Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

• Название: Современная канадская повесть
• Автор: Мари-Клер Бле
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

В сборник входят повести современных канадских писателей, создающие живой, достоверный образ страны, показывающие ее специфические проблемы, ее социальную и духовную самобытность. Жизнь среднего канадца со всеми ее проблемами: ломкой семейных отношений, неустроенностью, внутренним одиночеством — в центре внимания Ричарда Райта («В середине жизни»); проблема формирования молодого поколения волнует Мари-Клер Бле («Дневник Полины Аршанж»); о расовом бесправии коренных жителей Канады — индейцев — рассказывает Бетти Уилсон («Андре Том Макгрегор»); провинциальную жизнь Квебека описывает уже известный нашему читателю Андре Ланжевен («Пыль над городом»).

---

Безумная музыка в гостиной Бланш стихла, и танцующие разбрелись по группкам в темные углы. Лэндону показалось, что он узнает запах конопли или гашиша, тлевших в трубках и сигаретах. Когда адвокат отошел от Веры, Лэндон пересек комнату и легонько тронул бывшую жену за локоть.

— Привет, Вера.

— А-а, Фред! Она повернулась к нему и, наклонив голову набок и скрестив руки на груди, сложила губы в топкую улыбку. — Я рада, что ты приехал. Бланш сказала, что ты, возможно, будешь. Ну, как дела?

— Дела как дела, Вера, ничего. Что у тебя? Как Нью-Йорк?

— С Нью-Йорком покончено. Ты разве не слышал? Я переезжаю в Торонто насовсем.

— Да, я об этом слышал.

Лэндон бросил сигарету в пустую пивную бутылку, где она, секунду померцав, зашипела и потухла, послав вверх сигнальное облачко серого дыма.

— Так что же случилось с Манхаттаном, Бронксом и Стейтен-Айлендом?

— Не поняла?

— Извини… Это строчка из старой песенки.

— Ах, да, еще бы… Ты и твои старые песенки. Помню, как ты распевал их в ванной. Я тебе когда-нибудь говорила, что это меня черт знает как раздражало? — Она продолжала улыбаться.

— Да. Много раз.

— Правда, Фред, когда ты поешь, голос у тебя просто кошмарный. Просто черт знает что за голос. Но меня всегда поражало другое. Ты знал все слова. Я никогда не могла понять, что за нужда такая — держать в голове столько слов из старых дурацких песен.

— Может, кому и нужда. Например, Руди Вэлли, — сказал Лэндон. — Или Бингу Кросби[62]. Им это пошло на пользу. Мне не хватало только импресарио.

Вера засмеялась.

— О да…

— Ну, а миф о Нью-Йорке, стало быть, рассеялся? — спросил Лэндон.

Улыбка сошла с лица Веры.

— Жизнь в Нью-Йорке стала слишком дорогой и слишком опасной, черт бы ее подрал. Разгул преступности неслыханный. Читаешь, наверное, газеты? Просто национальное бедствие. Крадут все, что плохо лежит. Ты буквально рискуешь жизнью, если вечером выходишь на улицу. Одинокую женщину опасность подстерегает повсюду. У всех моих знакомых шалят нервы. Еще бы! Идешь домой и думаешь: взломали твою квартиру или нет…

Она протянула ему маленькую зажигалку, и он высек пламя под ее сигаретой. Вера глубоко затянулась, потом повернула голову и выпустила колечко дыма.

— Кстати, о преступниках и прочих малоприятных типах — ты не знаешь, где сейчас наша дочь?

— Бланш сказала, что Джинни куда-то пошла за льдом.

— Так… А Бланш не сказала тебе, с кем Джинни пошла за льдом?

— Сказала. С Ральфом Чемберленом.

— Ты, стало быть, уже познакомился с мистером Чемберленом?

— Да. Он был у меня вчера еще с одним парнем. Они привезли Джинни из аэропорта.

— И что ты о нем думаешь?

— К чему эти вопросы, Вера? Каждую нашу встречу ты превращаешь в вечер вопросов и ответов. Я познакомился с этим Чемберленом только вчера и провел в его обществе около часа. С виду довольно толковый парень. Ершистый, колючий, на мой вкус, слегка самонадеян — может, оттого, что носится с какими-то сумасбродными идеями.

— Я на таких в Штатах насмотрелась. Подстрекатели, демагоги чертовы. Только страну позорят.

— Да брось ты!

— Я считаю, позорят. Ну, а что Джинни?

— А что Джинни, Вера? — В нем старым знакомцем зашевелилось раздражение. Что ни вопрос, то пытка. — Для серьезного романа она еще не созрела. Он просто знакомый…

— Ну конечно… Просто знакомый. Фред! Ты ведь плохо знаешь свою дочь, да?

— Нашу дочь, Вера, нашу.

— Хорошо, нашу дочь. Но факт остается фактом — ты ее не знаешь.

— Это не факт, а точка зрения.

— Перестань, я знаю, о чем говорю. Видел бы ты, какой взгляд появился у нее прошлым летом — слепое обожание, так смотрят на кумиров. В то лето ее кумиром стал гитарист из какого-то занюханного шахтерского городка в Пенсильвании. Он играл на гитаре в каком-то местном кабаке. Девятнадцатилетний ребенок, заморенный хлюпик, с прыщами на лице. У него якобы слабое сердце, это и помешало ему пойти в армию. А вот стать еще одним революционером-радикалом — не помешало. Ему, видите ли, чесалось спалить несколько зданий и показать нам пример гражданского поведения. Ну ясно, Джинни просто ему в рот смотрела. Как-то вечером она притащила его к нам на ужин. Боже, вот был кошмар! Он сидел, ел мое угощенье, пил мое вино, а сам на все скалил зубы. На книги в шкафу, на портьеры — на все. И еще выступал. Мистер Всезнайка! Ну, а я отстаивала мой образ жизни. Да я как вспомню об этом, меня всю трясет. Почему это я должна перед каждым хлюпиком, перед каждым сопляком-радикалом оправдываться? В общем, он на меня понес, и я попросила его уйти. Конечно, этот парень — голь перекатная, живет в трущобах. И если Вирджиния-Энн и ей подобные о кем-то и сбегут из дому — так это с голью перекатной из трущоб, наслушавшись жалостных историй. О-о, как это действует на девчонок, которые учатся в частных школах и ходят с кредитными карточками в «Бергдорф — Гудман»[63]. Они в ужасе, им стыдно, что у них такие преимущества. Так вот, этот Чемберлен потчует ее как раз такой историей о трудной судьбе. Она дает ему деньги. На такую удочку глупышки вроде Джинни будут клевать всегда. Да они прямо корчатся от чувства вины.

— Может, и так, — не стал спорить Лэндон. — Но чем кончилось с гитаристом из Пенсильвании?

Вера ткнула сигаретой в деревянный поднос, и искры коротким дождем посыпались в густой и темный воздух.

— Мне было не до шуток. Наша дуреха носилась за этим Эрни Монро по всему Манхаттану. Я думала — сойду с ума. С кем только этот парень не якшался: тут тебе и наркоманы, и студенты-радикалы, и «Черные пантеры». Она таскалась по вечеринкам, где травились бог знает какими наркотиками — ни секунды в этом не сомневаюсь. Домой заявлялась под утро, и говорить с ней было бесполезно. Она просто меня не слушала. К счастью, через несколько недель этот Монро потерял к ней интерес.

— Я ничего не знал. Почему ты не позвонила?

— А что бы это дало? Ты-то здесь, в 350 милях оттуда. Надо полагать, ты прилетел бы на денек и сразу навел порядок. Примчался бы, это уж точно, — очередной чудо-визит на двадцать четыре часа. Решил бы, что пора тебе с Джинни поговорить о некоторых вещах по душам. Пригласил бы ее на ужин. В какое-нибудь очаровательное местечко в Гринич-Виллидже, где все диковинно и романтично. И вот вы беседуете по душам при свечах и под бутылку вина. Вы говорите… господи, да обо всем на свете, кроме единственно важного. Всеми способами ты будешь обходить вопросы, которые, пусть даже призрачным намеком, могут выявить разницу во взглядах. В итоге вы с Джинни поздравите себя — до чего же прекрасные у вас сложились отношения! Потом ты улетел бы домой, говоря себе: что ж, развод разводом, но я все равно хороший отец. И Джинни рассказала бы друзьям, какой у нее потрясный папочка и как он все понимает.

У Лэндона вспыхнули уши, но в глубине души он знал: она права.

— Что ж… Ты ведь всегда резала правду-матку, да, Вера?

Лэндон вгляделся в ее лицо. Вокруг глаз уже появились признаки старения. И какая-то она раздраженная. Решиться переехать в Канаду — наверное, это было не просто. Да еще эта история с Джинни! И вообще устала от перелета. Когда она в таком состоянии, к ней лучше не цепляться. Сейчас она говорила медленно, размеренно, взвешивая каждое слово, сдабривая свою речь легким оксфордским акцентом. Если она начинала говорить строго по-английски — добра не жди.

— Сейчас Джинни меня не очень-то любит. Я уже весь прошлый год видела, что к этому идет. По-моему, нелюбовь девчонок к своим матерям на каком-то этапе вполне естественна, и я не сильно обеспокоена. Но в последнее время у нас бывают неприятные стычки. Иногда — просто омерзительные. Все же сердцем я чувствую, что она уважает мое мнение, и сейчас это для меня гораздо важнее, чем ее привязанность. Но с тобой, Фред, все обстоит иначе, верно? Ты просто не в силах возражать кому-либо из страха, что тебя могут невзлюбить. Хотя бы мл несколько минут… Помнишь, когда Джинни была маленькая? Заставить себя отругать ее — это было выше твоих сил, согласен? Даже когда она вытворяла что-то совершенно немыслимое. Хлопанье дверьми и «мама, я тебя ненавижу» — это всегда доставалось мне. Ты помнишь это?

Да, он хорошо это помнил. Роль тяжелой артиллерии всегда брала на себя Вера, хотя Лэндону — что поделаешь? — казалось: частенько она получала от этого удовольствие. Деспотическая жестокость была ей свойственна, и в немалой степени. Но хоть бейся головой об стену — Вера права. Он был любящим, но плохим отцом. В груди словно что-то вспухло, натянулось, и он, посерьезнев, разгрыз зубами кубик льда.

— Мне эта история с Монро все нервы вымотала, — пожаловалась Вера. — И вот снова-здорово с Чемберленом, что за напасть такая?.. Это просто невыносимо.

— О, господи, Вера, — вдруг заговорил Лэндон. — Девочке всего семнадцать лет. Да в этом возрасте не обойтись без увлечений!