Аркадий Белинков - Юрий Тынянов

• Название: Юрий Тынянов
• Автор: Аркадий Белинков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Критика
• Год: 1965

Книга посвящена творчеству одного из крупнейших советских писателей — Ю. Н. Тынянова, автора широко известных романов и рассказов «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара», «Пушкин», «Подпоручик Киже» и др. Читатель книги ознакомится с глубокими суждениями о русском и западном историческом романе, о связях исторического романа с литературой на современную тему.

Автор сосредоточивает пристальное внимание на материалах, используемых Тыняновым, и подчеркивает строгую документальность творчества писателя. Так, в частности, роман «Кюхля» построен на неизвестных ранее документах секретных архивов, личной переписке поэта и мемуарных источниках. В романе о Грибоедове «Смерть Вазир-Мухтара» Тынянов вводит читателя в самые сложные дипломатические и придворные интриги, в обстоятельства трагической гибели Грибоедова.

Первое издание книги было с большим интересом встречено читателем и получило высокую оценку в прессе.

---

Грандиозная противоестественность российского самовластия была подменена хитрым придворным фон Паленом. Вся история оказалась надуманным трюком и вернулась в сборник анекдотов издания 1901 года[156].

Значительно лучше, я бы даже сказал — несравненно лучше режиссера А. Файнциммера знает жизнь режиссер Ч. Чаплин. В связи с этим взаимоотношения беззащитного человека и государства господ изображены последним с исчерпывающей полнотой в кинофильме «Новые времена», где они, то есть взаимоотношения, представлены в образе человека, прокатываемого в колесах машины.

Рассказ Тынянова тоже был бы лишь надуманным трюком, если бы действие его происходило не в эпоху Павла, а в последующую эпоху. Находкой рассказа был не только сюжетный ход — превращение описки в человека, — а то, что этот ход писатель связал со временем, когда он мог более естественно реализоваться. Превращение анекдота в рассказ, превращение жанра всегда находится в прямой зависимости от исторических условий, и Тынянов выводит повествование за пределы анекдота уже тем, что относит события к эпохе Павла. Человек, переживший Отечественную войну, современник тайных декабристских обществ, несомненно, был сопротивляющимся героем. История, подобная той, которую рассказал Тынянов, в эпоху, когда появился сопротивляющийся герой, была бы немыслима. Она станет возможной снова после поражения восстания — в гоголевский период русской литературы. И поэтому тема «Киже», введенная в «Смерть Вазир-Мухтара» и в рассказ «Малолетный Витушишников», действие которых происходит в эпоху Николая, была убедительно мотивирована.

Когда рассказывают занятную историю, всегда находится скептик, который непременно усомнится в ее истинности. «Ну, это анекдот», — говорит скептик. Часто занятная история действительно оказывается анекдотом. Но правдоподобие рассказанной истории бывает большим или меньшим, в прямой зависимости от того, больше или меньше характерных свойств времени использовано в ней. И чем этих свойств больше, тем менее кажется анекдотичной рассказанная история.

Превращение анекдота в трагический рассказ было связано с использованием характерных особенностей времени. В наиболее характерной эпохе истории русского самовластия писатель нашел наиболее характерную коллизию. Изображая время, Тынянов осторожно расставляет в повествовании порцелин, стриженые деревья, насаленные косы, фонтанчики, парики, притирания. Вещь описывается с реалистической точностью и достоверностью, потом так же описывается другая вещь, потом они соединяются.

Вещи, события и люди, описанные с реалистической достоверностью, превращаются в обобщения при скрещении с другими вещами. Например:

«…В дворцовой зале висели два фонаря, подарок незадолго перед тем обезглавленного Людовика XVI…

Фонари были высокой работы: стенки были таковы, что смягчали свет.

Но Павел Петрович избегал зажигать их…

Итак, в саду был Бренна, по стенам Камерон, а над головой в подпотолочной пустоте качался фонарь Людовика XVI…

А над головой качался французский висельник, фонарь.

И наступал страх».

Фонарь, Людовик, судьба Людовика, Павел, боящийся такой же судьбы…

В «Подпоручике Киже», как и в «Носе», как и в «Гулливере», правдоподобие деталей используется для завоевания читательского доверия, которое нужно, чтобы убедить читателя в том, что он может с тем же доверием относиться и к фантастическим вещам. Особенностью манеры Тынянова является то, что он создает диспропорции значений, нарушает привычную иерархию представлений о важности вещей, участвующих в повествовании.

У писателя своя табель о рангах, каждый раз ипая и всегда зависящая от обстоятельств, в которых совершается действие.

Все это, по-видимому, происходит от гоголевского способа соединять в одной фразе огурцы с ревизором.

«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек… Приготовь поскорее комнату для важного гостя…»

Совмещение в одном интонационно выравненном отрезке речи огурцов с человеком делает одинаковыми по значению и огурцы и человека. Прием выравнивает в линию все события, явления и предметы, не различая их величин. Тогда важное становится равным неважному. Все происходящее и существующее на свете делается одинаковым. И тогда Хлестаков оказывается равным прибывшему по высочайшему повелению из Петербурга чиновнику.

Все едино — огурцы и ревизоры, подпоручики и описки, все твердо и все сомнительно, все учтено, все рассыпается, разваливается, все есть, ничего нет…

Тынянов не открывал поэтику отсутствующего героя. Это было сделано за несколько веков до него и не забыто.

А за двадцать три года до рассказа «Подпоручик Ниже» Анатоль Франс написал рассказ «Пютуа», в котором уже было едва ли не все, что впоследствии появится в рассказе Тынянова.

Анатоль Франс рассказывает о садовнике из Сент-Омера, которого все добивались, потому что он хорошо работал и недорого брал. Несмотря на это, все были предубеждены против него, уверяя, что он лентяй, пьяница и вор.

Дела его шли плохо; он бросил торговлю и взялся за поденную работу.

«У него был остроконечный череп… низкий лоб, разноцветные глаза, бегающие по сторонам, морщинки у глаз, выдающиеся, красные, лоснящиеся скулы…»

Он соблазнил кухарку, украл с огорода три дыни и из буфета три ложки.

Госпожа Корнуйе «расспрашивала всех… не знают ли они Пютуа. И только двое-трое ответили, что никогда о нем не слыхали; остальным казалось, что они его знают. «Я слышала эту фамилию, — сказала кухарка, — но не могу припомнить, какое у него лицо». «Пютуа! Да я его прекрасно знаю, — сказал железнодорожный сторож, почесывая затылок. — Затрудняюсь только сказать вам, кто это». Самые точные сведения исходили от нотариуса, господина Блеза, который заявил, что Пютуа колол у него во дворе дрова с девятнадцатого по двадцать третье октября, в год появления кометы».

Кто были эти двое-трое, никогда не слыхавшие о существовании Пютуа? Может быть, дети, которые имеют право не видеть новое платье короля?

«Садовника не было. Садовник не существовал. Моя мать сказала: «Я жду садовника». И тотчас же появился садовник и стал действовать».

«Пютуа получил имя. Отныне он существовал… С этого мгновения определились и черты характера Пютуа».

«…Пютуа возник из лжи нашей матери, как Калибан — из лжи поэта».

Все это — существование несуществующего человека или иначе и точнее: роль несуществующего в жизни людей — близко тыняновскому рассказу главным сюжетным ходом и одной из главных задач.

Почему же рассказ замечательного писателя Тынянова стал явлением, выходящим за пределы только литературы, а рассказ замечательного писателя Франса не стал?

Потому что в рассказе Франса не было значительной концепции? Но значительная концепция была. При этом она лежала не вне рассказа, а была в нем, и герои лишь переводили сложную концепцию художественного произведения на более доступный язык философии и социологии.

Вот что они говорили о концепции произведения:

«Пютуа был… Присмотритесь… и вы убедитесь, что бытие никак не предполагает субстанции и означает только связь между атрибутом и субъектом, выражает лишь отношение».

«Пютуа не существовал!.. Чтобы утверждать, что Пютуа не существовал, достаточно ли ты изучила условия и формы бытия других существ?»

«…Разве воображаемое существование — ничто?.. Разве мифические персонажи не способны действовать на людей? Поразмыслите о мифологии… и вы увидите, что не реальные, а воображаемые существа оказывают на души наиболее глубокое и длительное влияние. Везде и всегда существа не более реальные, чем Пютуа, внушали народам ненависть и любовь, ужас и надежду, толкали их на преступления, получали приношения, создавали нравы и законы… подумайте о вечной мифологии».

«…Он был символом, и его история имела философский смысл… Вера в Пютуа интересовала его (отца. — А.Б.) как квинтэссенция, как сжатая формула вообще всех человеческих верований».

Ничего не имея общего в деталях, рассказы Франса и Тынянова чрезвычайно близки в сюжетном ходе и совершенно тождественны в признании одинаковой реальности истины и вымысла. При этом Тынянова больше интересует, как несуществующее существо может претерпеть судьбу реального человека, а Франса — реальная роль выдуманных существ в судьбе невыдуманных людей.

Почему же рассказ Франса остался блистательным анекдотом, а рассказ Тынянова — произведением в ряду тех, по которым складывается представление о стране, государстве, народе, истории?

В рассказах Тынянова и Франса есть люди, которые знают, что человек, оказавшийся в центре событий, выдуман.