Виталий Владимиров - Северный ветер с юга

• Название: Северный ветер с юга
• Автор: Виталий Владимиров
• Жанр: Научная Фантастика

---

Аркадий смолк.

- Ну, и кого? - не выдержал Костя.

- Так и не решил. Поезд рано пришел, в шесть утра, я свалился, как снег на голову. Они спали. Он-то парень еще, моложе ее на семь лет. Я бутылку достал, садись, говорю, выпьем. Потом спросил его, у тебя серьезно с ней? Да, отвечает. Женишься? Да, говорит. Тогда, говорю, совет вам да любовь. И ушел. А жить-то негде. Комнату снимал, выпивать начал, а закуска какая? Сырок плавленный да кусок колбасы. С дурой своей лаялся до хрипоты. Вещи мои не отдавала, штаны, пиджаки детям, говорит, оставь. Озверел я тогда, убил бы ее, но детей пожалел. Правда, раз сердце дрогнуло. Приехали мы с ней на кладбище, помянуть надо было тещу, а тут сорок дней. Могилку поправили, я оградку покрасил, как полагается, потом присели, я ее спросил: может, вернешься? Она заревела: нет, говорит. Сказала бы да, жили бы и сейчас вместе. А так - отрубило. Но переживал я, да и с пьянкой этой допрыгался. Температурка и температурка, а я, дурень, сразу в баню, париться. Вот и напарил себе чахотку.

- Выходит, что она, сука рваная, и гуляла от тебя и грабанула тебя же? - вознегодовал Леха.

- Не печалься, Аркадий, - стал утешать Семеныч. - Что есть жена? Сеть прельщения человекам. Светла лицом, и высокими очами мигающа, ногами играюща, много тем уязвляюща, и огонь лютый в членах возгорающа... Что есть жена? Покоище змеиное, болезнь, бесовская сковорода, бесцельная злоба, соблазн адский, увет дьявола...

- Ты поп что ли? - перебил Леха.

- Я вот свою супругу похоронил, - не обратил внимания на Лехин выпад Семеныч, - ходил. навещал ее могилку, да там и познакомился с вдовой одной. Теперь вместе живем.

- Кочерыжку свою часто паришь? - заржал Леха.

- А что ж, - серьезно ответил старик. - Моя довольна. Конечно, я хоть и не в той силе, что раньше, но свой супружеский долг справляю исправно.

Глава девятнадцатая

Следующее утро стояло рождественское - иней опушил деревья снежными муфтами, Егор резвился, как ребенок, сбивая с деревьев иней маленьким резиновым мячиком. Он кидал его высоко вверх и немного в сторону - мячик прыгал по веткам, лавинки инея сливались в медленно оседающее снежное облако в блестках, и гуляющие по кругу оказывались в тумане солнечной, но быстро редеющей карнавальной метели. Мы с Надей сидели на скамейке, смотрели на Егора, Надя звонко хохотала, держась за меня обеими руками.

"А хорошая у тебя улыбка..." - подумал я, глядя на нее.

Неожиданно Надя смолкла, опустила глаза и убрала руки. Я повернулся к воротам. По солнечному снегу, запахнувшись в красную нейлоновую шубку, шагала Тамара. Черные волосы уложены в высокую прическу "бабета", туфли на шпильках, сумочка на длинном ремне через плечо. Улыбается, но в походке - ничего хорошего не предвещающая решительность.

- Весело? А это кто? - спросила она еще на ходу. - Девушка, вы уж извините, у вас тут времени и потом на все хватит, а мне с мужем поговорить надо. Надя встала и молча пошла прочь.

Тамара присела на краешек скамейки.

- С новым счастьем! - засмеялась она. - Ну, ты у меня даешь! Это при живой жене-то! Да еще такой красивой! И не стыдно? Чего ты только углядел в этом колобке? Или она тоже творческая тонкая натура с толстыми ногами, только она может понять тебя, не то, что я? Нет, все-таки дура я, верно мама мне говорила, выходи замуж за Замойского - сын академика, машина, дача и сам уже аспирант, без пяти минут кандидат, а уж папочка вытянет в доктора, это уж точно. Кстати, это он дал мне "Новый мир", где Солженицынский "Один день Ивана Денисовича", когда вернешь? Надеюсь, никому из чахоточных журнал не давал? Даже зазнобе своей?

- Ты же сама говорила, что он убогий, скучный, ничем не интересуется, кроме марок, - съязвил я.

- Кто? Замойский? - Тамара нервно, неестественно рассмеялась. - Так это и хорошо. Представляешь, если бы я вышла замуж за него, а не за тебя, то сидел бы он сейчас со своими марками, а я бы к тебе или еще к кому на свидание пошла бы. Правильно Женька говорила - если любишь мужика, будь его любовницей, но не женой. Рабой станешь. Я тебе все, до капельки отдала, а ты тут амуры разводишь...

Она махнула рукой и отвернулась.

Я молчал, ошарашенный. Это же я хотел излить свою обиду за то, что она не захотела вместе встречать Новый Год, это же мне было плохо и больно, и причем тут Надя...

Тамара посмотрела на меня, глаза ее сузились зло:

- Молчишь?.. Сказать нечего?.. Кстати, Замойский звонил вчера, поздравлял с Новым Годом, хотел встретиться. Я вцепился руками в скамейку:

- Ну, и что ты ему ответила?

Тамара задохнулась от смеха:

- Вот и пришла с тобой посоветоваться. Может, так и сделаем? Выйду замуж за Замойского, а встречаться буду с тобой? Чем не вариант?

- Замолчи!

- Не ори на меня. После того, что произошло, я теперь - вольная птица. И нет у тебя больше Тома, и нет у тебя больше дома...

- Тебе мамаша говорила, что ты - дура? Что зря за меня замуж выскочила? Так вот, она, как всегда, права. Дура ты и есть! Кукла бесчувственная, глаза мои на тебя не смотрели бы...

Я вскочил и пошел к дверям диспансера.

- С Новым Годом! - донеслось мне вслед.

Я не повернулся.

Не помню, как разделся, как пролетел по лестничным маршам. Хорошо, хоть в палате было пусто. Титов ушел на процедуры.

С Новым Годом! С Новым счастьем! Ничего себе начался годик, что же будет в декабре? И откуда иллюзия такая неистребимая у людей - обязательно верить, что все беды останутся в старом году? Да ничего подобного! Новый год - новые беды. Не сотвори себе кумира, сказано в Писании. Древняя, как человечество, мудрость и предупреждение от ошибки, которую вновь и вновь повторяет каждое новое поколение. Я люблю и полностью беззащитен, обнажен для любого удара с ее стороны. Холод равнодушия обжигает намертво удивительные оттенки чувства, которые живы только под солнцем любви и которые даже не подозревают, что есть на свете холод... В такие минуты я бросаюсь к бумаге, как молния к громоотводу, к авторучке, как к шприцу с обезболивающим уколом. С Новым Годом, с новым счастьем...

Новогодняя ночь, над миром простертая, будь проклята! Помелом разрисованы стекла - будьте прокляты! И шампанское-гази-ровка - будь проклята! Ми-шу-ра отношений, мат, а как больно... Я не пьян, как блюющий солдат, я трезвее полюса. Раз никто не свят - пусть. Расстегните нейлон, вскройте бумажники, рассыпьте письма, фотографические карточки, мы живем в Системе Карточек. Старый год был урод. Оттолкнуть ластами рук - прощайте! Ошибаетесь, ушибаясь - не мешайте! Я хочу последнюю почесть отдать - и прощайте! Но только часть, как участие, понимаете? Ты - не та, я - другой, я иду стороной иной. В новый путь я хочу без пут. А начав подозревать, мы не можем удержаться: доказательств. До-ка-зательств! Мы влезаем в обязательства, не желая обязательств. Я кричу! Барабанами тишины по мембранам расставленным - бей! Кислоту по ранам растравленным лей!..

...Эх, Тамара, Тамара! Что же мы с тобой наделали, а?..

Глава двадцатая

Есть такие промежутки времени, когда и ни туда и ни сюда - времени слишком много, чтобы бездельничать в ожидании, и слишком мало, чтобы заняться чем-то путным. В больнице такое время - после дневного сна, перед ужином, где-то с пяти до семи вечера. Можно погулять, да суетно одеваться, обуваться, на улице холодно, темно, неуютно, можно сыграть в шахматы или домино, убить, растратить время, но ничего мне не желалось в тот вечер. Я сидел на диване в холле и, о чем бы ни подумал, незаметно для себя возвращался с утренней ссоре с женой. Ну и иди ты замуж за своего Замойского...

Так продолжалось до тех пор, пока мне не стали мерзкими и диван, на котором я сидел, и чехол серого полотна и его недомашний запах. Надо сбить настроение, надо, я встал и пошел в палату, взять ли книгу или коснуться пером бумаги - все равно. В палате были только двое. Титов, что попал к нам из психушки и навестившая его жена. Посетители в больнице всегда выглядят инородно, как экскурсанты в белых халатах в каком-нибудь цехе. Жена Титова сидела на стуле между кроватями, у ног ее стояла сумка. На кровати, по-турецки сложив ноги и свесив голову, сидел Титов. Слезы текли по его небритым желтым щекам, он их размазывал пальцами, но они опять наполняли влагой свои русла.

- Не хочу, не хочу, не хочу... - тихо давился Титов.

- Подыхать не хочется? Ничего, может, еще погуляешь, - с равнодушной усмешкой сказала жена. - Ты от меня гулял, да еще как, удержу не было...

Титов, очевидно, не понимал в своей одинокой смертной тоске, что ему говорит эта рядом сидящая, но бесконечно далекая и чужая женщина, с которой он прожил жизнь, и текли слезы, и качалась голова, и слышалось раздавленное:

- Не хочу... не хочу... не хочу...

- Слышь, Дмитрий? - медленно спросила она, словно с трудом припомнила она. - Роман Борисович велел купить тебе гематоген, это детям дают, если у них кровь плохая. Говорит питательно, вот я девчонкам своим и куплю. Тебе-то принести?

Ответа я не слышал. Какое тут перо, какая бумага! Здесь костлявая сидит на больничной койке, это же ясно, как дважды два... Эх, халаты мои белые...