Детлеф Йена - Потемкин. Фаворит и фельдмаршал Екатерины II

• Название: Потемкин. Фаворит и фельдмаршал Екатерины II
• Автор: Детлеф Йена
• Издательство: Астрель, Аст
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-047451-6, 978-5-271-18325-6, 3-7844-22817-7, 978-985-16-3418-3

Кем был Григорий Потемкин? Создателем «потемкинских деревень»? Фаворитом императрицы Екатерины Великой? Он не только принимал участие в государственном перевороте, возведшим на престол Екатерину, но и стал ее ближайшим советником. Умный и компетентный государственный деятель, он проявил себя и великолепным стратегом во время русско-турецкой войны. И при этом остался самой загадочной и противоречивой личностью в истории «золотого века» Екатерины. В книге автор рассказывает захватывающую историю стремительного взлета Григория Потемкина — одной из самых блистательных и великолепных фигур Европы XVIII века.

Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

---

Весной 1791 года у Потемкина было достаточно случаев открыто проявить по-новому вспыхивающую любовь. Победителя турок чествовали повсюду, хозяева превосходили друг друга в великолепии и роскоши. Они создавали блестящее обрамление, которое совершенно соответствовало намерениям Потемкина и желаниям императрицы. Шведский дипломат видел князя на одном из таких праздников: «Он носил аксельбанты и крайне богато отделанную шпагу. Я никогда не видел более великолепного или более значительного человека. Признаки плохого настроения, однако, затмевали этот блеск, и внимательные наблюдатели замечали со страхом, что он три раза грыз ногти. Плохое предзнаменование, все ожидали чего-то неординарного».

Все же активная деятельность по изгнанию Зубова не приносила успехов. Потемкин старался изо всех сил. Но Зубов выигрывал молодостью. Потемкин завоевал славу для России и императрицы. Почему же он был так недальновиден, чтобы ступить на лед, который был слишком тонким для него? Потемкин не предпринимал попыток открыто смирить Зубова — это могло навредить императрице. Ее поступки приводили его в смущение. Екатерина захотела подарить Зубову поместье и попросила Потемкина продать ей одно из его Могилевских имений. Князь понимал, для кого предназначена эта покупка, и отказал. Все трое были обижены.

Но внешне мир еще казался не нарушенным. По-прежнему с сияющими лицами радовались они на великолепных праздниках. Но внимательным наблюдателям стало видно, что с императрицей и Потемкиным стало труднее говорить о безотлагательных политических вопросах. Они все больше отдалялись друг от друга, выглядели удрученными, обессиленными и усталыми. С другой стороны, Потемкин организовывал для императрицы блестящие праздники и делал огромные долги. Императрица платила без слов. Апогеем всех торжеств был большой «праздник Потемкина» 28 апреля 1791 года.

Если в литературе говорится об эпатаже князя, то сообщается, в общем, прежде всего об этом празднике. Иногда создается впечатление, что авторы придерживались мнения, что все организуемые Потемкиным мероприятия проходили так же, как этот праздник. Этот пример переносился на все остальные, и это несправедливо.

В апреле 1791 года виновник победы над турками, казалось, хотел устроить праздник, который не имел бы себе равных. Потемкин в последний раз чествовал императрицу подобным образом. В перестроенный для этой цели и обновленный Таврический дворец он пригласил более 3000 гостей. По меркам императорского двора это было не очень многолюдное мероприятие. Потемкин ожидал императрицу в праздничном платье, которое было сплошь расшито золотом и усыпано бриллиантами. Драгоценности украшали шляпу таким образом, что ее нельзя было носить на голове. Зал дворца был похож на зимний сад. Несколько концертов, балет, спектакли, пантомимы, банкет — не экономили ни на чем, и каждый гость еще долго и охотно вспоминал этот прекрасный вечер у Потемкина.

Только двое людей, кажется, не чувствовали настоящей радости на празднике: императрица и Потемкин. В их совместной жизни были два разговора тэт-а-тэт: когда Потемкин впервые признался императрице в своей любви и в 1774 году, после его возвращения с первой турецкой войны. В ночь с 28 на 29 апреля 1791 года состоялась третья решающая беседа.

Императрица и Потемкин удалились от остальных гостей в роскошный зимний сад Таврического дворца. Беседа касалась всех пунктов конфликта: она упрекала его, что он задерживается уже слишком долго в Петербурге и только празднует, в то время как на юге его ждут переговоры с Турцией. Потемкин, со своей стороны, упрекал ее Зубовым и его растущим влиянием на царицу и политику. Но если в более ранние годы их дискуссии были эмоциональными и с острыми формулировками, третий разговор протекал мирно, в мягкой форме. Высказывали свое мнение, но тем не менее не хотели обижать друг друга. Мудрость возраста, усталость и сознание того, что вещи нельзя изменить, определяли эту последнюю, серьезную встречу двух великих личностей, которые в течение длительного времени так много значили друг для друга. Оба понимали драматизм их расставания.

Они расставались, не оскорбляя друг друга и не споря. Они вместе возвратились к гостям и приняли участие в дальнейших торжествах. Общая церемония праздника, их беседа в зимнем саду и последующее торжественное и взволнованное прощание описывается как специально организованное для императрицы и Потемкина. К тому моменту, когда состоялся праздник, никто не мог предвидеть, что это была их последняя встреча. Ничего не было разыграно. Остается только факт, что Потемкин инсценировал достойный его блестящий спектакль, что он объяснился с императрицей и что они расстались после бала в Таврическом дворце мирно и спокойно.

Еще три месяца Потемкин оставался в Петербурге, прежде чем отправился на юг. 24 июля 1791 года он покинул столицу — с багажом воспоминаний о сияющих праздниках, вспышках страстей по отношению к императрице, сердитому Зубову и кучей долгов. Потемкин чувствовал себя усталым, и он на самом деле был болен. Его мучили приступы возвращающейся малярии, болезни, которую он подхватил в 1783 году в Крыму. Почему он вообще поехал снова на юг? Он знал, что императрица хотела видеть его в армии и на мирных переговорах, хотя и не получил приказа об отъезде. Он также не был в немилости, о чем утверждали его неутомимо злобные современники.

Екатерина и Потемкин продолжали переписку, которая не отличалась ничем от посланий более ранних времен. Все заботы большой политики и повседневности были содержанием их писем. Даже старая лень писать и обычная ревность, на этот раз по отношению к Зубову, мучили Потемкина.

В многолетней переписке Потемкина и его императрицы любовники играли всегда большую роль. Екатерина сообщала, насколько они почитают князя и что они передают ему приветы. Потемкин платил любовникам презрением. Теперь это звучало совершенно иначе. Екатерина сохранила свою привычку и в ярких красках изображала, какой «ребенок» хороший человек и как глубоко он уважает Потемкина. На самом деле Зубов вряд ли испытывал уважение к Потемкину, и, без сомнения, хлопоты Екатерины были лишь попыткой сохранить «мир в семье», Это приводило князя в ярость.

Если Петербург он покидал в относительном спокойствии, то в пути его все больше охватывала внутренняя неугомонность. Он ускорил темп поездки и достиг Ясс уже через восемь дней после отъезда. Как о каждом событии в жизни Потемкина, эта поездка тоже обросла спекулятивными вымыслами. Предполагали мелочную ревность по отношению к генералу Репнину или также тайные переговоры с Турцией. Это были только слухи. Потемкин хотел продолжать с делами на юге. Причиной был выгодный для России мирный договор с Турцией. Конечно, он хотел оказать влияние на переговоры, но ни в коем случае не препятствовал инициативам своих подчиненных. Потемкин лично послал проект мирного договора генерала Репнина непосредственно Совету при Высочайшем дворе в Санкт-Петербург и рекомендовал его к утверждению.

Второй причиной его спешки было быстро ухудшающееся состояние его здоровья. Боли и высокая температура мучили его, но он не слушал советов врачей. Потемкин не доверял медицине. Он не принимал никаких лекарств, и его необузданный стиль жизни целеустремленно вел к скорому концу. Он ел и пил то, что ему хотелось. Никто не знал, какими болезнями он страдал на самом деле. Любое лечение капитулировало перед его упорством. Если боли мучили его слишком сильно, врачи обматывали влажными тряпками его голову и тело. Часами он лежал неподвижно. Никто не знал, что нужно делать.

Несмотря на свое физическое и духовное состояние, Потемкин продолжал сознавать свою ответственность за армию и мирные переговоры. Он работал, насколько ему позволяли силы, однако должен был признать в конечном счете: «Мои силы слабеют, здесь очень много работы. Я действительно не берегусь… и устал как собака». Даже находящаяся у его постели племянница Александра не могла изменить ни его состояния, ни заставить подвергнуться тщательному медицинскому контролю. В середине сентября у него случился двенадцатичасовой приступ лихорадки, и он снова писал Екатерине: «Дом мой похож на лазарет».

Тем не менее на физические и духовные слабости обращать внимание было некогда. В мирных переговорах с турецкими делегатами Потемкин неоднократно поднимал вопрос о долговых обязательствах. Как когда-то в молодые годы после не совсем удачного ответа на его предложения, он хотел в обиде снова удалиться в монастырь, чтобы найти мир и утешение. Он заперся в своей комнате и сочинил десять «Канонов к Спасителю». Но даже укрепляющая дух музыка улучшала его общее состояние только временно.

В Петербурге Екатерина страстно ждала каждое сообщение и надеялась на улучшение состояния его здоровья. Тем не менее этого не произошло. Лечащие врачи поставили диагноз, который говорил больше чем неопределенно о нарушениях желчного пузыря. Им удалось убедить пациента принимать лекарства. Но медикаменты действовали не долго. Снова появился озноб, температура, боли и внутренняя неутомимость. Все окружающие страдали: свет жизни Потёмкина угасал в страданиях.