовёт она.

Я встаю со скамейки, а Ника ещё допивает пиво. Я протягиваю ей руку:

— Пошли, мама зовёт.

Допив последний глоток, Ника оставляет пустую бутылку возле скамейки — для сборщиков стеклотары. Сделав напоследок пару затяжек, она бросает сигарету и идёт к подъезду, так и не взяв мою руку. Подавив вздох, я иду следом.

В открытую форточку доносятся голоса детей и шелест ив, кухня наполнена вкусными запахами. Сердце сжимается: разве можно желать чего-то иного, стремиться куда-то прочь, не ценя домашнего тепла? Оно всегда есть и ждёт нас, пока мама дома. Ничего, что она немножко ворчит: она желает добра.

— Мыть руки, девочки… Ника, может, хватит уже надуваться пивом? Вот не буду больше давать тебе деньги — иди, сама зарабатывай, взрослая уже… Бери пример с Насти — она молодец… Не курит, пиво не пьёт, работает, готовить умеет — в общем, повезёт тому, кто на ней женится.

В тарелках дымится борщ, белеет сметана, плавает ароматная свежая зелень — не борщ, а поэма. Отправив первую строфу этой поэмы в рот, Ника бурчит:

— Кто меня с судимостью на работу возьмёт? Сама знаешь…

Маленькая женщина вздыхает, вытирает руки полотенцем.

— Вот заладила — не возьмёт, не возьмёт… А ты пробовала, ходила куда-нибудь? Хоть какую-нибудь работу надо найти — не сидеть же сиднем, пиво дуть да сигареты по пачке в день смолить!

Ника дует на ложку с борщом: горячий.

— Мам, ну не нуди ты… Устроюсь. Ещё недели не прошло, как я дома, а ты уже мне плешь проела с этой работой… Найду я её, найду!

— Ты каждый день обещаешь, — не унимается Надежда Анатольевна. — А сама хоть бы газету купила!

— Да купила уже, вон лежит, — показывает Ника кивком головы на свёрнутую в трубочку газету с объявлениями о работе, лежащую на подоконнике.

— Ну, вижу, купила. Только не видно, чтоб ты её просмотрела!

— Не успела ещё. Сегодня просмотрю. Ох, мам… Неотвязная же ты!

— И не отвяжусь, пока не устроишься.

В уголках губ Ники проступает усмешка, она молчит и ест борщ. Я тоже ем и думаю: трудно же ей будет устроиться. На вышедших из мест заключения смотрят, как на прокажённых. Хорошее место вряд ли удастся найти. А ведь у неё высшее образование. Вот так, из-за одной глупости — вся жизнь наперекосяк.

После борща мы едим котлеты с тушёной капустой — объеденье, Надежде Анатольевне следует поставить пятёрку по кулинарии. На третье — кисель с черникой и овсяное печенье. Ника понемногу добреет от еды, чмокает мать в щёку:

— Спасибо, мамуля… Ты чудо.

Потом мы смотрим телевизор: Надежда Анатольевна в кресле, а мы с Никой — на диване. Идёт сериал, и взгляд Надежды Анатольевны прикован к экрану: она увлечена развитием сюжета, и реальный мир для неё сейчас просто не существует. Пока она не видит, я тихонько прижимаюсь к Нике и кладу голову на её плечо. Я делаю это безо всякой задней мысли, просто потому что мне хорошо и уютно здесь, с ними, а она заметно напрягается от моей близости. Я не знаю, то ли ей это неприятно, то ли слишком волнует её — как бы то ни было, я решаю пощадить её чувства и немного отодвигаюсь. Но мне грустно.

Уже одиннадцатый час, и я говорю:

— Засиделась я у вас… Не хочется уходить, но всё-таки пора и честь знать.

Надежда Анатольевна радушно предлагает мне остаться ночевать:

— Да оставайся, куда ты на ночь глядя пойдёшь? Место есть.

Она намекает на диван, освободившийся после ухода мужа. Мне и вправду хочется сегодня остаться, но какое-то шестое (а может, седьмое или восьмое) чувство подсказывает, что следует всё-таки уйти. Что-то сдвинулось в существующем положении вещей, хотя я пока ещё и сама не могу точно сформулировать для себя, что именно; мне нужно подумать над этим, а для размышлений мне необходимо уединение — клочок личного пространства, в которое никто не вторгнется.

— Да нет, надо идти, — вздыхаю я.

— Ника, тогда проводи Настю, — говорит Надежда Анатольевна.

Ника, язвительно усмехнувшись, отвечает:

— За ней есть кому заехать. Стоит только позвонить, и личный водитель сразу примчится.

— Я не буду сегодня никому звонить, — говорю я. — Прогуляюсь пешком. — И добавляю, обуваясь в прихожей: — И нет у меня никакого личного водителя.

Ника стоит, прислонившись к дверному косяку и сверля меня пронзительным, колючим взглядом.

— Как же нет, когда я видела его своими глазами?

Это портит уютную и безмятежную атмосферу этого вечера, у меня снова становится мрачно на душе. Теперь мне точно нужно уйти, чтобы успокоилась всколыхнувшаяся со дна моей души печаль. Надежда Анатольевна не понимает, в чём здесь дело, и смотрит на Нику с недоумением:

— Ты что стоишь? Проводи Настю хотя бы до остановки. Настя, — обращается она ко мне, — пешком не ходи, садись на автобус или маршрутку.

Ника смотрит на меня пристально.

— Ты хочешь, чтобы я тебя провожала? — спрашивает она.

— Хотела бы, — отвечаю я. — Но не настаиваю, если тебя это затруднит.

Надежда Анатольевна, по-прежнему недоумевая, переводит взгляд с меня на Нику и обратно.