Валентин Аккуратов - Лед и пепел

• Название: Лед и пепел
• Автор: Валентин Аккуратов
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

---

— Иван, заявку на патент надо делать, — кивнул я на длинные рукоятки.

— Что ты, командование узнает, еще всыплет за нарушение стандарта. А знаешь, я подсчитал, за десятичасовой полет, без этих рукояток, я или Гриша должны были бы пятьсот раз поклониться автопилоту!

— Конечно, — прохрипел в репродукторе голос Чечина — Леность всегда толкала на изобретательство! Кстати, посмотри на манометр масла правого мотора, на моем падает давление.

— Слежу, но температура цилиндров нормальная. Слушай, Валентин, — сказал Черевичный, — подсчитай точное расстояние до полярной станции острова Дунай и будь готов к смене курса. Не нравится мне давление первого.

— До Дуная двести тридцать километров. На Кубу ближе, но остров безлюден.

— Держи в запасе и Кубу… — Он не договорил, крикнул в микрофон: — Виктор, начала расти температура! Дойдет до красной метки, немедленно выключай мотор! — и, взяв управление на себя, выключил автопилот.

— Ясно, командир, но на одном моторе не потянет!

— Слить аварийное горючее…

— Все! Красная! Сливаю тысячу!

Винт правого мотора, медленно замирая, встал. Гидросамолет, резко накренясь вправо, оставляя за собой длинный шлейф распыленного бензина, со снижением шел к бурной поверхности моря.

— Курс сто сорок градусов! До Кубы двести, до Дуная двести двадцать. Саша, передай на базу: «Сдал правый, идем курсом сто сорок, высота двести, координаты 74°45′, 119°30′, — передал я радисту и стал следить за высотомером. Высота медленно падала, но, дойдя до ста пятидесяти метров, стрелка остановилась.

— Как, дотянем?

— Не знаю, что с маслом. Если закоксовалось, то такая же картина получится вот–вот и с левым мотором, — отвечал мне Черевичный, внимательно наблюдая за приборами работающего левого мотора.

— Ясно. Иду с Терентьевым готовить клипер–бот.

— Пусть он готовит с третьим механиком, а ты будь здесь. Подскажешь ветер, если пойдем на вынужденную.

Передав команду о подготовке аварийного снаряжения, я подошел к Макарову. Он сосредоточенно работал на ключе передатчика, закончив, вяло спросил:

— Что там с мотором, левым, держится еще?

— Пока нормально. А как Тикси?

— Нашу радиограмму приняли. Спросили, какую помощь они могут оказать нам.

— А ты?

— Ответил, следите непрерывно. Попросил предупредить остров Дунай. Нам он не отвечает, а у Тикси с Дунаем связь постоянная.

— А как с погодой?

— В Тикси шторм, на Дунае облачность десять баллов, тихо, видимость десять километров.

— Отлично! Попытайся связаться с Дунаем. Он нам очень нужен. Там хорошая бухта, возможно, у них будем садиться.

— Все понял. Печенья не хочешь? — И он сунул мне в руки пачку печенья «Мария». Я обалдело посмотрел на него, но пачку взял и, разорвав упаковку, стал жевать. Тревожный рев аварийной сирены заставил меня броситься в кабину пилотов.

— Передай срочно Тикси, идем на вынужденную посадку из–за отказа обоих моторов, — и Черевичный выключил левый двигатель.

В машине стало так тихо, что слышно было, как свистит ветер в крыльях. Быстро передав радисту о посадке и сказав координаты, я записал в бортовой журнал время и причины вынужденной. Пристегнувшись ремнями к креслу, стал наблюдать за седой, колышущейся поверхностью моря, стремительно приближающегося к нам. Как правило, при боковом ветре более десяти метров в секунду гидросамолет не может садиться. Сейчас, судя по гребням волн, ветер был не менее двадцати метров, море не посадочная полоса — садись в любом направлении, но если садиться навстречу волне — катастрофа неизбежна. Поэтому необходимо снижаться вдоль водяных валов, но сила ветра слишком велика. Все это мгновенно пронеслось в сознании каждого из нас. Раздумывать Черевичному было некогда. Машина планировала. Парируя ветер элеронами крыльев, Иван вел самолет вдоль волн. Огромные, зеленые, с седыми, почти белыми верхушками, они, как горы, вытянулись вдоль самолета. Вот уже их гребни скрыли горизонт. Мы шли между водяными движущимися стенами. Задрав нос летающей лодки, Иван скользил в этом жутком Коридоре, нащупывая убегающую поверхность хвостовым реданом, и, пропустив накатывающий с левого борта очередной вал, заскользил реданом по воде. Теряя скорость, самолет плюхнулся всем корпусом, слева ударил новый вал, в кабинах стало темно, потом — казалось, прошла целая вечность — в люках зазеленело, появился свет, и самолет, как скорлупка, закачался между накатывающими волнами.

— Порядок! Валентин, немедленно передай Саше — посадка нормальная. Пусть идет на выручку ледокол. Долго на такой волне не продержимся. Виктор, осмотреть все отсеки, нет ли где пробоины? — и Черевичный нервно закурил.

Саша связи с Тикси не терял до самой посадки и вынужденную уже подтвердил. В Тикси ответили: портовой ледокол «Леваневский» к выходу готов, но сейчас у них сильный шторм. Выйдут при первой возможности.

— Черти! Что же они думают, наша лодка — океанский лайнер! — хмыкнул Черевичный,

— Портовик, он же каботажный! Куда ему в шторм! А нас этот ветерок несет к западной кромке льда. Надо выбросить водяные якоря, чтобы уменьшить дрейф, — сказал я командиру.

— Согласен! Но в такую волну не откроешь люков, смоет мгновенно и зальет носовую кабину. Сколько до кромки льдов?

— Сто двадцать — сто тридцать километров. Парусность самолета большая, нас несет со скоростью около двадцати километров в час.

— Пока подождем часа два–три. Смотри, что делается! Волны бешено бросали самолет, его крылья с выпущенными концевыми поплавками попеременно уходили в воду, казалось, их вот–вот оторвет, и тогда машина сразу опрокинется.

— Виктор, что же с моторами? Почему упало давление?

— Надо осмотреть масляные фильтры, командир, — ответил Чечин.

— Моторы высоко, волны их почти не достают. Давай попробуем организовать их осмотр! — попросил Черевичный.

— Сейчас невозможно. Надо подождать, когда хоть немного утихнет ветер.

Тщательный осмотр показал, что пробоин нет. Чечин стал готовить концы для выхода к моторам. Решено было мне и второму бортмеханику Терентьеву, привязавшись, попытаться пробраться к моторам, и мы ждали затишья. От наглухо задраенных люков в кабинах было душно. Сильная качка вызывала аппетит, но согреть что–нибудь на плите было невозможно. Я стал искать пачку печенья, переданную мне перед посадкой Сашей Макаровым. Но нигде не смог ее обнаружить. Заметив мои поиски, бортрадист спросил:

— Ты что ищешь?

— Твою пачку «Марии».

— Ты же ее съел, когда пошли на посадку! Я еще удивился, подумав, ну и характерец! Помирать идем, а он печенье доедает!

Было ли такое действительно, до сих пор не вспомню. А если и было, то, очевидно, съел машинально.

Вскоре Виктор организовал холодный ужин. Настроение сразу поднялось. Машина так уверенно отыгрывалась на волнах, что мы перестали бояться за ее плавучесть и нам даже удалось выбросить водяные якоря. Благодаря им самолет развернуло носом к ветру, и консоли крыльев перестали нырять в воду. Гриша Кляпчин, утомленный качкой, спал на своем сиденье, отказавшись даже от еды. Иван, как всегда в свободные минуты, листал своего Омара Хайяма. Заглушая шум волн, из репродуктора лилась музыка: страстный женский голос обещал какому–то счастливчику радость. Саша был неутомим — рыскал по эфиру и каждые тридцать минут успокаивал Тикси, передавая им, что у нас все в порядке.

Сделали очередной промер ветра. Ветер стихал, скорость его упала до пятнадцати метров. Правда, качка не уменьшилась, но седые гребни стали ниже, и машину больше не заливало.

— Странно, почему ветер один, а волны двух систем и направлений? Можешь объяснить, штурман?

— Да потому, Саша, что основная волна раскачана штормовым ветром, дующим уже двое суток, а малая волна, которая идет к основной под углом сорок — пятьдесят градусов, — от шквалистого ветра, который начал дуть три–четыре часа назад. Этот шквал стихает, стихает и вызванная им волна, еще не успевшая набрать силы, а скоро останутся только волны, вызванные штормом, который тоже утих, и эти длинные и высокие валы без гребней, так называемая «мертвая зыбь» — не что иное, как следы недавно затихшего шторма или шторма, находящегося далеко от нашего района… — ответил я Макарову, который, не снимая наушников, через иллюминатор наблюдал за морем.

— Командир, стало тише. Приступаем к осмотру моторов? — спросил Валентин Терентьев Черевичного.

— Добро. Максимум внимания страховке. Все–таки болтает лихо.

Привязавшись длинными концами страховочного троса, через аварийный люк вылезли на скользкую палубу. Держась за скобы, Терентьев открыл люк в капоте правого мотора, вывернул масляный фильтр, передал его мне. Такая же операция была проделана и с левым мотором. Насквозь промокшие, ползком добрались до аварийного люка, и руки товарищей втащили нас в самолет. Осмотр фильтра подтвердил догадку Чечина. Промежутки между металлическими пластинами фильтров были полностью забиты черной асфальтоподобной массой так сильно, что ножи его цаже не проворачивались.