Николай Соколов - Ариасвати

• Название: Ариасвати
• Автор: Николай Соколов
• Издательство: Ермак
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2008

Костромскому помещику приходит посылка с бумагами его умершего друга Андрея Ивановича Грачева, в которых описываются невероятные и удивительные приключения на затерянном островке Опасном в Тихом океане, на Цейлоне, в Индии и в горах Тибета...

Первое издание этого многопланового фантастико-приключенческого романа за последние 110 лет. Книга написана живым, ярким и выразительным языком.

---

— Благодарю за осторожность. История собственно очень проста. В Калькутте, в двух шагах от Royal Place, был старинный храм Индры, в котором находился весьма древний истукан Вишну, в виде Каненки, то есть небесной лошади. Этот истукан привлекал множество богомольцев. Толпы их даже затрудняли движение как по Royal Place, так и по соседним улицам. Кроме того храм был очень стар и нужно сознаться, не совсем красив, — а главное, место, — занимаемое им, понадобилось одному из важных правительственных чиновников, который вздумал выстроить тут свой дворец. Ввиду этого правительство нашло, что храм стоит не у места, и сделало распоряжение перенести его на окраину города, в один из кварталов, занятых исключительно туземцами. Собственно говоря, с точки зрения людей образованных, против этого распоряжения ничего нельзя возразить. Молиться Богу можно на любом месте и под открытым небом даже еще лучше, чем в каком-нибудь здании; храм, предназначенный для туземцев конечно, и должен находиться там, где живут эти туземцы. Наконец, на самом деле не удобно, когда целые тысячи грязных, полунагих богомольцев толпятся на лучших улицах европейской части города и затрудняют движение по ним до того, что порой невозможно проехать мимо храма.

— Сын мой очень хорошо усвоил точку зрения людей образованных, — заметил Мартан с заметной иронией.

— Отец мой, я всегда старался быть беспристрастным, — ответил скромно Нарайян. — Теперь я буду говорить о другой точке зрения. Для простого народа недоступна отвлеченная идея, бестелесный образ ему понятен только тогда, когда он прикован к известному месту, воплощен в телесные формы. Поэтому он так дорожит внешними знаками и символами и так привязывается к какому-нибудь изображению или месту, где оно находится, что эти последние для него составляют все, то есть за внешностью он уже перестает видеть внутреннее содержание.

— Может быть, он сливает их в одно целое? — заметил Мартан.

— Как бы то ни было, народ настолько привязан к своим старинным храмам и к своим древним идолам, что готов защищать их до последней крайности, хоть бы для этого пришлось пролить реки крови.

— Вы правы, мистер Нарайян, — сказал Андрей Иванович, — слепой фанатизм невежественных масс всегда был причиной жесточайших кровопролитий.

— И вот, именно желая предупредить возможность подобного кровопролития, я отправился к вице-королю Индии и объяснил ему, что прямым следствием распоряжения правительства о сломке храма Индры, по моему мнению, должно быть возмущение многочисленных поклонников этого храма.

— Что же отвечал вам вице-король? — спросил Авдей Макарович.

— Он высокомерно улыбнулся и сказал сквозь зубы, что правительство может не только настоять на исполнении своих распоряжений, но и жестоко наказать виновных, которые бы вздумали ему противиться. Таким образом я ушел ни с чем. Но предчувствие меня не обмануло: на другой день утром, едва только рабочие успели сбросить первый сломанный камень со стены храма, вспыхнуло возмущение. Рабочие были перебиты, отряд полицейских, явившийся для их защиты, подвергнулся той же участи. Были вызваны войска и целых три дня на площади перед храмом и в соседних улицах происходило кровопролитие. Наконец, защитники заперлись в храме, решившись лучше погибнуть, чем уступить свою святыню неверным. Конечно, все они были перебиты без жалости, когда после долгой осады, войска, наконец, ворвались во внутренность храма. Впрочем, они и не просили пощады…

— Но вы, мистер Нарайян? Какую роль вы играли в этой истории? — спросил Андрей Иванович. — Ведь вы не участвовали в возмущении?

— Конечно, нет.

— В чем же вас обвиняет правительство?

— Меня обвиняют не более и не менее, как в возбуждении бунта против правительства. Нашлись люди, которые засвидетельствовали, что видели меня перед самым началом бунта говорящим народу зажигательные речи и подстрекающим его к возмущению.

— Но вы не говорили таких речей?

— Я действительно говорил с народом, но я убеждал его не противиться распоряжениям правительства и разойтись.

— В таком случае за что же вас преследует правительство?

— Правительство верит моим обвинителям.

— Но вы можете доказать, что вас оклеветали.

— Это невозможно, сагиб. Во-первых, все те, с кем я говорил перед началом бунта, были потом перебиты, а во-вторых если бы кто-нибудь из них и остался в живых, им не поверили бы английские чиновники, так как меня обвиняют агенты правительства, а против них свидетельство туземцев бессильно.

— Что же вы намерены предпринять?

— Друзья хлопочут за меня в Англии. Если им не удается добиться для меня оправдания, то они надеются выхлопотать по крайней мере амнистию… А впрочем, я теперь в Пагаре: в крайнем случае отсюда легко эмигрировать куда мне вздумается, в Европу или в Америку.

Между тем ужин кончился и, так как было уже поздно, брамины пожелали своим гостям покойной ночи и ушли, представив в их распоряжение широкие диваны, в качестве постелей.

V. Утренний церемониал

Свежий утренний ветерок, пробираясь сквозь тяжелые складки темных занавесей, холодной волной вливался в теплую атмосферу залы. Вслед за ветром, украдкой между тех же складок пробирались туда бледные лучи рассвета и, благодаря им, мало-помалу из полутьмы выступили на свет широкие низкие диваны, стоявшие вдоль гладких мраморных стен, и посредине залы — несколько стульев с высокими резными спинками и покрытый белой скатертью, громадный длинный стол с узорчатым подносом, на котором стояли узкогорлый хрустальный кувшин с водой и две высокие вазы с вареньем. Вблизи окон, на двух отдельных диванах виднелись две спящие фигуры. Вскоре одна из них зашевелилась и ежась от ощущения утреннего холода, поднялась на своем ложе.

Это был профессор.

— Андрей Иванович! Ау? — окликнул он своего товарища, освобождаясь от белого бумажного платка, которым имел привычку на ночь обвязывать себе голову.

Андрей Иванович завозился на своем диване и принялся закутываться с головой в короткую простыню.

— Вставайте, батенька, пора! — продолжал профессор. — В Костроме доспите.

— А? Что такое — в Костроме? — отозвался Грачев, услышав имя родимого города.

— Говорю: в Костроме доспите.

— Разве уже поздно?

— Поздно — не поздно, а холодно… да и за дело пора.

— И то — что-то свежо… Бр! Как холодно однако! — поднялся Андрей Иванович, поджимая голые ноги.

— Ну, ничего, коллега: не замерзнете. Днем будете с избытком вознаграждены.

— В том-то и беда, что с избытком… По мне лучше бы уж весь день была такая же температура.

— Что вы, батенька! Да тогда все наши темнокожие друзья заболели бы воспалением легких.

В дверь залы послышался легкий стук.

— Войдите, — откликнулся Авдей Макарович.

Дверь без шума отворилась и в залу вошел Нарайян своей неслышною походкой. Из-за его спины выглянуло несколько темнокожих и сейчас же скрылось в глубине коридора.

— Мне послышалось, что вы уже проснулись, господа, — сказал пундит, прикрывая рот концом своего кисейного тюрбана.

— Доброе утро, мистер Нарайян!

— Очень холодное утро, сагиб.

— Так вы поэтому рот себе прикрываете-то?

— Советовал бы и вам наблюдать такую же осторожность.

— Что вы, мистер Нарайян! Вы забываете, что мы — северные люди, привыкшие к снегу и льду…

— Но не привыкшие к таким резким переходам от дневного жара к ночному холоду… Я пришел узнать, где вы предпочитаете умываться, — здесь или отправитесь взять ванну? Но предупреждаю вас, господа, что вода очень холодна.

— Ну, в таком случае… — протянул профессор. — Как вы думаете, коллега? — продолжал он, обращаясь к Грачеву.

— Конечно, — торопливо отвечал Андрей Иванович, ежась от холода, — умоемся лучше здесь.

Нарайян оборотился к двери и хлопнул раза два или три в ладоши. В ту же минуту в залу вошла целая процессия черномазых и толстогубых санталов: двое передних несли узкие и высокие медные кувшины с водой, кунганы, двое следующих — две широких плоских чаши, двое других — высокие табуреты, затем, остальные пары несли мыло, зубные щетки, гребни, губки, бумажные и шерстяные полотенца. Войдя в залу, толпа разделилась на две равные половины и затем одна половина, гуськом, двинулась к профессору, другая, в том же порядке к Грачеву. Выходило что-то напоминающее арабские сказки.

Оба друга сначала смотрели с удивлением на приближавшуюся к ним процессию, а потом единодушно расхохотались. Действительно, забавно было смотреть, с какой торжественной серьезностью, желая сохранить подобающую случаю важность, двигались широколицые санталы, вышагивая нога в ногу, совершенно — как в комическом балете, в то время, как их огромные, черные только немного узковатые глаза сияли заразительной веселостью и добродушная улыбка, обнаруживая блестящие белые зубы, расползалась с толстых губ к широким выдающимся скулам, заставляя их лосниться и выдаваться еще более.