Джон Марквэнд - Г. М. Пулэм, эсквайр

• Название: Г. М. Пулэм, эсквайр
• Автор: Джон Марквэнд
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Современная проза
• Год: 1963

Роман Марквэнда «Г. М. Пулэм, эсквайр» (1941) представляет собой жизнеописание некоего мистера Пулэма, показанное на фоне больших событий эпохи первой мировой войны, временного бума послевоенного периода в США, мирового экономического кризиса 1929–1933 годов и начавшейся второй мировой войны. История Гарри Пулэма — это история жизни, прожитой впустую. И как ни пытается Пулэм убедить читателя в том, что он доволен своей судьбою, в романе явно сквозит подтекст, говорящий о том, что все это благополучие — мнимое…

Книга Марквэнда написана легко, просто и занимательно. Профессиональное мастерство чувствуется и в хорошо продуманной композиции. Автор мастерски рисует портреты своих героев, с тонким юмором описывает перипетии их жизни, сцены семейных неурядиц, светские визиты и т. д. Стиль романа отличается естественностью, легкостью. Живой диалог, два-три перехода легко движут роман, создают динамизм в развитии сюжета.

---

— Наверное, с одним из кулачков что-нибудь случилось. Над чем ты смеешься? Что ты нашла смешного в кулачке?

— Ты мастер придумывать самые нелепые названия. Только тебе одному они и понятны.

Кэй открыла дверь ванной и вышла, вытирая лицо полотенцем. Она была в одних трусиках. Загар на ногах, руках и плечах подчеркивал белизну ее кожи.

— Ты выглядишь так, будто только наполовину погружалась в эту ржавую воду, — улыбнулся я.

Кэй внимательно осмотрела себя в зеркале.

— Да, вид у меня действительно довольно нелепый. Мне и в голову не приходило.

Вообще-то ничего нелепого во внешности Кэй не было. Она выглядела гибкой и стройной, и появление детей никак не отразилось на ее фигуре. Она напоминала мне юную девушку, которая спешит на свидание.

— Не вижу ничего нелепого. Я не удивился бы, если бы ты выглядела по-иному, но ты осталась прежней.

Кэй открывала и закрывала ящики своего туалетного столика.

— Где, черт возьми, мои чулки? Ах, вот они.

Она присела на край своей постели и принялась осторожно натягивать чулки.

— Если на чулке спустится петля, я прямо взвою от досады.

Она подошла к туалетному столику и стала причесываться, заметив, что от морского воздуха волосы выглядят ужасно, хотя я ничего ужасного в них не заметил.

— Что, по-твоему, мне лучше надеть?

— Платье в полоску. Ты выглядишь в нем как конфетка.

— Нет, нет! Я надену зеленое платье и зеленые туфли.

Она вынула из гардероба зеленое платье и принялась натягивать его через голову.

— Послушай, разве ты не наденешь корсет и нижнюю юбку?

— С этим платьем мне ничего не нужно.

— Я только подумал, что тебе будет холодно или неудобно.

— Ты же знаешь, как жарко бывает на танцах. — Кэй уже искала губную помаду в ящичке столика. В зеркале я мог видеть, как она поджимает губы и наклоняет голову то в одну, то в другую сторону. Я помню, какой простенькой Кэй была в свои семнадцать лет и как с годами хорошела все больше и больше.

Закончив с губами и не переставая мурлыкать, Кэй принялась искать в верхнем ящичке свою зеленую сумку.

— Кэй, а я разговаривал с Билем.

Кэй перестала мурлыкать, и я услышал, как ветер шелестит занавесками окон.

— Как это понимать, что ты разговаривал с Билем?

— Пожалуй, я сглупил. Не знаю, как получилось, но я сказал ему, что мы с тобой счастливы. Не понимаю, что мне взбрело в голову, но когда я увидел Биля…

— Счастливы? — повторила Кэй. — Гарри, да разве…

— Я хотел сказать, что когда сложишь все — все, что мы с тобой пережили…

Кэй отвернулась и снова заглянула в ящичек стола.

— Не знаю почему, — отозвалась она наконец, — но иногда ты проявляешь удивительную самоуверенность. Вот идет Элин и несет тебе вино с яйцом. Она постелет мне в свободной комнате — я не хочу будить тебя ночью.

Кэй наклонилась и поцеловала меня в лоб.

Когда Элин открыла дверь, из холла донесся смех Джорджа и Глэдис, которым Биль рассказывал что-то забавное.

— Спокойной ночи, — сказала Кэй. — Биль ждет внизу,

29. Что плохого я сделал?

В полдень на следующий день я ухитрился спуститься вниз, но чувствовал себя таким слабым, что ничем серьезным заняться не мог. В таком состоянии я провел и уикэнд. В воскресенье к нам собрались на завтрак гости, но я смотреть не мог на еду и вскоре должен был подняться наверх отдохнуть. Напрасно я пытался представить себе все случившееся в смешном свете, — в действительности меня крайне удручало мое состояние, я опасался, что Кэй сильно устанет, развлекая Биля несколько дней подряд. Правда, Кэй уверяла, что ничего не имеет против, но, как мне показалось вначале, она просто не хотела расстраивать меня, не хотела допустить, чтобы моя болезнь испортила Билю настроение. Однако когда я убедился, что они действительно с удовольствием проводят время вместе и не устают друг от друга, этот уикэнд начал мне нравиться. Никогда еще я не видел Биля в таком прекрасном настроении. Меня даже радовало, что его брак кончился разводом, потому что теперь он больше, чем когда-либо раньше, был членом нашей семьи, и все это напоминало мне добрые старые времена. Я посоветовал Билю приезжать к нам из Нью-Йорка при каждой возможности, в любое время, когда у него возникнут какие-нибудь неприятности или когда он почувствует одиночество. Биль не возражал. Всех нас связывали узы давней дружбы, но только теперь, казалось, мы в полной мере оценили всю ее прелесть и значение. Мы настолько хорошо знали друг друга, что могли обмениваться обычными среди старых друзей шуточками, и Биль отлично понимал, что именно во мне сердило или смешило Кэй. Они, например, смеялись, когда я пытался растолковать им, что такое кулачки, но это почему-то ничуть меня не раздражало. Мы обменивались всякими шутками, в которых другие не нашли бы ничего смешного. Помню, как Биль сказал мне, что я выгляжу так, будто прошел через многое.

— Ты хочешь сказать, что я выгляжу так, словно многое прошло через меня, — отозвался я.

Ничего подобного в любой другой компании я бы не сказал, но Биль, Кэй и я всё понимали и долго смеялись над шуткой. Одним словом, мы чудесно проводили время.

Трудно представить себе жизнь более различную, чем та, какую вели мы с Кэй, с одной стороны, и Биль с другой. Я не раз говорил Кэй, и она соглашалась со мной, что я не мог бы жить той жизнью, какой живет Биль, но это вовсе не мешало мне восхищаться ею. Иногда, особенно после женитьбы Биля на Элизе Мегг, которая, что бы там ни говорили, была очень известной певицей, мне казалось, что он принуждает себя встречаться, с нами, хотя и Биль и Элиза настаивали, чтобы мы, приезжая в Нью-Йорк, прежде всего заходили к ним. Сейчас прежняя скованность в наших отношениях исчезла без следа.

В тех случаях, когда Кэй распоряжалась на кухне или занималась детьми, мы беседовали с Билем, и он всем своим видом показывал, что ему нравится слушать мои рассуждения. Он толково и ясно говорил о войне, о политической и деловой ситуации. Слушая его, я словно сам переносился в тот мир, о котором он рассказывал; он дал мне несколько умело составленных списков книг и периодических изданий.

Я уговаривал Биля прожить у нас неделю, поскольку перемена обстановки так благотворно сказалась на нем и поскольку я о многом не успел переговорить с ним, так как они с Кэй то и дело куда-нибудь отправлялись, пока мне приходилось отлеживаться дома. Я ждал удобного случая подробно порасспросить о Мэрвин Майлс, но получилось как-то так, что случая не представилось. Биль ответил, что должен вернуться в Нью-Йорк, где его ожидает куча дел, однако он пригласил нас с Кэй приехать навестить его и посмотреть город.

Обычно после отъезда гостя, даже если он мне нравился, я испытывал виноватое чувство облегчения. Отъезд гостя означал, что жизнь возвращается в нормальное русло и что отпадает необходимость о чем-то беспокоиться и хлопотать, однако нас с Билем связывало столько общего, что его присутствие не доставляло нам никаких дополнительных забот. Мне, как и Кэй, жаль было расставаться с ним. Его поезд уходил в половине девятого, и мы втроем, без детей, пообедали раньше обычного. Мы пили коктейли и, по случаю отъезда Биля, шампанское.

— Я чудесно провел время, — заверил нас Биль. — Я не в состоянии выразить, как много значит для меня сознание того, что у меня все еще есть друзья.

— Что ты, Биль! — воскликнул я. — У тебя же сотни друзей, сотни в одном только Нью-Йорке, хотя мы не знаем их.

— Это не одно и то же. То не настоящие друзья, а всего лишь прихлебатели.

— Как это прихлебатели?

Я бы с удовольствием переменил тему разговора, мне не хотелось ничем омрачать последние минуты перед расставанием. Биль взглянул на Кэй и ухмыльнулся.

— Нам придется почаще брать его с собой, пусть он своими глазами увидит некоторых прихлебателей.

— Кэй тоже не знает никаких прихлебателей, — ответил я. И хотя мне в самом деле было известно, что она не знает, тем не менее на лице у нее появилось раздражение.

— Гарри, — сказала Кэй. — Биль допил шампанское. Нечего припрятывать! В холодильнике есть еще бутылка. Ступай и принеси. Да поторопись. Билю скоро ехать.

Мне и в голову не приходило что-то «припрятывать». Я мог бы отдать Билю все наши запасы шампанского, и мне хотелось, чтоб он знал об этом, но я побоялся, что он подумает, будто мы с Кэй все время пререкаемся. Поэтому я молча пошел в буфетную за второй бутылкой, снял с нее проволоку и осторожно вынул пробку. Когда я вернулся в столовую, Биль и Кэй молчали — видимо, он только что снова уверял ее, как хорошо провел у нас время. Не знаю, о чем говорил Биль, но Кэй сидела как в воду опущенная.

— Да что вы! — воскликнул я. — Будто на похороны собрались. Биль снова приедет, ведь правда, Биль?