Ирина Млечина - Гюнтер Грасс

• Название: Гюнтер Грасс
• Автор: Ирина Млечина
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03835-6

Роман «Жестяной барабан» принес Понтеру Грассу (1927–2015) мировую славу. Он один из немногих немецких писателей, удостоенных Нобелевской премии по литературе. Его жизнь и творчество вместили историю самых драматических событий, происходивших в центре Европы. И в своих книгах он неустанно пытался ответить на вопрос: как всё это могло случиться? В конце Второй мировой войны Грасс был призван в войска СС, в молодые годы агитировал за социал-демократов, на склоне лет выразил сомнение: а не опасно ли объединение Германии?

Невероятные сюжетные линии, переливающиеся всеми красками авторской фантазии, изощренная художественная структура и сложная оптика восхищают читателей Грасса. Его поразительное гротескно-аллегорическое видение мира завораживает. Грасс, кажется, одинаково владел всеми жанрами. Он писал стихи и рисовал, большинство своих книг он оформил сам.

Доктор филологических наук Ирина Млечина, один из лучших знатоков современной немецкой литературы, мастерски рисует портрет одного из самых оригинальных современных прозаиков и драматургов. Российского читателя еще ждут встречи с Грассом — далеко не всё, написанное им, переведено на русский язык.

знак информационной продукции 16+

---

Только рассказчик подчеркивает, что «писал про пехоту, про рядовых пехотинцев и их неприметный героизм. Немецкий пехотинец! Его ежедневные марши по пыльным дорогам Польши, проза солдатских сапог!». Но есть в группе и такие, которые писали свои репортажи с борта подводной лодки, и уж конечно, в их воспоминаниях «куда больше героики, чем в моих запыленных пехотинцах».

Иные к моменту действия задают тон в шпрингеровской прессе, другие прорвались как авторы «военных бестселлеров» в издательство «Бастай Люббе», печатавшее дешевую милитаристскую продукцию и издававшее «желтые» журнальчики для «вечно вчерашних», ничему не научившихся поклонников фюрера и войны. Кое-кто сиживал в «юнкерсах», в застекленных кабинах, с удовольствием поглядывая сверху на Лондон или вконец разбомбленный Ковентри.

Всё это во время встречи вызывает у них не сожаление и раскаяние, а очередные приступы гордости и хвастовства. Вспоминая ковровое бомбометание и стремление «стереть с лица земли» Англию, они, однако, всё еще возмущаются тем, что ответными ударами были превращены в руины Любек, Дрезден, Кёльн, Гамбург, Берлин.

«Для нашего брата война никогда не кончается», — то ли констатирует, то ли сожалеет повествователь. Перед ним всё стоят картины польского и французского походов, украинские степи, где пехота следовала за танками из одного котла в другой. В общем, проза солдатской жизни. А вот его разговорчивые коллеги «увенчали себя куда большей славой». Один мог с борта крейсера «Принц Евгений» наблюдать, как «Бисмарк» за три дня до того, как пойти ко дну с более чем тысячей человек на борту, сам потопил английский «Худ». Тут вспоминающие часто используют частичку «бы», то есть пользуются сослагательным наклонением. Вот если бы торпеда не лишила «Бисмарк» маневренности, он бы наверняка… А другой сделал и вовсе сенсационное открытие: возможности одержать победу над Россией немцев лишила Балканская кампания. Потому что какой-то сербский генерал устроил в Белграде путч и немцам пришлось сперва наводить порядок на Балканах, потеряв драгоценное время. А вот если бы войну против России начать не 22 июня, а 15 мая, то танки Гудериана отправились бы наносить удары по Москве не в середине ноября, а на пять недель раньше, и «Дедушка Мороз» не помешал бы доблестным танкистам завершить битву в свою пользу.

Вообще едва ли не все участники славной встречи задним числом пытаются выиграть проигранные сражения — как генерал Крингс в романе Грасса «Под местным наркозом». Рассказчик хотя и сильно сомневается в душе, но возражать не решается — как-никак у камина рядом с ним сидят правоверные нацисты, а ныне сплошь главные редакторы. Один из них вообще выдвинул самую завиральную версию: если бы Черчилль в начале Первой мировой высадился с тремя дивизиями на Зильте, то вся мировая история пошла бы по-другому: «не было бы ни Адольфа, ни всех ужасов потом, ни колючей проволоки, ни Стены поперек города. У нас и по сей день был бы кайзер, а может, были бы и колонии».

Но рассказчик-то все вспоминает про бомбежки и развалины, про Сталинград. Главное: «Всегда кто-то начинает первым». Это он хотя бы понимает. А в результате — Треблинка и Варшавское гетто и торжественное заявление: «В Варшаве больше не осталось еврейских жилых кварталов». Да и евреев, добавим, тоже. А один «великий шеф ведущей иллюстрированной газеты» (может быть, это была шпрингеровская «Бильд»? — И. М.) «с провокационной усмешечкой» заявил, что предсказывает «великое будущее мифу о Гитлере», «принципу фюрерства».

Он вспоминает свою статью о «чудесном оружии», которая так укрепила боевой дух летом 1944-го. Он смело идет дальше, заявляя: «Не выясняется ли сегодня, пусть даже запоздало, что именно мы, немцы, выиграли войну?» Не случайно его вот уже много лет популярный бестселлер называется просто и скромно: «Дойчланд юбер аллес».

Как тут не процитировать польского писателя Казимежа Брандыса, сказавшего, что фашизм — более широкое понятие, чем немцы. «Но они стали его классиками». С этим трудно не согласиться, читая послевоенную немецкую литературу, в том числе Гюнтера Грасса.

Ну а потом писатель рассказывает о разборщицах развалин — женщинах, которые расчищают от битого кирпича разбомбленные города, о сверххолодной зиме 1947 года, когда не хватало электричества даже для больниц, когда замерзали люди, лишившиеся жилья и обитавшие в подвалах и «кишевших вшами бараках»… Кстати, об этой чудовищно холодной зиме Грасс вспоминает и в «Луковице памяти».

Ну а 1948 год стал годом денежной реформы, и каждому выдали по 40 марок, а через месяц — еще 20, и сразу, словно по мановению волшебной палочки, «витрины засияли товаром». А до того существовал лишь черный рынок, где ходовым товаром были американские сигареты и женское тело. Спекулянты снова нажились, как после Первой мировой, а «мелкие пенсионеры» хоть и могли постоять перед полными витринами, но им приходилось пересчитывать каждую марку. Коричневые рубашки были сброшены и перекрашены или сожжены. Вообще шел процесс массового перекрашивания — бывших нацистов словно ветром сдуло (хотя в душе многие ими так и остались).

После денежной реформы начался постепенный подъем экономики, «экономическое чудо» Людвига Эрхарда, но пока «у простых людей» в карманах свистел ветер. В 1949-м конституировались два германских государства, и снова о происходящем рассказывают люди самых разных профессий и возрастов, каждый выхватывает из потока времени что-то очень свое и очень важное. Об уже упоминавшемся 1953 годе рассказывал сам Грасс — потом из того, что он увидел 17 июня, родилась пьеса «Плебеи репетируют восстание».

В 1954 году некий руководитель консалтинговой фирмы слушает по радиоприемнику в своей студенческой халупе вместе с однокашниками передачу о футбольном матче между западными немцами и венграми. Немцы выигрывают, и молодежь у радиоприемника ликует: «Мы чемпионы мира, мы доказали всему миру, мы снова здесь, мы больше не побежденные! — И сгрудившись вокруг радиоприемника, мы проревели: “Дойчланд, Дойчланд юбер аллес!”».

В 1950-е годы всё более ощутимым становится противоборство двух военных блоков: холодная война в разгаре. Новелла о 1955 годе посвящена борьбе против атомной угрозы. Повествовательница — молодая женщина, отец которой в свое время решил бороться своими средствами — построить антиатомный «семейный бункер». К несчастью, конструкция не выдержала и бетонная масса обрушилась на голову незадачливого строителя. Спасти его не удалось. А девушка стала принимать участие в пасхальных антиатомных маршах и делала это много лет. И даже вместе с сыновьями уже в зрелом возрасте участвовала в знаменитых маршах в Мутлангене и Хайльбронне, когда речь шла об «этих “першингах”», американских ракетах. «Но особой пользы, как всем известно, наши протесты так и не принесли», — завершает она свой грустный рассказ.

Год 1961-й связан, конечно, с возведением Берлинской стены, которая «вдруг, буквально за ночь» выросла «поперек города». И некий студент в тот год — о чем он повествует позднее — занимался тем, что помогал гражданам ГДР, желавшим перебраться на Запад, организовать побег. Они рыли подземные ходы, пользовались канализационными трубами, устраивали подкопы.

Люди были готовы на всё, лишь бы оказаться в Западном Берлине. Как много людей они перевели по сточным каналам, по хитро прорытым тоннелям… А потом, когда Стена в одночасье рухнула, как и возникла, многие на Западе даже были недовольны, потому что им пришлось давать деньги «на солидарность».

А вот год 1962-й посвящен Адольфу Эйхману, этому «главному транспортному диспетчеру», или «транспортнику смерти», как его называли в газетах, «убийце за письменным столом», который по поручению нацистской верхушки организовывал перевозку евреев в лагеря уничтожения. А рассказчиком выступает чудом уцелевший из всей огромной погибшей семьи человек, изготовивший для Эйхмана стеклянную клетку, точнее кабину из бронированного стекла, открытую с одной стороны — той, где сидели судьи.

Рассказчик гордится своей работой — он потомственный специалист по стеклу, и его отец в родном Нюрнберге тоже занимался этой профессией, пока его с семьей не увезли и не сожгли в одном из крематориев. Эйхман, сидя в своей стеклянной кабине, не устает убеждать судей, что всего лишь выполнял приказы и вовсе не испытывал ненависти к евреям. Он просто делал свое дело. Не случайно возникло и получило широкое распространение выражение о «банальности, или банализации зла». Уничтожение миллионов было превращено в рутину, и никто не хотел нести за это преступление ответственности. Ведь все лишь выполняли приказы.

Масштаб фашистских злодеяний становился в ФРГ постепенно более ясным, печатались документальные материалы, публиковалась неслыханная статистика убийств, факты во всё большем объеме делались достоянием гласности, вызывая шоковую реакцию, но, как написал Грасс в статье «Писать после Освенцима», опубликованной еженедельником «Цайт» в феврале 1990 года, многие из его поколения, брошенного в огонь войны, не были готовы к принципиальному и серьезному расчету с прошлым, лишь постепенно и мучительно пробиваясь к пониманию сути происшедшего: «Мы все, молодые тогда поэты пятидесятых годов — назову Петера Рюмкорфа, Ганса Магнуса Энценсбергера, Ингеборг Бахман — кто отчетливо, кто весьма расплывчато сознавали, что мы хоть и не как преступники, но как находившиеся в лагере преступников, принадлежим к поколению Освенцима».