Иван Дроздов - Подземный меридиан

• Название: Подземный меридиан
• Автор: Иван Дроздов
• Издательство: «Московский рабочий»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1972

Роман «Подземный меридиан» уже публиковался ранее под названием «Покоренный «Атаман». Для настоящего издания автор значительно переработал его, дополнил новым материалом и дал своему произведению новое название. Роман И. Дроздова является результатом кропотливого изучения жизни горняков на Урале и в Донбассе, где автор часто бывал, работая корреспондентом газеты «Известия». В нем рассказывается о героическом труде шахтеров, о той напряженной борьбе за технический прогресс в горных работах, которая развернулась в наши дни, проводится мысль об извечной мечте добытчиков хлеба индустрии — о безлюдной выемке угля. Герои произведения действуют не только в шахтах, научно-исследовательских институтах — они активно участвуют во многих общественных процессах, которыми отмечено наше время. В романе большое место отведено и духовной жизни рабочих, ученых, деятелей культуры.

М. «Московский рабочий». 1972 г.

---

— Как не играет?

— Малоизвестный город. Глухомань.

— Хорошенькая глухомань! — вскинул руками Соловьев. — Центр угольного бассейна, миллионный городище! Да вы только вообразите, как его молено расписать в газетах! Концертные залы, которых нет в Европе! Горняки аплодируют… Киевский скрипач в столице горного края. Это что вам?.. Не играет?

— Вот это все играет. Я плохо знаю Степнянск. Забыла, что он — столица горняков.

В голосе Зины слышалась игривость и воодушевление. Соловьев понял: его идея принята. Оставались детали организации. А это уж его дело. Практическая организация дела — его стихия.

Прощаясь у лифта, Соловьев ещё раз шепнул Зине: «С Каировым сойдитесь поближе». Девушка кивнула, но ничего не сказала и поспешно выдернула руку из мягкой ладони Соловьева, вбежала в кабину лифта, где её ожидали Михаил и Каиров. Украдкой взглядывая на толстого бодрячка с неприятным припухшим лицом, Зина думала: «Что значит — сойдитесь поближе. Уж не имеет ли он в виду…» Зина при этой мысли инстинктивно отстранилась от Каирова, тряхнула нависавшими на глаза черными прямыми волосами, зачем–то открыла сумочку и стала рыться в ней. Лифт остановился на одиннадцатом этаже. Миша, не желая ни в чем мешать Зине, кивнул Каирову и быстро зашагал по коридору. Зина с минуту удивленно и с нескрываемой неприязнью смотрела на Каирова.

— Вы на каком этаже живете? — спросила она, делая намек на его, как ей показалось, не совсем уместную решительность.

— Здесь же, на одиннадцатом, — сказал Каиров. И галантно поклонился: — До свидания. Может быть, мы больше не встретимся.

Зина подала руку, но отпускать его не торопилась, — А не выпить ли нам с вами ещё кофе? — предложила девушка. Каиров покорно развел руками, в душе смеясь над бесцеремонностью юной журналистки, наклонил голову, придавая своей позе вид, говоривший: «Я к вашим услугам, распоряжайтесь мной». И, вспомнив, что у него есть черная икра, подаренная рыбаками, сказал Зине:

— Если вы не возражаете, я могу вам предложить кофе в своем номере и угостить вас азовской черной икрой.

В номере Каирова и Зину встретил Самарин. Он с самого утра сидел за письменным столом — заканчивал последние главы книги — и теперь был рад, что его отвлекли.

Предложил Зине кресло и сам сел напротив. Каиров прошел в другую комнату, и молодые люди, оставшись наедине, смотрели друг на друга и словно бы удивлялись: как это они не встретились раньше? Зина достала из сумки сигареты, предложила Андрею.

— Не научился, — сказал Самарин, невольно улыбаясь.

С умильным снисхождением Зина покачивала головой. Из–за пламени зажигалки, поднесенной к сигарете, значительно, со все возрастающим интересом смотрела на Андрея. С приятностью убеждалась, что нет в этом парне той простоватой грубоватости и примитивизма, который, по её представлениям, непременно должен быть в каждом молодом человеке из провинции. «Интеллектуал с льняными волосами», — подумала Зина и несколько раз повторила эту фразу.

Официантка принесла ужин, и Каиров, раскладывая на столе икру и кусочки красной азовской рыбы, спрашивал Зину:

— Вы знаете, что это за рыба? Нет, не знаете. Так я вам скажу: шемая. Когда–то турецкий шах попробовал её и сказал: «Мне нравится эта рыба. Моя рыба!» Отсюда и название: шемая — шахова рыба.

— О, я запишу ваш рассказ.

Она подошла к Самарину, села с ним рядом за стол и стала записывать в блокнотик рассказ о шемае. Ей представлялось, как будут рады в редакции этой её находке, как вообще там примут её репортажи и какую они сделают славу ей, как автору. «Этого молодца, — думала она о Самарине, — представлю как любителя музыки! И Каирова обрисую, и беседу с ним, и внешность, и его занятия. А когда приеду в Степнянск, побываю у него на работе и дома, в семье… То–то будут репортажи!»

— А вы тоже из Степнянска? — спросила она Самарина, будучи уверена, что он не из Степнянска, а из какого–нибудь другого города, что, разумеется, для нее тоже интересно. К ней через стол наклонился Каиров и, наливая вина, ответил за Самарина:

— Мы с Андреем Ильичом живем в соседних домах и работаем в одном институте. Он мой помощник.

Самарин хотел возразить, но Каиров ему кивнул, и Андрей склонился над тарелкой. Зина же сделала безразличный вид, но втайне обрадовалась этому неожиданному обстоятельству. Андрей нравился ей как мужчина, и она бы хотела с ним развлечься. Она уже в первые минуты беседы строила на этот счет планы и хотела только знать, долго ли он пробудет в Москве, и ждала момент, когда удобнее спросить об этом. В Москве она никого не знала, и ей было скучно. Само провидение посылало ей этого могучего, немножко диковатого, но в общем славного и даже красивого парня. Она с удовольствием пила вино, ела икру, говорила с Каировым. На Самарина Зина лишь изредка поглядывала, но при каждом взгляде чувствовала, как влажным блеском загораются её глаза, щеки наливаются румянцем, тело проникается той едва заметной трепетной дрожью, которая в соединении с вином бывает у нее от близости нравящихся ей молодых, красивых мужчин.

Как и всегда с ней бывало в подобных обстоятельствах, она сейчас не могла и не хотела вести деловую, прицельную беседу, ждала удобного случая закончить игру в третьего лишнего, но случай не приходил, и она неожиданно встала, раскланялась с Каировым, поблагодарила его за угощение и приятный вечер. Затем Зина решительно повернулась к Самарину, сказала:

— Прошу вас, проводите меня.

Они шли в самый конец коридора, и здесь, у двери крайнего номера, Зина остановилась, подала ключ Самарину. Андрей не хотел идти с ней в номер, но Зина, открыв дверь, пригласила его войти. Включила ночную лампочку над изголовьем кровати, открыла дверь балкона. Молодые люди вышли на балкон.

И как раз в этот момент на балконе своего номера появился с самаринской кинокамерой Каиров. Он сделал несколько кадров залитой огнями улицы Горького и тут увидел Андрея и Зину. Они стояли рядом, но отсюда казалось, что молодые люди обнимаются. Каирову пришла мысль: «Не запечатлеть ли этот эпизод на всякий случай? Авось пригодится!» И он, спрятавшись за квадратную колонну, сделал несколько кадров. Потом быстро убрался в номер, вытащил из аппарата пленку и спрятал в портфель. Через несколько минут в номер вошел Самарин. Каиров вскинул на него удивленные глаза.

— Ты же был у Зины!

— Да, я был у нее. Отказался пить чай, ушел.

— Эхма!.. Вот она, молодость! Прекрасная девушка готова заключить его в объятия, а он отшвыривает красоту, уходит. — Потом сказал: — Устал я нынче. Давай, Андрюха, спать. — И Каиров смачно зевнул, потянулся…

За два дня до отъезда из Москвы Каиров сказал Самарину:

— Вечером поедем в телестудию. Нас будут показывать, — сказал спокойно, будто речь шла о самых обыкновенных вещах.

— Нас? — удивился Андрей.

— Да, нас! Что ты смотришь на меня? Конечно, нас. А что, нас уже нельзя и показывать по телевизору?.. Я не знаю, почему ты так считаешь.

— Но по какому случаю?

— Он мне говорит! А всех тех, кого показывают каждый день, — они тоже должны иметь случай? Я был у товарища, и он захотел сделать для меня приятное, позвонил, куда надо, и там сказали: «Хорошо, прославим твоего человека». Нас покажут миллионам зрителей. Вот так и делают знаменитых людей. Один раз покажут, другой раз покажут, а третий раз не надо и показывать. Достаточно назвать имя, как люди скажут: «Этого человека мы знаем».

— Хорошо, — сказал Андрей, — я приду из института рано.

Вечером взяли такси, поехали на Шаболовку. В студию Борис Фомич вошел, как к себе домой. Миновав вестибюль, сверкающий разноцветьем синтетических плиток, Каиров устремился в глубь коридора, Отсюда вышли в зал — большой, высокий, заставленный металлическими треногами, черными аппаратами и ещё какими–то сооружениями, о назначении которых Андрей не имел понятия. Каиров долго искал глазами Арнольда Соловьева, который обещал этим вечером быть на студии. Но племянника Романа не находил.

— Где можно найти Арнольда Соловьева? — спросил Каиров у молодого парня с рыжей бородой. Тот не ответил Каирову, даже не взглянул на него, а лишь показал рукой в сторону скопления треног и черных аппаратов.

Бросив Самарину: «Ждите меня здесь», Каиров пошёл к треногам.

В зале то ярко вспыхивали, то потухали фонари. Андрей разглядел операторов — они сидели на возвышениях и прицеливали свои аппараты на небольшой столик, освещенный со всех сторон. Затем поворачивали объективы то на рояль, то на какой–то экранчик, висевший в глубине помещения. Андрей не знал, куда себя деть. Подходил к барабану с кабелем, но барабан вдруг начинал вертеться; Андрей переходил к роялю, занимал укромное место. Здесь же скоро появились другие люди, видимо, как и он с Каировым, приглашенные для какого–нибудь представления. Поодаль стояли два парня из рабочих; затем подошли две худенькие девочки в коротких, как у Зины, платьях, а вскоре к ним присоединился розовощекий священник в черной шерстяной сутане. Все с любопытством смотрели в ту сторону, где в окружении пестро одетых молодых людей стоял и о чем–то горячо рассказывал человек в черном костюме, — как позже узнал Андрей, знаменитый французский певец. О том, что он прибыл в Москву, Андрей слышал по радио. 1С певцу подходили другие люди, он галантно со всеми здоровался, низко наклонял голову, смеялся, открывая белые зубы. «Певец Парижа» волчком вертелся в кружке девушек–певиц, танцовщиц и дикторш студии, одетых ярко, на западный манер. Парижанин, загоревший на южном солнце, в черном костюме и с черными волосами, походил на грача, бившегося в силках. Он что–то говорил, смеялся, переводчики переводили и тоже смеялись, смеялись и те, кто ничего не понимал: им было весело от близости смеющихся людей.