Александр Сладков - Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища

• Название: Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища
• Автор: Александр Сладков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-87238-1

Книга известного российского журналиста Александра Сладкова посвящена учебе в Курганском высшем военно-политическом авиационном училище. Основные действия происходят в далеком уральском поселке Увал, а еще в заброшенных богом гарнизонах Псковской области и Туркмении.

Лыжные переходы, стрельбы, упорное изучение философии, истории, психологии. Все прочно и конкретно вроде бы… Но жизнь автора в КВАПУ – сплошная комедия. Он рассказывает, как на самом деле происходила подготовка идеологических бойцов Вооруженных сил СССР. Как жили курсанты, чего опасались, что ценили в первую очередь в друзьях и командирах. Как прочно входили в их быт водка, идеология, женщины, коммунизм. А еще швабра, тряпка и АКМ. Ну и рок-н-ролл с КПСС.

Есть темы серьезные, которых автор касается в самом конце: все то, чему их учили в восьмидесятых, оказалось не сказкой, не мифом, как считал он сам. Уже репортером, ему пришлось видеть, как «западные апологеты», а их так называли в Кургане, воевали на его фронте, идеологическом, в России, Украине, Сирии, по всему миру. И там, где они побеждали, начиналась настоящая война. Впрочем, это тема уже других авторов и для других книг.

---

– Сладков! Чем ты башку намазал? У меня глаза слезятся! Я их открыть не могу!

А зачем их открывать ночью-то? Спать надо. Но сержант не унимался:

– Я тебе говном башку следующий раз наполирую! Будешь в сортире спать! И жить там будешь!

Очень смешно. Взять всех сержантов, обскоблить на ноль и лаком покрыть. Палубным, корабельным. А Колпаку еще покрасить лысину в красный цвет перед этим. И отверстие на затылке нарисовать, от мочеиспускательного канала. Вот весело будет. Сержант Член.

А завтра присяга. Учим текст, чтоб, как говорит старшина, «не блеять». Мама приехала. Поселилась в «Тоболе». Наш курганский пятизвездочный отель. Шучу. У него нет звездочек. Зато есть клопы. И лифт, в котором двери надо самому закрывать. Стены закопченные, как в замках у крестоносцев. Только зал осталось устроить, для рыцарских собраний, где можно глодать мослы и бросать их под каменные столы боевым псам.

Утро. Воскресенье. Нас, зеленых, выводят на плац. Принимаю из рук офицера красную папку с текстом присяги. Читаю наизусть, не заглядывая. Уводят в казарму. Сапоги скидываю, надеваю «брюки об землю», ну, обычные брюки, параллельные, и вместе с остальной толпой ухожу в увольнение. С ночево́й. Поели с мамой, улеглись спать. Позже я поймал себя на мысли: а я ведь толком про присягу ничего не могу рассказать. Вот как-то вывалился этот день у меня из памяти. Помню, что неохота было утром возвращаться в казарму. Тоска… Надо же, для военного это же главный момент в жизни! Второй день рождения, можно сказать. Был человек мамин и папин, а стал чужой, в смысле, государственный. Что это дает? Массу привилегий. Посудите сами, вот начнется война, все гражданские люди сядут в вагоны и вперед! То есть назад, в эвакуацию.

Вот и присяга. Не много же я бывал на этой площади.

А здесь стою, вон, в первом ряду, третий справа. Сразу после будущего сержанта Ершова. Мы тогда еще не знали, кто на что способен

А ты, мил-человек, пожалуй на передовую. Не хочешь? Подожди, давал присягу? Давал. Теперь не обижайся! Пшшшел в окопы!

– Комиссар!!!

– А?!

– У меня патроны кончились!

– Ну ты же коммунист!!!

– Та-та-та (и пулемет застрочил снова)!

Я, наверное, плохой человек. Никчемный. Не гражданин. Ну не возникло у меня особого чувства. Чего только не помню, а вот день присяги выветрился!

* * *

Посещение лекций и семинаров – это все, чем мы сейчас занимаемся. Утром развод, завтрак и по аудиториям. Этот батальон туда, другой оттуда, взвод здесь, учебная группа там. Две тысячи курсантов строями снуют по училищу вдоль и поперек. Время! Начало первой пары. Тишина. Любой праздношатающийся приравнивается к изменнику Родины.

А наши солдатики бывшие, ну те, что поступили из армии, как-то сникли. Сначала, едва мы переехали из палаток в казармы, они распушили перья, стали грубить нам, что пришли с гражданки.

– Алле, земма!

– Вешайся!

– Сюда иди, чмище!!!

– Ты че, череп, не понял?

Это сначала… Теперь они мармеладные! Не в падлу и поканючить, полебезить перед вчерашними школьниками:

– Петро!!! Поможи! Шо мэнэ тута писать? Я ж ниче́го не помню! Три года со школы прошло!

Сейчас лекция. Аудитория размером на роту. На сто человек. Я никак не могу уснуть. Это особый навык нужен – сидя спать. Клим, курсант Клименок, тоже сначала что-то пишет, потом дремлет. Я толкаю его локтем.

– Игорь. Не могу уснуть.

– Как же ты служить-то потом будешь?

– Ну да… Тяжела замполитская доля…

– Во, смотри, как надо.

Игорь Владимирович упирает деревянную линейку одним концом в стол, другим себе в подбородок. Как ствол автомата упирает в себя суицидник. Засопел. Треск! Линейка ломается, Клим бьется лбом о лакированную столешницу. Окружающие гогочут. Полковник, бубнящий лекцию, слегка повышает голос:

– Товарищи курсанты! Заняться нечем?!

А чем же, твою нудятину слушать? Лекция – как заклинание. Даже после чифиря в сон свалишься. Не спать – вот самое настоящее испытание. Сейчас вот нам читают историю СССР. Зачем она мне нужна, где я эти знания применять буду? На войне? Сидит солдат в окопе, а я ему: «Постой стрелять, послушай лучше про Третий съезд ВКП(б)»! Да меня на штыки поднимут. Или вон уснут во время боя, как Клим. Ересь, ересь несу. Не по-комсомольски все это. Как без истории партии в войне победить? Никак.

К нудным лекциям мы приспосабливаемся. Ленивые, например, сидят на передних рядах. Самые подвижные сзади. В чем секрет? Одни сразу после окончания пары бегут и занимают «спальные» места в следующей аудитории. Ленивые бредут еле-еле. С перекурами. И достаются им места «лобные».

Мы с Климом обычно уповаем на случай. Как сядем, так и сядем. И вот только к лекциям по истории русской, советской и зарубежной литературы я отношусь с должным вниманием. Мчусь на перемене, работая локтями, быстрее, чем молния. Чтоб занять места «на Камчатке». Если сесть впереди – отвалится голова. Этот предмет нам читает милая женщина. Действительно милая. Вот только прозвище у нее Алюминиевые трусы. Красивое лицо, прекрасная фигура, высокий рост. Приходит она на лекции в легком платье, которое на фоне широких окон просвечивается насквозь. Видна великолепная фигура, обтянутая нижним бельем. Может, и не просвечивается, может, это воображение казарменное додумывает, но прозвище вовсе не из-за этого. Голос у нее зычный. И пользуется преподавательница им изощренно. Она то вещает шепотом, то резко вводит в бой все децибелы. Мои перепонки то натягиваются, ловя каждый звук, то обвисают… Резкое повышение звука действует как удар в ухо. Милая дама, а эффект алюминиевый… Через пять минут таких голосовых вариаций у меня начинает болеть голова.

Уютнее всего на лекциях чувствует себя Коля Охотников, небольшого роста поджарый курсант. Он появляется в аудитории за минуту до лекции. Как профессор. Стелет под партами две газеты. Сзади. И ложится спать. Я так не могу. Спать на полу? Нет. Лучше сидя, сгорбившись, положив голову щекой на кисти рук.

– Шура, не спи!!!

А, это ты, сержант… Сзади меня часто садится Пух, извините, младший сержант Пухонин. Тот самый, что принимал мои документы при поступлении, на КПП. Он кладет свою сержантскую длань с грязными когтями на парту. Сверху – свою сержантскую голову. И сразу уходит в нирвану. Из фиксатого рта начинают течь слюни. Что тебе снится, друг? Конфетная фабрика? Или погоны старшо́го?

Каждый понедельник все КВАПУ собирали на плацу.

Впечатляло. Оркестр, торжественный марш. Развод на занятия…

Во время лекции преподаватели редко покидают свою конторку. Боятся нас, что ли? Вцепятся в кафедру, как не умеющие плавать за бортик бассейна. А как? Как им без своих записей, без конспектов, это ж надо знать лекцию наизусть. Или понимать предмет, который они нам талдычат. Короче, на задних рядах мы чувствуем себя в безопасности. Иногда в борьбе с курсантским сном наши педагоги пускаются на старинную хитрость. Произносят тихо и нежно:

– Все, кто спит…

А потом что есть силы рявкают:

– Встать!!!

Обычно мы успеваем толкнуть друг друга. Но бывает, некоторые олухи попадаются. Вскакивают под общий хохот. А чаще не олухи, а так… Сидит какой-нибудь чмырь. Преподаватель зашипит свое «Все, кто спит»… А его и будить никто не собирается.

В общем, учеба началась, но мы уже знаем, как от нее увиливать.

* * *

Сержанты. Сержантушки! Разве без вас это служба? Так, театр Сатиры. В КВАПУ мои отношения с «этой категорией военнослужащих» не сложились. С первых дней и ночей. Не со всеми, конечно.

На первых лекциях все были очень старательны.

Потом сонных сгорбленных фигур становилось все больше и больше

Есть у нас так называемые сержанты «свободные». Если ты таков – милое дело! Лычки есть, а должности нет. И ответственность тоже отсутствует. Присутствуют только льготы. Объясняю. Обычным дневальным или сервировщиком, если ты сержант, тебя никогда не поставят! Это курсантская доля. Ты везде старший. Временный, калиф на час. Но ходят такие сержанты в общем строю, и дрючат их уже не на сержантских хуралах, а при всей челяди, то есть при нас. Но в основном наши сержанты при должностях. Командиры. В нашем взводе таких аж шесть штук. Случилось же с нами такое счастье.

Во-первых, старшина. Прежнего, что на КМБ у нас был, Бобкина, в роте уж нет. Теперь есть Николай Петрович Боженко. Он и учится с нами, и спит в расположении нашего взвода. Родом Боженко из Украины. Срочную служил ракетчиком в Забайкалье. Оттуда и поступил. Роста среднего. Покатые плечи. Сам плотно сбитый, лицо круглое, на розовеньких щеках ямочки. Курсанты да и сами сержанты за глаза кличут его Пытровычом. С намеком на его украинско-пролетарское произношение и происхождение. Повезло с прозвищем. Вон в соседней роте старшина Самчук. Низенький, толстенький. Кличка Вантуз. Обожает ходить по казарме строевым шагом. Заложит руки за́ спину и шарашит. Все курсанты на занятиях, а он забьет на учебу болт и шлепает себе сапогами по «взлетке». В другой роте старшина, так тот Джуди. Сам он черный, как молдаванин. Нижняя губа висит. Ну просто нечеловечески висит. Есть кое-какое сходство с клиентами Дарвина. Джуди вроде как бегун. Легкоа́тлет! Отобьется рота после тяжелого дня, а у него как раз тренировка по плану. Сначала Джуди трусцой, в кедах, расслабленно так, шелестит по всей казарме до телевизора. А в обратную сторону уходит на ускорение. Летит галопом! Грохочет по полу! Метров шестьдесят получается. Финишной ленточки нет. Поэтому старшина со всего размаху бьется грудью о клетку комнаты для хранения оружия. Она трясется, гремит! А ему плевать, что народ спать хочет. Он-то во время занятий выспался у себя в каптерке. Побегает минут сорок и тоже на массу.