Аркадий Белинков - Юрий Тынянов

• Название: Юрий Тынянов
• Автор: Аркадий Белинков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Критика
• Год: 1965

Книга посвящена творчеству одного из крупнейших советских писателей — Ю. Н. Тынянова, автора широко известных романов и рассказов «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара», «Пушкин», «Подпоручик Киже» и др. Читатель книги ознакомится с глубокими суждениями о русском и западном историческом романе, о связях исторического романа с литературой на современную тему.

Автор сосредоточивает пристальное внимание на материалах, используемых Тыняновым, и подчеркивает строгую документальность творчества писателя. Так, в частности, роман «Кюхля» построен на неизвестных ранее документах секретных архивов, личной переписке поэта и мемуарных источниках. В романе о Грибоедове «Смерть Вазир-Мухтара» Тынянов вводит читателя в самые сложные дипломатические и придворные интриги, в обстоятельства трагической гибели Грибоедова.

Первое издание книги было с большим интересом встречено читателем и получило высокую оценку в прессе.

---

Тынянов был инфицирован эстетической теорией, настаивавшей на том, что истинное произведение искусства получается только тогда, когда формализм соединяется с социологизмом.

Тынянов послушался, соединил и получил высокохудожественного кентавра: формалистическое тело с вульгарно-социологической головой.

Для торжества исторической истины в вопросе о приоритете надо сказать, что кентавра изобрел не Тынянов. Кентавр уже был изобретен и звали его форсоцем, что значит формализм-социологизм. Главным кентавром был Б. Арватов.

Соединение методов оказалось очень нестойким, и надуманность соединения в рассказах Тынянова обнаружилась очень скоро. Началось превращение истории в анекдот, в котором вульгарный социологизм сделал исторических деятелей беспрекословным продуктом, коим управляет могущественный, но секретный и не имеющий фигуры социально-экономический процесс. В неисторические продукты фатально совершали детерминированные социально-экономическим процессом поступки. Поступки отражали яростную борьбу набиравшего силу торгового капитала с загнивающим землевладельческим дворянством.

Разгулявшийся прием пошел сам по разным эпохам, а разные эпохи понимались не как конкретная историческая деятельность людей, но как деятельность социально-экономических категорий, для которых люди были только формой выражения. Находка «Ниже» — операция времени с человеком, независимо от существования человека, — превращается из закономерности определенной эпохи в общеисторический закон. Прием сообщил истории повторяемость явлений, и оказалось, что на свете не изменяется ничего. Эпохи Павла, Петра, Николая становятся похожими друг на друга, и все грядущие эпохи будут похожи на те, которые уже были, все уже было, и то, что еще будет, тоже уже было, и ветер возвращается на круги своя…

Было бы ошибкой утверждать, что все это возникло только в результате вредных воздействий вульгарного социологизма. Вечное возвращение, движение по кругу, повторяемость исторического события были одной из излюбленных тем мировой литературы от Екклезиаста до Фейхтвангера, к вульгарному социологизму касательства не имеющих. К этому же относится и так называемая «модернизация истории», некоторыми писателями почитающаяся за единственный достойный стимул к созданию исторического произведения.

Борьба приема с материалом в двух поздних рассказах Тынянова кончилась победой приема, и история народа, России оказалась подмененной схемой боя торгового капитала с землевладельческим дворянством. Из рассказов ушли человеческие отношения и появились стрелы стратегического наступления набиравшего силу класса против класса загнивающего. Люди, замененные фатально необходимыми для социально-исторического процесса понятиями, отсутствующие люди, превратились в Киже.

Так стал Киже император Николай Павлович, так стал Киже император Петр Алексеевич, и стали они таковыми, потому что сами ничего делать не могли, а могли только беспомощно выражать верховную и самовластную волю закона, стоящего над историей, человеческим разумением и геометрией Эвклида.

Герои рассказов, не без основания оставшиеся в истории как люди с ярко выраженными характерами, что-то совершают, воюют, строят, наказывают, любят, ненавидят, разрушают, борются, страдают, но все это лишь иллюзия, это только кажется, что они что-то совершают, а на самом деле совершают не они, а вовсе противоречия между торговым капиталом и землевладельческим дворянством.

Рассказы были написаны об отсутствующих людях, действиями которых управляют несуществующие процессы. Писатель оторвал людей от реального времени, в каком только и могут жить реальные люди, поступки которых подчинены законам истории. Начиналось безмолвное парение людей и событий в безвоздушных пространствах истории. Люди, осуществляющие событие, были заменены стоящим над историей и человечеством процессом, который, как предполагалось, сам себя осуществляет.

Этот необузданный детерминизм был так же отвратителен, как и породивший его вульгарный социологизм и некоторые другие (более позднего происхождения) заблуждения, выдаваемые за истину.

И вот тогда писатель, доведенный до отчаяния вульгарным социологизмом, впервые усомнился в истории.

Выживший из ума старик стражник бойко рассказывает военному историку С. Н. Шубинскому о посещении императором Николаем исторической будки, и все, что он рассказывает, очень далеко от событий, бывших в действительности. Так заканчивается трогательная и достоверная история малолетного Витушишникова. «Но это, кажется, было не так, это опровергается», — сказал историк Шубинский. Как это было на самом деле — неизвестно. События, о которых идет речь, рассказаны в девяти вариантах. Два варианта имеют по две редакции. Каждое описание не похоже на другое и к событиям, бывшим в действительности, отношения не имеет.

Тынянов компрометирует буржуазную историческую науку. Делает он это так:

«Бородинский бой длился свыше двух суток и не имел решающего значения для исхода кампании. Сражение при Ватерлоо продолжалось не более десяти часов и оказало значительное влияние на судьбы Европы.

Иной раз в течение каких-нибудь десяти минут разрешаются сложнейшие исторические вопросы.

Варенька Нелидова вернулась к дисциплине»[157].

Дальше рассказано о том, что мелкий винный откупщик Конаки освобождается из-под ареста, лидер винных откупщиков Родоканаки отказывается от своей угрозы прекратить откупные операции, сорок миллионов остаются в казне, министр финансов остается в министерском кресле, государственные финансы приводятся в порядок, император разрешает зажигать все свечи в дворцовых люстрах и подавать к столу бланманже.

Причины, вызвавшие все эти чудесные превращения, из которых главным было освобождение мелкого откупщика Конаки, долгое время оставались неизвестны.

«…Историки… становились в тупик…»

«Историк юридической школы колебался…»

«Психологическая школа, анализируя…»

Все они ошибались. Потому что дело заключалось в том, что «Варенька Нелидова вернулась к дисциплине» и между императором и Варенькой Нелидовой был восстановлен мир, а, «по своему рыцарскому пониманию мужских обязанностей, он (император. — А.Б.) и не мог изменить обещанию, данному женщине в такую минуту». Буржуазная историческая наука, таким образом, сводится к старой поговорке: cherchez la femme!

Буржуазная историческая наука, как утверждает вульгарный социологизм, сводится к поговоркам, разговорам, слухам и сплетням. Тынянов трудолюбиво снимает с буржуазной исторической науки переливающийся романтическими красками налет таинственности и ядовитую плесень сплетни. Правильное изображение истории все время перебивается неправильным (как полагает Тынянов). Но писатель показывает, как начинает выглядеть история по версиям официальным и официозным, по разговорам, слухам и сплетням. И тогда все приобретает истинность, саркастичность и убедительность.

«Слухи, которые поползли разом и вдруг, имели несомненно злонамеренный характер.

Передавалось на ухо и с оглядкой, что двое солдат угрожали жизни государя императора, но его спас малолетный подросток. Другие же, главным образом из военных, с досадой возражали, что напротив, юный наглец бросил снежком в императора, но был задержан полицейским поручиком, а теперь нахал содержится в Петропавловской крепости и что вообще этого не было».

Самое главное — «что вообще этого не было».

«В донесениях французского атташе Фонтенеля своему правительству о деле рассказывалось более точно. Группа знатных откупщиков, нечто вроде fermier generaux старого режима, d’ancien regime во Франции, предъявила иск правительству на пятьдесят миллионов рублей; население в панике; министр финансов не у дел и проводит дни в публичном доме (la maison de tolerance) по Мещанской улице. На императора сделано покушение во время выезда на охоту (oblava russe). Преступник — поляк.

Атташе писал: «Aut nunc, aut nunquam — теперь или никогда».

Дело принимало серьезный оборот и могло вызвать самые неожиданные осложнения. В серьезных случаях прибегали к Булгарину.

«От Фаддея Венедиктовича просили и ждали помощи, как от редактора «Северной пчелы», чтобы успокоить умы.

Фаддей Венедиктович попросил поручика Кошкуля 2-го подробно описать все происшествие и с пером в руке стал думать…

— Представить можно, что две бешеные собаки напали, а отрок храбро… Нет, не годится.

— Можно также себе представить, что два волка из соседних деревень забежали… Волки — это весьма годится, это романтично. А отрок… нет, не годится…»

Собаки отпадают в связи с тем, что «если уж на императора напали, то других и подавно покусают». С волками тоже ничего не выходит, потому что рассказ о них «несовместим с уличным движением». Тогда возникает версия, которой и суждено было войти в историю.