Раймон Кено - Упражнения в стиле

• Название: Упражнения в стиле
• Автор: Раймон Кено
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-89091-130-9

УДК 82/89

ББК 84.4 Фр

К35

Перевод с французского

Составление и послесловие

Валерия Кислова

Комментарии

Ирины Волевич, Алины Поповой, Валерия Кислова

Художник

Михаил Занько

Кено, Раймон

Упражнения в стиле: Романы, рассказы и др. /

Пер. с франц.; Послесл. В. Кислова; Комм. И. Волевич, А. Поповой, В. Кислова.

— СПб.: «Симпозиум», 2001. — 618 с.

ISBN 5-89091-130-9

Раймон Кено (1903–1976) — один из крупнейших писателей Франции XX в., творчество которого развивалось под знаком предложенной им глубокой реформы французского языка. В настоящий том вошли программные произведения Кено, созданные после Второй мировой войны: не поддающиеся классификации «Упражнения в стиле» (1947), романы «Зази в метро» (1959) и «Голубые цветочки» (1965), а также рассказы, «Сказка на ваш вкус» и пьеса «Мимоходом».

Раймон Кено принадлежал я числу тех обыкновенных гениев, что умеют с поразительной виртуозностью сочетать в своем творчестве серьезное и несерьезное. Можно считать его великим выдумщиком, неистощимым по части изобретения литературных игр, специалистом по переводу «с французского на джойсовский». А можно — человеком, видевшим свою миссию в глубокой реформе французского языка и посвятившим этому делу всю жизнь. Один из крупнейших авторитетов в области ’патафизики, отец-основатель Цеха Потенциальной Литературы, Кено открыл перед изящной словесностью головокружительные перспективы. И произведения, собранные в этом томе, — лучшее тому свидетельство.

© Издательство «Симпозиум», 2001

© В. Кислов, составление, послесловие, 2001

© И. Волевич, А. Попова, В. Кислов, комментарии, 2001

© А. Миролюбова, перевод, 1988

© И. Волевич, перевод, 1994

© А. Захаревич, В. Кислов, Л. Цывьян, перевод, 2001

© М. Занько, оформление, 2001

® М. Занько & Издательство «Симпозиум»: серия «Ех Libris»,

промышленный образец. Патент РФ № 42170

---

— Это точно, — сказал одноглазый.

Гортензия шевельнулась:

— В нашей семье он один такой.

Странник закурил трубку.

— Вы путешествуете пешком, месье, — сказал ему старик. — Это куда более познавательно, чем по ж-железке или на всяких там авто-мото. Можно увидеть то, чего не замечаешь на скорости, ведь так?

— Действительно.

— Здесь заночуете?

— Да.

— Приходите ко мне завтра утром, я покажу вам кое-что интересное. Вы ведь смыслите в цифрах, а? В этих, в ста-атистиках?

— Откуда вы знаете?

— Гортензия вам все рассказала: один из моих воронов видел, как вы шли и бормотали цифры — ни громко, ни шепотом.

Странник улыбнулся:

— Никак не могу избавиться от этой привычки.

— Приходите завтра, — продолжил одноглазый, поднявшись. — Пиконом угощает месье, — добавил он.

И вышел.

— Старый пень, — пробурчала Гортензия, — чокнутый, совсем чокнутый. Но говорящую голову я и правда видела, когда была маленькой.

Наступила тишина.

— Я провожу вас в комнату, — сказала Гортензия.

Странник хотел было пойти за ней, но тут вернулся хозяин:

— Хорошо поужинали, месье Губернатис? А ты можешь отправляться спать, когда закончишь с посудой. Хорошо поужинали, месье Губернатис? В это время года мне нелегко готовить, учитывая малое, я бы сказал, ничтожное количество клиентов, а также учитывая, что я не умею стряпать, — омлет не стряпня... У меня нет ни продуктов, ни поваров. И все-таки, хорошо поужинали, месье Губернатис?

— Вполне. Я не обжора.

— Ага, сказано с укором.

— Ну что вы. Я прекрасно поужинал.

— Омлетик удался?

— На славу.

— Хм.

Он рассматривал странника.

— Если верить тому, что написано в вашем формуляре, вы — месье Губернатис?

— Он самый. Вы в этом сомневаетесь?

— Нисколько. Депутат?

— Да.

— Ваш визит — честь для моего заведения, месье депутат. И... ну... кстати: вы здесь никогда не бывали?

— Никогда.

— Вы уверены?

— Несомненно. Абсолютно уверен.

— Никогда здесь не бывали?

— Никогда. Я же сказал.

— Даже во сне?

Губернатис задумался.

— Даже во сне, — ответил он.

И заметил:

— Странные расспросы.

Толстощекий малый, который расспрашивал посетителя с маской беспокойства на лице, вновь принял любезный вид.

— Простите меня, месье депутат, вы ведь простите? В этом отношении я того, чересчур... Готов рассказать вам одну историю, да-да, целую историю.

И он обратил к своему клиенту взгляд, в котором была слабая мольба — словно хотел, чтобы гость попросил его рассказать эту самую историю. Но тот, вероятно утомленный обилием историй (автобиографических), которые уже были рассказаны за вечер, просто ответил:

— Каждому есть что рассказать.

Это замечание, казалось, потрясло толстяка — его охватило возбуждение, близкое к маниакальному.

— Раз... — сказал он, — решите, месье депутат, позвольте, моя история не похожа ни на одну другую, нисколько. Начнем с того, что в ней нет ничего необычного, во-первых. А во-вторых, она не обычная.

В этот момент одна из дверей, ведущих в зал, неслышно открылась, и Губернатис увидел входящего пса. Несколько секунд животное побродило кругами, затем ловким и решительным прыжком взобралось на стул между хозяином и странником — и уселось.

— Это ваш пес? — спросил Амедей.

Хозяин посмотрел в ту сторону, где сидело животное, словно проверяя.

— Да. Его зовут Дино.

— У него тоже небось своя история, — сказал Губернатис.

Он взглянул на пса, но тот притворился, что не слышит, закрыл глаза и зевнул; затем вновь принял невозмутимый вид.

— Хорошенький песик, — рассеянно сказал хозяин. — Моя история, месье депутат...

— Расскажите же.

— Она проста, коротка, правдива. Слушайте. Меня зовут Рафаэль Денуэт. Мой отец занимался гостиничным делом, дед был поваром, месье депутат, а прадед даже написал книгу об оформлении стола. Так что, сами видите, мы представляем в некотором роде ремесленную аристократию. Я говорю это не для того, чтобы задеть ваши чувства, месье депутат, мне известно, что вы радикал-социалист. В общем, как уже сказано, родился я в профессиональной среде, в ней вырос и к ней же испытывал отвращение: я хотел стать мореплавателем. И даже пошел моряком в торговый флот. Но когда мой отец умер, я посчитал своим долгом вернуться к нашей профессии — ради того, чтобы скрасить старость моей матери, которая была горничной и уважала семейные традиции. И вот десять лет тому назад я поселился здесь. Мать умерла два года спустя. Я стал сиротой, прошу заметить. Я уже подхожу к моей истории. Я прожил здесь уже пять лет — то есть это случилось пять лет назад, обратите внимание, месье депутат, — и в один прекрасный день, очень похожий на этот, появился странник, который, как и вы, путешествовал пешком. Это был человек довольно высокого роста, не иначе как спортсмен, с очень красивым лицом, месье депутат, а глаза — глаза — глаза светились ярко-ярко. Он просидел здесь час, пока не выпил бутыль красного вина. О чем он мне рассказывал — ведь я подсел к нему, чтобы побеседовать, — уже не помню. Совершенно не помню, — простонал он. — Прошло минут десять после его ухода, как вдруг я понял, что меня посетила... обезьяна.

— Обезьяна? — переспросил Губернатис.

Пес закрыл глаза и чуть свесил голову набок.

— Понимаю, что шокирую вас до глубины души, месье депутат, — сказал Денуэт.

— Да нет, что вы, — пробормотал Губернатис.

— Да, да, я знаю. Обезьяна! Обезьяна! И все же — да, обезьяна почтила меня визитом, и с тех пор я жду, что она вернется, и каждый гость мною в некотором роде почитаем, уважаем. Вот вы, месье депутат, вы, в частности, как и все прочие, разве не можете быть тем существом, которое должно сюда вернуться?

— Вы уверены, что она вернется?

Хозяин гостиницы улыбнулся без тени сомнения:

— Наверняка, месье депутат, наверняка.

Пес приоткрыл глаза.

— С одной стороны, — недоумевал Губернатис, — вы будто бы точно знаете, как она выглядит, а с другой — готовы обнаружить ее в ком угодно. Я хочу сказать: вот я, например, по-моему, не имею никакого сходства с вашей обезьяной, однако вы расспрашивали меня так, словно я мог ею оказаться.

— В самом деле. Здесь нет противоречия, месье депутат: я п-просто думаю, что она может менять внешность, принимать любой облик.

— В таком случае, как вы ее узнаете?

— По признаку[51]. Любому.

— И вы совсем не помните, что она вам сказала?

— Совсем. С тех пор я много раз пытался вспомнить, но все впустую. Впустую.

Через паузу:

— Хотите выдержанного кальвадоса? Он у меня отменный. Пойду принесу.

И поспешил прочь.

Едва он оказался по другую сторону двери, пес сказал:

— Что вы думаете об истории хозяина?

— Ничего особенного. Я не привык к разговорам в таком духе. Я живу среди более точных понятий.

— Да, наш хозяин мечтатель, правда?

— Он мечтатель, я честолюбец, быстро вы навешиваете людям ярлыки, месье Дино. Сам-то вы кто такой?

— Пес.

Но тут вернулся хозяин, и Дино умолк.

Кальвадос был ядреный, и Губернатис несколько раз похвалил хозяина; хозяин же собрал похвалы без лишней гордости, но и без лишней скромности. На этот раз он молчал, как и его пес. Казалось, у него пропало всякое желание рассказывать истории.

На безлюдной улице послышались приближающиеся шаги, и вскоре дверь приоткрылась. Дино спрыгнул со стула и залаял. В проеме возникла голова — голова одноглазого старика.

— Ведь вы зайдете ко мне завтра утром, господин странник? — спросила голова.

— Непременно.

— Доброй ночи.

Голова исчезла, дверь закрылась. Дино успел вновь забраться на стул.

— Вы с ним уже познакомились? — спросил Денуэт.

— Он только что был здесь. Только вот кто он, собственно, такой?

— Откуда мне знать? Кто вообще это знает? Одержимый старик, вот и все.

Пес искоса взглянул на странника и улыбнулся. Потом зевнул, спрыгнул со стула, уверенно направился к двери, толкнул створку и тоже исчез.

Над головой послышались шаги.

— Горничная готовит вам комнату, — сказал хозяин.

— Об этом одноглазом мне рассказывали удивительные вещи.

— Кто же?

— Ваша горничная.

Хозяин пожал плечами:

— Пф-ф, в этих краях все такие суеверные. Это россказни, порой довольно глупые. Кое-кто вам даже скажет, что мой пес умеет говорить.

Губернатис рассмеялся: да уж, надо такое придумать!

— Или может стать невидимым.

— В другие времена его бы сожгли, и вас вместе с ним.

— Меня? Меня? Месье депутат, я ни в чем не повинен. Какое отношение я имею к этим глупостям?

— Одноглазого старика тоже сожгли бы.